Серафиме Яковлевне Осинцевой было 79 лет. Сухая улыбчивая старушка в молодости работала в МИДе в том же департаменте, что и Колотов. Но разговаривать с незнакомцами она согласилась только после того, как ее убедила в этом бывшая секретарша Елизавета Николаевна Светлова.

– Лизонька, а что они хотят? – пыталась тихо спросить старушка.

– Они вам сейчас сами все расскажут.

Светлова держала старушку за руку, но та все равно сильно волновалась. Может, в голове Осинцевой уголовный розыск ассоциировался с НКВД времен ее молодости и она ждала репрессий? Скорее всего, просто боялась посторонних людей. Светловой она верила, наверное, у них были хорошие отношения еще в те годы.

Разговор проводили в квартире Осинцевой в присутствии еще одной соседки. Так настояла старушка. Гуров сел напротив женщин в кресло, улыбнулся как можно теплее и начал говорить:

– Уважаемая Серафима Яковлевна, нам очень нужна ваша помощь и ваш совет. Ваш и Елизаветы Николаевны. Вы нам поможете?

– А что же вы от нас хотите-то? – удивилась старушка, но глаза ее потеплели от понимания, что она кому-то нужна и может помочь солидным мужчинам в чине полковников.

– Я вас буду спрашивать, а вы, пожалуйста, постарайтесь вспоминать и отвечать. Все, что помните.

– А что им надо? – забеспокоилась Осинцева, повернувшись к Светловой.

– А вы слушайте, они сейчас расскажут. Не переживайте, милая, мы же с вами!

– Серафима Яковлевна, вы помните Андрея Сергеевича Колотова? Он у вас работал заместителем директора департамента в министерстве.

– Так это тот, у которого ты работала, Лизонька! – обрадовалась старушка. – Вежливый такой был мужчина, красивый. На него многие женщины заглядывались. И очень умный был. Ему прочили кресло министра. Ты помнишь, Лизонька?

– Насчет того, что прочили в министры, я не помню, – засмеялась Светлова, – но то, что он был любимцем женщин, это факт. А он был всегда верен своей жене.

– Ну и хорошо, – кивнул Гуров. – А его супругу вы помните, Серафима Яковлевна? Супругу Колотова?

– Да, – уверенно заявила Осинцева. – Красавица была. Только не помню, как ее звали. Памяти совсем нет. Мне ведь без малого уже 80 лет. Вы уж не обессудьте, товарищи.

– Жену Колотова звали Валентиной Никифоровной. Тогда еще к вам вопрос, Серафима Яковлевна. Вы не помните, у Валентины Колотовой были дорогие украшения? Она любила их носить?

– Конечно, – с готовностью закивала головой Осинцева. – Да и какой женщине может не понравиться носить такую красоту. Она, правда, не каждый день носила, а только по большим празднествам. У нас женщины часто обсуждали ее украшения. А особо близким подругам, тем и потрогать разрешалось, и примерить. Но это только подругам.

Старушка разрумянилась, как от очень приятных воспоминаний. Видимо, действительно украшения Колотовой были заметными в министерстве. Светлова подтвердила, что тоже помнит украшения жены Колотова. Она, правда, в обсуждениях с другими женщинами участия не принимала, да и мало с кем в департаменте Светлова была на короткой ноге. Но согласилась, что, будь драгоценности поддельными или ненастоящими, то такого внимания у министерских дам они бы не вызывали.

Гуров и Крячко удивились, когда Орлов попросил их отложить все дела и зайти к нему в одиннадцать часов дня. На всякий случай сыщики просмотрели свои материалы, чтобы можно было доложить Петру о том, что они успели выяснить по делу о погибших пенсионерах. Версия с драгоценностями на первый взгляд выглядела выигрышной, но доказательно они имелись лишь у жены Колотова, а она умерла очень давно, и судьба украшений была неизвестна. Да и содержание, и стоимость коллекции Борисовского пока были под вопросом. Никак не удавалось найти человека, который бы видел ее полностью и мог квалифицированно описать ее состав. Те несколько человек, которых могли вспомнить Годнарская и Рита Жукова, в свое время разглядывали коллекцию, но чисто из любопытства, поскольку специалистами в этой области не были и ничего путного рассказать не могли.

– Ну, пошли, – посмотрел на часы Крячко. – Стыдно, честно говоря. Столько времени мы с тобой потратили, а результата, если разобраться, фактически ноль. Объем работы выполнен, конечно, огромный, но в нашем деле важен не процесс, а результат. Так что, Лева, наслушаемся язвительных намеков от старого друга.

Орлов встретил сыщиков на пороге кабинета и сразу велел усаживаться и ждать. Он с прищуром поглядывал на друзей, пока разговаривал с кем-то по телефону. Когда он закончил говорить, вызов пришел на телефон Гурова. Номер был незнакомым. Лев извинился и ответил:

– Слушаю, Гуров!

– Здравствуйте, Лев Иванович! – прозвучал в трубке приятный грудной голос управляющей выставочным салоном. – Вам удобно говорить, а то, может быть, я не вовремя?

– Да, да! Слушаю вас, Алла Николаевна.

– Я долго не решалась вам позвонить, – странным голосом заговорила женщина. – Вы все-таки в министерстве работаете, полковник. У вас там такие дела серьезные, а мы тут… по грешной земле ходящие…

– Помилуйте, Алла Николаевна, – перебил ее Лев, – ну о чем вы говорите! Право, что за неуместные сравнения? Я такой же человек, как и вы. Ну при чем тут это?

– Простите, я не хотела вас обидеть, – всполошилась Годнарская. – Правда, причина была, просто я не уверена, важно ли это. Может быть, и дело-то давно закрыто, а я все со своей помощью. Просто мне показалось, что это важно.

– Так что вы хотели мне сказать? – Гуров начал уже уставать от такого обилия пустых фраз.

– Я совершенно случайно узнала. Вы тогда расспрашивали про знакомых и круг общения покойного Борисовского.

– Так-так!

– Ну вот. Я просто вспомнила, что Борисовский был дружен с Артуром Карловичем Витте. Это профессор, геолог или географ, я точно не знаю. У нас на выставках он почти не бывал, но как-то меня Борисовский с Витте знакомил. Такой вежливый, воспитанный мужчина. Очень умный, у него столько книг научных вышло.

– А почему вы считаете, что они дружили? Может, это просто разовая встреча была, может, они и не общались уже несколько лет?

– Нет-нет, общались! И не разовая. Они дважды встречались у нас на выставках, еще в прошлом году. А в этом я несколько раз была свидетельницей, как они по телефону разговаривали. Очень дружески так. Борисовский все подначивал своего друга, типа того, что тот скор в своих суждениях. Они все время о чем-то живо спорили, обсуждали что-то. Чувствовалось, что это многолетние споры, правда, не могу сказать о чем, но что-то научное.

Распрощавшись с Годнарской, Гуров взглянул на коллег и увидел, с каким интересом смотрит на него генерал.

– Не дают покоя, да? – хмыкнул Орлов.

– Какие же вы все-таки извращенцы, – проворчал Лев. – Казарменный юмор. Нашелся еще один интересный контакт Борисовского. Кажется, это человек, с которым он имел близкие отношения, почти дружеские. Не знаю, что он нам может дать, но вдруг мы о коллекции Борисовского узнаем что-то внятное. Отправлю я Григорьева к этому Артуру Карловичу, пусть пообщается, расспросит.

– Отправляй, – согласился Орлов. – Чем ближе отношения, тем больше люди могут знать друг о друге. Нам сейчас выбирать не приходится, надо использовать каждый шанс.

Дверь кабинета открылась, и секретарь Орлова пригласила в кабинет высокого крепкого седовласого мужчину лет семидесяти. Одет он был в поношенный, но опрятный и хорошо отутюженный костюм. В госте сразу почувствовалась военная выправка. Взгляд, которым он обвел кабинет из-под кустистых бровей, был цепким.

– Прошу вас, – прощебетала секретарша. – Петр Николаевич ждет вас.

– А-а! – Орлов вышел из-за стола и сделал несколько шагов навстречу гостю. – Ждем вас, ждем!

Гуров и Крячко невольно тоже поднялись. Генерал пожал руку гостю и представил его:

– Знакомьтесь, товарищи, генерал-лейтенант Сергеев Павел Андреевич! А это – полковник Гуров и полковник Крячко. Наши ведущие сотрудники по особо важным делам.

Рукопожатие генерал-лейтенанта было сильным и решительным. Он кивнул и уселся в предложенное кресло у стола для совещаний. Орлов заговорил первым, на правах хозяина кабинета.

– Спасибо, Павел Андреевич, что приехали, – сказал он. – Дело, по которому мы вас потревожили, довольно серьезное. И нам приходится собирать информацию буквально по крохам. Вот и ваша помощь понадобилась.

– Давайте без предисловий, генерал, – поднял ладонь Сергеев. – Дело есть дело, служба есть служба! Да и мне в радость помочь кому-то. Пенсия – вещь скучная. Вам еще предстоит это узнать, а я уже хлебнул в полной мере. Итак, слушаю вас.

– Мы хотели расспросить о вашем сослуживце, генерале Бурунове. Вы ведь знали его?

– Знал, причем довольно хорошо. Был на похоронах… Да, уходят офицеры. С Иваном Васильевичем мы сталкивались по службе неоднократно. Толковый был офицер, знающий и авторитетней командир. Скажу, не кривя душой, на таких офицерах и держится наша армия. Техника, вооружение – это все важно, но главное – это люди. Такие, как генерал Бурунов.

– Замечательно, что вы так хорошо знаете Бурунова, – вставил Гуров. – А его семью вы знали?

– Семью? Мне довелось в свое время принести ему горькую весть о гибели сына во Вторую чеченскую кампанию. Достойно перенес, достойно.

– А его жену вы знали?

– Знал. Анна Марковна была душой офицерского собрания. В Доме офицеров она всегда была заводилой, все, что делалось для досуга командиров, это прежде всего ее заслуга. Достойная была женщина и очень красивая. Они вообще были красивой парой. Бурунов был еще полковником, когда Анна умерла. Запущенная пневмония, как сказали в госпитале. Не смогли спасти. Прошу прощения, товарищи, а почему вы так расспрашиваете о Бурунове и его семье? Меня это беспокоит, как его сослуживца, как человека, который ни на минуту не сомневается в честности, порядочности генерала Бурунова.

– Именно так, и мы не сомневаемся, – заверил Сергеева Орлов. – Вопрос, по которому я вас пригласил, скорее связан с возможным преступлением, которое совершено против Ивана Васильевича Бурунова и, возможно, стало причиной его смерти.

– Он… убит? – Взгляд генерал-лейтенанта стал тяжелым, как чугун.

– Формально причиной смерти был сердечный приступ, – пояснил Гуров. – Но вот что могло спровоцировать его и почему покойный не смог дотянуться до лекарства, остается загадкой. Может, оно и не спасло бы его, но почему он не дотянулся?

– Не хватило сил, – тихо проговорил Сергеев. – Сердце – не вечный механизм, вот оно и остановилось.

– Может быть, – задумчиво произнес Крячко. – Только перед этим в аналогичной ситуации случился приступ у другого заслуженного пенсионера. И он тоже вовремя не смог дотянуться до лекарства. Вот что заставляет задуматься.

– Вот как? – Руки генерал-лейтенанта чуть дрогнули на столе. – Хорошо, расспрашивайте. Я расскажу все, что знаю. Я должен вам помочь.

– Есть основания полагать, – заговорил Гуров, – что Анна Марковна имела драгоценные украшения и часто надевала их при жизни. И причиной смерти Бурунова были как раз эти драгоценности. Из-за них его убили.

С целью похищения.

– Да… – Сергеев задумался и молчал почти минуту. Потом решительно продолжил: – Были у Буруновой украшения. Это совершенно точно.

– Вы это можете подтвердить?

– Подтверждаю. Я, конечно, сам не специалист. Хотя видел, что Анне очень шли эти украшения. Она красивой женщиной была, обаятельной. Ну, украшения и украшения. А потом как-то к нам приехал начальник политотдела с супругой на новогодние праздники. Я тогда слышал, как она Анне Марковне говорила… точнее, восхищалась, да еще с завистью отзывалась об этих украшениях. Немного неприятно было слушать, как она то с одной стороны, то с другой заходила. Как лиса. Лиса и есть! Интересно ей было, как это жена советского офицера смогла накопить денег на такие украшения. Вроде и бриллианты она там называла, и еще какие-то камни, только я названия эти мудреные не запомнил. Тогда-то я и услышал, как Анна призналась, что они ей в наследство от бабушки достались.

– Да-а… – покачал головой Крячко и стал барабанить пальцами по столу. – Если от бабушки, то, думаю, там приличные ценности были. Раритеты. Только вот хранил ли их Бурунов? Может, у Анны какие-то родственники были, может, он там кому-то по женской линии их подарил? Вы не знаете?

– Не было у Анны родственников. Она во время войны девчонкой была еще. Родители под бомбы попали, когда из-под Смоленска выбирались. Ее бабушка вырастила. От нее и украшения остались. А насчет подарить или продать, это вы зря. Иван Васильевич очень супругу любил. Не стал бы он такую память о ней продавать. Значит, украли…

– Вы смогли бы по памяти перечислить, какие украшения носила Анна Бурунова? – спросил Орлов.

– Да простые, – пожал плечами Сергеев. – Кольца, серьги, да эти… которые на шею надеваются… ну, на цепочке висит. Как ожерелье, только…

– Колье, – подсказал Стас.

– Да, правильно! Колье!

– Попробуйте по памяти описать, – предложил Станислав и взял ручку. – Форма, цвет камня, какие-то отличительные признаки.

– Ну, вы мне задачку задали. Вспомнить, говорите… Ну, давайте попробуем.

Генерал-лейтенант поставил локти на стол и потер пальцами глаза, как будто готовился к утомительному погружению в прошлое, во времена своей бурной армейской жизни, где он был счастлив, где он был нужен армии и армия была нужна ему…

Григорьев позвонил, когда Сергеев уже покинул кабинет, а оперативники изучали составленный список из двенадцати наименований, четыре пункта в котором значились под вопросом.

– Слушаю, Максим, – ответил Гуров и, устало поднявшись с кресла, прошелся по кабинету. Бессонная ночь давала о себе знать.

– Нашел я этого профессора, Лев Иванович! – довольным тоном доложил капитан. – Хорошо, что фамилия редкая. Короче, живет он на проспекте Вернадского, лет ему 76, но он еще преподает на четверть профессорской ставки в «Губкине».

– Где?

– Российский государственный университет нефти и газа имени Губкина, – терпеливо стал объяснять Григорьев. – Только его сейчас в Москве нет. Он уехал куда-то в санаторий подлечиться. Выяснить не успел, потому что он путевку не через университет получал, а «левым» образом, откуда-то со стороны.

– Что о нем лично узнать удалось?

– Живет один, вдовец. Жена очень давно умерла. До боли знакомая ситуация, Лев Иванович. Все как у наших стариков: детей нет, внуков нет. Была сестра, но он ее похоронил лет пять назад. Ездил на похороны куда-то под Рязань. Говорят, что одинокая была.

– Все?

– Практически да. Вы ж мне задание дали три часа назад.

– Напрашиваешься на аплодисменты? – хмыкнул Гуров. – Ладно, молодец! Быстро нарыл информацию.

– Здоровье у старика в последние годы не очень. Поговаривают, что он может с нового учебного года отойти от преподавания. Или спецкурс какой-нибудь ему дадут, или профессором-консультантом назначат. Сердечно-сосудистая система и все такое прочее. Я там контактики оставил на всякий случай. Если приедет, то мне позвонят. Он уже две недели как уехал, может вернуться со дня на день. Но я все-таки попробую установить санаторий. Черт его знает, слишком много совпадений. Вдруг его раньше нас там найдут?

– Ну, ты сильно-то не фантазируй. Накаркаешь еще. Старик нам нужен для консультации. Но ты все равно поищи этот санаторий.

– Ага, и вы об этом подумали! – торжествующе заключил Григорьев.

Гуров вернулся к столу и сел, посмотрев на коллег. Орлов постукивал карандашом по столу.

– Ну что, все подтверждается, – задумчиво произнес он. – Мотив и правда теперь вырисовывается. Вот и у отставного генерала обнаружились украшения. А молодец эта твоя знакомая ювелирша! Подсказала, а мы голову ломали. Ведь действительно, учитывая, какие должности занимали их мужья, они ерунду всякую на себя надевать не стали бы. Только настоящее и ценное. Браво, Катя, утерла нос матерым сыщикам!

Маленький, сухой, но очень подвижный старичок не мог говорить, чтобы при этом не жестикулировать. Было видно, что он и на месте не может усидеть. Эмоции на лице Артура Карловича менялись постоянно. Он то улыбался, то заметно грустил, то злился и махал руками, как будто вот так, одними взмахами рук намеревался решить все назревшие и только назревающие проблемы. Но Гуров замечал, что периодически старик морщился и поглаживал левую сторону груди. На какое-то время он вел себя в беседе спокойно, но надолго его не хватало, и спустя несколько минут он снова жестикулировал и источал эмоции.

– Вы просто не представляете, молодые люди, – убеждал оперативников Витте, – что знает и чего не знает современная геология! Знания – это такая ветреная девка, которая сегодня с тем, кто умеет отстаивать свои доводы и добытые факты. Если у вас плохо подвешен язык, вам ничего не светит в науке. Гранты и научный успех – они всегда с энергичными и деловыми учеными. Печально, но это так. Потому что доказательств того, что Вселенная зародилась естественным путем миллиарды лет назад в результате непонятного явления, столько же, сколько доказательств тому, что она за несколько дней создана Богом. Вы можете придерживаться какого угодно мнения, но вам не светят ни гранты, ни симпатии научного сообщества, если вы будете проповедовать второе. А если первое, то вы уже принадлежите к определенной научной школе и вы на коне.

– Потрясающе! – хлопнул себя по колену Крячко. – И вы, ученый, говорите о Большом взрыве, с которого и начался процесс развития и расширения Вселенной, как о некоем непонятном явлении! Я считал, что у вас есть стройная и обоснованная теория на этот счет.

– Молодой человек, у вас, видимо, юридическое образование, раз вы полковник полиции, – покивал головой Витте. – А любой ученый-физик вам признается, что это название взято… ну для того, чтобы было хоть какое-то. И еще потому, что надо как-то было назвать тот момент зарождения Вселенной, объяснить, почему произошел Большой взрыв, что явилось тому причиной. Более того, представить физическую картину события не может никто, нужна базовая теория, которая хоть что-то объясняла бы, и ее создали. Ее корректируют по мере получения новых данных. Учитывают их, если они вписываются в эту теорию, или не учитывают, если она, простите, не лезет в эти рамки. Построили огромный адронный коллайдер. Да, конечно, для изучения частиц, но по большей части для подтверждения того, что существует хваленая «частица Бога» – бозон Хиггса. И что?

– И что? – с восторгом переспросил Крячко.

– И ничего. Самый откровенный ответ на вопрос, существует ли он, прозвучал примерно так: «Теперь есть основания полагать, что предположения о существовании бозона Хиггса действительно обоснованны и он может существовать».

– Хорошо, но вы ведь геолог… – начал было Гуров, но профессор, повернувшись к нему, перебил:

– Да, я не физик, хотя… Ну, неважно. Мы в геологии тоже имели стройное и весьма обоснованное представление о структуре земной коры. Я вам скажу, что мы даже о строении земного шара имели представление. Мы же такие умные, уверенные в себе. Наши знания непоколебимы. Но вот мы стали бурить на Кольском полуострове сверхглубокую скважину, и сразу полетели все наши представления в тартарары. Мы самодовольно ждали, что извлеченные из глубин земли керны будут показывать пласты той породы, которую мы ждали. Нет там, к чертям кошачьим, никаких пластов!

– Артур Карлович! – Крячко вскочил со стула и схватил профессора за руку.

Старик побледнел и стал тереть грудь. Гуров потянулся за телефоном, чтобы вызвать «Скорую», но профессор только махнул рукой:

– Не надо… аритмия, черт бы ее побрал… сейчас все восстановится… вон тот пузыречек мне подайте… да, вот этот.

– Давайте мы все же вернемся к нашему вопросу, – предложил Гуров, когда профессор немного успокоился и сердцебиение у него восстановило нормальный ритм. – Боюсь, мы вас утомим общенаучными темами, а о деле так и не поговорим.

– Да-да, молодые люди, конечно. Я сейчас. Волноваться мне противопоказано, бегать по лестницам тоже… только на лифте и только посидеть у подъезда на лавочке. Стареем! Так что вы хотели мне сказать? Ах да, Борисовский. Жаль, что Всеволод Игоревич так рано ушел.

Удивительный был человек – глубоких познаний и оригинального мышления. Настоящий ученый, смотрящий вглубь.

– Вы давно его знали?

– Давненько. Кажется, лет пять или шесть назад мы познакомились с ним на каком-то научном мероприятии, которое проводил Исторический музей. Потом еще несколько раз встречались. Он ведь историком был, увлекся моей родословной. Борисовский ведь очень интересовался всякими орденами, знаками отличий военного и гражданского характера. Он прекрасно знал все фамильные драгоценности знатных домов России. Кстати, почти написал книгу, но какой-то прохвост его опередил, и вышла книга другого автора, даже не историка. Борисовский огорчился и перестал думать об издании. Потом появились другие труды на эту тему, но он так и не решился издать свою рукопись. А у него там были очень любопытные умозаключения. М-да, замечательный был человек. – Профессор покачал головой и добавил: – Знаете, он ведь и про драгоценности моей супруги разузнал многое. Она унаследовала от своей тетки немного украшений…

– Что?! – Крячко чуть не подскочил на стуле, но Лев поймал его за руку, предлагая не горячиться, и, откашлявшись, заговорил сам:

– Артур Карлович, расскажите, пожалуйста, что выяснил по своим историческим источникам покойный Борисовский о драгоценностях вашей жены.

– Ну, очень интересно было слушать Всеволода Игоревича. Он с такой горячностью мне все это рассказывал, как вот ваш коллега, который на стуле подскакивает. Вы тоже большой энтузиаст? Так вот он сказал, что есть основание полагать, что драгоценности моей жены – это часть украшений Дарьи Михайловны Арсеньевой – жены светлейшего князя Александра Даниловича Меншикова.

– Даже так? – не удержался от удивленного восклицания Гуров. – Довольно любопытно. Дама при дворе Петра Первого была не последней… хм… могла себе позволить покупать дорогие игрушки.

– Я вам больше скажу, – переходя на заговорщический шепот, произнес Витте. – Борисовский утверждал, что она дочь якутского воеводы Михаила Арсеньева. А род Арсеньевых якобы восходит к знатному татарину Ослану-Мурзе Челебею, выехавшему в Россию из Золотой Орды и принявшему крещение с именем Прокопия в конце XIV века. И часть драгоценностей Дарья Михайловна унаследовала от своих предков, то есть они еще из Золотой Орды. Чувствуете, какая старина? Но, как говорил Борисовский, какие-то украшения переделывались, какие-то ремонтировали уже русские ювелиры, возможно, и не осталось из ее коллекции ничего татарского. Теперь уже не установишь.

– А что Арсеньева? – спросил Крячко. – Она где похоронена? В Петербурге?

– О нет! – замахал руками профессор. – Вскорости после смерти Петра в результате дворцовых интриг князей Долгоруких Меншиков с семьей был сослан сначала в Раненбург, а затем, по обвинению в государственной измене в пользу Швеции, – в Гнилой Березов, с лишением чинов и состояния. Там-то Дарья Михайловна заболела и умерла в дороге. А похоронена она в Верхнем Услоне, на местном кладбище, в нескольких километрах от Казани.

– Так если Меншикова и всю семью лишили состояния, могли ли у Дарьи Михайловны остаться драгоценности? Может, и их ее лишили?

– Кто знает? – пожал плечами Витте. – Да и важно ли это? Я умру, а драгоценности жены передам в дар Историческому музею с этой красивой легендой. А сейчас пусть душу греют. Все память о Зиночке моей.

– Так… – Гуров и Крячко напряженно переглянулись. – Выходит, вы храните эти драгоценности у себя дома?

– Дома, а что? – улыбнулся старый профессор. – Чего мне бояться, когда у меня замки хорошие, ключей я не терял. Да и кто ж знает об этих украшениях? Борисовский знал, да вот вы теперь. Но вы ведь полиция, кому же верить, как не вам. А если у вас есть сомнения, тогда я к вам за помощью и обращусь. Чтобы защитили квартиру мою.

– Это безусловно, – поспешно согласился Лев. – Я могу позвонить, и сегодня же вашей квартирой займутся: установят сигнализацию, примут на пульт вневедомственной охраны. Лучше даже поместить драгоценности в банковскую ячейку, от греха подальше. А вы давно проверяли, они у вас на месте?

Артур Карлович улыбнулся, тяжело поднялся с кресла и ушел в спальню. Гуров и Крячко проводили старика взглядами. Да, ходить ему очень тяжело. И то, что профессор, сидя в кресле, так энергично жестикулирует, только видимость бурной энергии. На самом деле состояние здоровья у Артура Карловича оставляло желать лучшего.

– Слушай, а ведь на него и правда могут выйти эти упыри, – кивнул на дверь спальни Стас. – Возраст у него такой же, здоровье – сам видишь. Немощен уже. И драгоценности дома держит. Он – их клиент. Может быть, даже на него уже вышли и ходят где-то вокруг, как волки ночью вокруг загона отары. Или вот-вот появятся.

– Да еще драгоценности с такой родословной, – согласился Гуров. – Только понимаешь, Станислав, есть в этой нашей с тобой стройной версии, которая и Петру очень понравилась, одно слабенькое место. Такое слабенькое и почти незаметное, что мы про него все время забываем. Упускаем этот факт из виду. А ведь у нас нет абсолютно никаких доказательств, что и Колотов, и Борисовский, и Бурунов хранили драгоценности своих покойных жен дома. Были когда-то – да! Носили, есть этому свидетели. А где находились драгоценности последующие двадцать с лишним лет, неизвестно. Мы пытаемся факт смерти и возможность насильственной смерти усилить мотивом, который не доказан. При этом впервые сталкиваемся с драгоценностями. В трех случаях мы их не видели и не имеем представления, были они в квартирах тех пенсионеров или не были.

– Ну, вот как ты умеешь, Лева, все испортить своими умозаключениями. Ведь так все просто и стройно было. И понятно. Нет, ты все испортил, и снова все непонятно, – с грустной улыбкой покачал головой Стас и добавил: – Хотя, если говорить серьезно, я тоже об этом постоянно думаю.

– Есть шанс проверить нашу с тобой правоту и наши с тобой опасения, – кивнул Гуров.

Старый профессор вышел из спальни, прижимая к груди обычную обувную коробку. С загадочной улыбкой на старческих тонких губах он подошел к столу, водрузил на него коробку и, устало опустившись в кресло, махнул рукой:

– Лицезрейте, уважаемые полковники!

Крячко с готовностью поднялся, подошел к столу и, осторожно сняв крышку коробки, стал разворачивать внутри старенькую цветастую тряпочку. Под его пальцами что-то тяжело звякнуло. Гуров видел, как загорелись от восторга глаза старого друга, когда Стас запустил руки в коробку и извлек содержимое, положив его на середину стола.

Да, драгоценности даже на первый взгляд не особенно искушенных в ювелирном деле сыщиков выглядели как старинные. Сейчас бы сюда Катю Калякину, подумал Лев. Вот тебе драгоценности в натуральном виде. Оценивай, делай выводы. Какой же это век? Хотя чего гадать и сомневаться, Борисовский был специалистом, он на каком-то основании сделал выводы о возрасте украшений, о прошлой их принадлежности семействам Меншиковых и Арсеньевых.

– Нравятся? – с тихой грустью спросил профессор. – Зиночке они очень шли. Я помню ее в красивом платье и этих побрякушках в Колонном зале Дома союзов. Блеск хрусталя, музыка, счастливые улыбки. Как жаль, что все это в прошлом. Иногда, молодые люди, просто страшно, до боли страшно стареть. Но меня успокаивает то, что там я увижусь с близкими и дорогими мне… чуть не сказал, людьми. – Он засмеялся и махнул рукой, словно отгонял мрачные мысли. – Не будем. Давайте жить сегодняшним днем.

– Давайте, – кивнул Глеб, обменявшись взглядом с Крячко. – У нас есть к вам еще один вопрос, Артур Карлович. Скажите, а вы не обращались в органы социальной опеки, чтобы вам прислали социального работника для помощи?

– Что, так плохо выгляжу? – улыбнулся старик. – Нет, не обращался. Да и зачем, когда у нас государство само задумывается о своих пенсионерах. Мы же все у них на учете, обо всех о нас знает Пенсионный фонд. Они мне сами прислали молодого человека. Старательный паренек, очень уважительный. Просит всегда рассказывать что-нибудь интересное…

– Ну, вот, – вздохнул Гуров. – Теперь все встало на свои места. А мы все сомневались, сомневались.

– Ага, – подтвердил Крячко без улыбки. – Даже дышать легче стало. Всегда любил определенность, пусть даже и неприятную.

– Простите, вы о чем сейчас, товарищи? – непонимающе поднял брови профессор.

– О том, уважаемый Артур Карлович, – ответил Гуров, – что органы социальной защиты – это одно, а Пенсионный фонд – это другое. В Пенсионный фонд вы или ваши работодатели всегда делали отчисления, у вас там есть свое дело с вашими данными. А вот в органы социальной защиты за помощью, если она вдруг понадобится, вам надо идти самому и вставать на учет. Если есть основания, тогда вами там станут заниматься. Так что без вашего ведома эти органы по своей инициативе вас на учет поставить не могли и прислать к вам социального работника тоже не могли.

– Вы хотите сказать, что Дима не из… А откуда он? Какие-то волонтеры? Но мы же можем у него самого спросить? Я не знаю, вы можете у него документы проверить.

– Нет, мы поступим по-другому. Мы ему вообще не будем ничего говорить и ни о чем не будем спрашивать. Посмотрим на него со стороны, наведем справки. Когда он у вас впервые появился, как он вам представился, что сказал?

– Но зачем ему это? Я, конечно, стар, но из ума не выжил, – хмуро поинтересовался профессор. – Парень про драгоценности не может знать. Зачем ему нужно добровольно ухаживать за мной?

– Да вы не беспокойтесь, Артур Карлович, – добродушно заулыбался Крячко, стараясь снять напряженность, повисшую в воздухе. – Мы паренька ни в чем и не подозреваем. Просто странно, откуда он взялся. И раз уж мы с вами познакомились, так почему бы и не помочь. Его ведь тоже пугать сразу расспросами и подозрениями не хочется. Может, он по доброте душевной пришел к вам с помощью, а мы сразу ярлыки навешивать!

– Ну да, – согласился профессор, заметно успокаиваясь. – Не стоит обижать людей пустыми подозрениями.

Гуров сделал Стасу знак, чтобы он продолжал расспрашивать старика, а сам с телефоном вышел в туалет. Договоренность с Орловым на этот счет существовала давно. Старые друзья по служебным вопросам могли звонить ему через секретаря или на служебный мобильный. Отвечал или не отвечал Петр Николаевич в зависимости от своей занятости. Он мог в этот момент проводить совещание, быть на приеме у министра или заместителя министра, мог быть в правительстве. Но если в рабочее время Гуров или Крячко звонили ему на личный телефон, Орлов знал, что ситуация критическая и он нужен оперативникам срочно.

Секунд пятнадцать Гуров слушал длинные гудки в трубке и мысленно повторял: «Возьми трубку, Петр Николаевич, возьми!» Отключившись, он стал ждать. Если Орлов сейчас и занят, то он найдет способ связаться как можно быстрее с Гуровым. Генерал перезвонил через две минуты.

– Что случилось? – быстро спросил он, явно прикрывая рукой трубку. Значит, где-то на совещании или на заседании.

– Мы нашли их! – коротко ответил Лев.

Орлов молчал всего несколько секунд, оценивая эти слова. Сейчас в лысой лобастой голове генерала шла бешеная работа мысли. Он должен принять решение, оценив информацию. И, видимо, уйти оттуда, где он находился, чтобы максимально помочь своим подчиненным, тоже не мог.

– Быстро и лаконично! – попросил Орлов.

– Профессор Витте, одинокий пенсионер 82 лет, обладатель старинных, с исторической легендой, драгоценностей своей давно умершей супруги. Хорошо был знаком с Борисовским, даже дружен. Украшения хранит дома, состояние здоровья в последнее время ухудшилось. Появился парень, который ходит для него в магазин и аптеку. Сейчас мы у профессора дома.

– Не спешите, ребята!

– Нужна помощь техотдела, в остальном справимся сами.

– Позвони туда через три минуты, я предупрежу. И сегодня же вечером поставьте меня в известность о том, как развивается операция.

Через три минуты в техническом отделе выслушивали Гурова и записывали все, что ему было нужно. Пять видеокамер для скрытой съемки в помещении, постоянный оператор, который бы отслеживал движение в квартире Витте через эти камеры, передатчики скрытого ношения для Гурова и Крячко. Отдельно нужен был оперативник, который бы дежурил в подъезде, и еще один с машиной снаружи. Постоянно. Все на связи с Гуровым.

Через час, когда Артур Карлович тщательно описал своего молодого помощника «из собеса», сыщики пили с профессором чай у него на кухне. Прибывший техник из управления по указанию Гурова устанавливал камеры в квартире таким образом, чтобы не оставалось «мертвых» зон. Вооружившись лупой, техник аккуратно приклеил миниатюрный радиомаяк к внутренней стороне колье. На всякий случай, если преступники все же окажутся хитрее и смогут выкрасть драгоценности.

– А паренек-то другой, – тихо сказал Крячко. – На того, который ходил к Бурунову, совсем не похож. Ни ростом, ни комплекцией, ни по особым приметам.