На асфальте города…
На проезжей части дороги собралась толпа прохожих, какая обычно возникает, если кого-то сбило машиной. «Вот вам еще пример, — подумал Игнатьев. — Очистить надо улицы от машин. Автострады можно строить и под землей». Игнатьев возвращался с трудного совещания, и в голове у него гудело. Он возглавлял областную комиссию, которой было поручено изучение вопроса о переносе дорог и автострад под землю. Сам он был ярым сторонником такого мероприятия, но, являясь председателем, старался воздерживаться от эмоций. Все учла комиссия: и стоимость предстоящих работ, и уменьшение загрязнения воздуха, и количество автокатастроф. Все «за» и «против» были взвешены, и все-таки воображаемая стрелка решения застыла где-то около нуля. Нужен был еще какой-то факт, какая-то мелочь, нюанс, чтобы сдвинуть стрелку с мертвой точки.
Игнатьев поравнялся с толпой и вдруг услышал крик своей младшей дочери:
— Папочка!
Папочка мгновенно перепугался и врезался в толпу, тоже негромко выкрикивая: «Танечка! Танечка!»
Перед ним расступились. Сначала он увидел темно-вишневую «Волгу», затем своих дочерей. Всех четверых, живых и невредимых. Они стояли перед автомобилем, обнявшись за плечи. За ними было пустое пространство, круг, в который никто из прохожих почему-то не вступал.
Шестилетняя Танечка отчаянно трусила. Это было заметно. Она бы и убежала давно, но старшая, десятилетняя Ира, крепко держала ее за плечо. Рядом стояли Оля и Марина, близнецы, им недавно исполнилось по восемь лет.
Старшая, конечно, понимала, что нет ничего хорошего в том, что они собрали такую толпу. И по ее глазам было видно, что она лихорадочно ищет выхода из этого неприятного положения.
Близнецы поглядывали исподлобья и были полны решимости. Первой увидела Игнатьева Танечка, резко вырвалась и с плачем (теперь, раз папа близко, можно и зареветь) бросилась к нему.
— Мы тут игра-а-ли…
— Ох, сейчас начнется, — вздохнула Ира.
— Все равно мы не пустим их, — сказала Оля.
— Поиграть и то негде, — вздернула носик Марина и отвернулась в сторону.
Все трое не сдвинулись с места.
Игнатьев прижал к себе Танечку, растерянно спрашивая:
— Что тут у вас произошло? Что опять натворили?
Пора бы ему и привыкнуть к беспокойному характеру дочерей, а все не может. Все еще кажется, что они лишь недавно научились ходить. И когда только успели вырасти?
— Послушай, дорогой товарищ Игнатьев! — Дверца машины открылась, на тротуар вышел рассерженный товарищ Чичурин, начальник отдела строительства при горисполкоме, оппонент Игнатьева по проблеме подземного транспорта. — Хоть ты и одержим своей прекрасной идеей, но по улицам еще разрешается ездить на автомобилях. И потом, с каких это пор взрослые стали брать себе в союзники маленьких детей, да еще своих собственных?
— Дети, — строго спросил Игнатьев, — что вы тут делали?
И только сейчас он прислушался к шумевшим вокруг него людям. Говорили о его дочерях неодобрительно, слышалось даже слово «безобразие». Многие не знали, что здесь происходит, но на всякий случай останавливались. А один парень, студент художественного училища, присел на корточки на асфальте, разглядывая что-то, потом выпрямился и сказал:
— Это же искусство!
— Да что тут происходит? — спросил Игнатьев.
— Встали вот твои дочери поперек дороги и не дают проехать, — сердито объяснил Чичурин. — Что прикажете делать?
— Ира, вы зачем безобразничаете? Ведь это дорога!
— Во-первых, здесь очень редко ездят, — начала Ира.
— Мы здесь город строим! — сказала Оля. — Вот так!
— Да-а, а разве по домам ездят? — взбунтовалась Марина.
— Папочка, папочка, этот дядя разрушит наши домики! — Танечка уже перестала плакать, хотя еще боялась оторваться от своего папочки.
— Ну, Игнатьев! — вспылил Чичурин.
— Хоть бы разошлись, что ли, — вздохнул Игнатьев, устало оглядывая собравшихся. — Ничего ведь не произошло. Сейчас мы разберемся. Товарищи, расходитесь, пожалуйста.
Собравшиеся стали расходиться.
Только девочки остались на месте. Немного сердитые, но нисколько не испуганные и даже радостные, потому что отстояли свое, не испугались ни «Волги», ни только что окружавших их прохожих.
— Еду я, — рассказывал Чичурин. — А они на асфальте на коленках ползают. Рисуют что-то. Я сбавил скорость, думал — разбегутся сейчас. А они словно и не замечают. Я даже просигналил им, благо тут автоинспекция редко появляется. Не услышать они меня не могли. Нет, ползают, словно не замечают. Сигналю еще. Поднимается твоя средняя.
— Олька?
— Она самая. Встала и руки в стороны расставила. Кричит что-то. Я остановился. Пока вылезал из машины, они уже все четверо…
Какая-то светящаяся стрела-молния беззвучно пронеслась мимо них, раздался негромкий хлопок. Взрослые вздрогнули от неожиданности. А лица девочек засветились торжеством, каким-то детским превосходством над взрослыми.
— Сейчас еще один цветочек будет, — сказала Танечка и посмотрела снизу вверх на папу, словно ожидая одобрения или поддержки.
— Здесь скоро все будет засеяно цветами, — сказала Оля, упрямо сдвинув брови.
— Ага! Чтобы их машины давили? — поджав губы, спросила Марина.
— Ну-ка, помолчите минутку, — строго сказал папа и добавил, обращаясь к Чичурину: — И что же дальше?
— Вылез я. А они говорят, что дальше дороги нет. Дальше начинается город.
— Что еще за город?
— Город на асфальте. На асфальте город. Значит, машинам ездить нельзя. Вот ведь как рассуждают. Полюбуйся.
Игнатьев и Чичурин сделали несколько шагов. И вдруг Игнатьев чуть не упал. Прямо перед ним, не более чем в метре, из асфальта вытягивался стебель какого-то растеньица. Он достиг высоты сантиметров в двадцать. Уже и листочки были на нем, густо-зеленые, с темноватыми прожилками. На конце стебля возник бутон, и через десять секунд перед потрясенным Игнатьевым расцвел цветок. Мраморно-белый, сочный, с пятью лепестками, необычный и очень, очень красивый.
— Вот и расцвел цветочек! — крикнула Танечка и выпорхнула из-под папиной руки.
Трое дочерей перестали изображать живую стену и тоже подошли к цветку, стараясь не наступить на белые линии мела.
— Ой, какой красивый, — прошептала Оля. — Такого еще не было. Правда ведь, девочки?
— Был, — уверенно сказала Марина. — У сто первого дома вчера такой распустился.
— Вы что, серьезно, что ли, хотите сказать, что цветы вот так из асфальта и вырастают? — спросил Игнатьев.
— Папочка! — испуганно крикнула Таня. — Ты на домик наступишь.
Папочка поспешно сделал шаг назад.
— Я что-то тоже не слышал, чтобы из асфальта цветы лезли, — поддержал Игнатьева Чичурин.
— Так ведь здесь не слушать, а смотреть надо, — сказала Оля и исподлобья взглянула на взрослых: как расценят ее дерзость?
— Это космические корабли маленьких человечков, — пояснила Ира.
— Что же им, и не приземляться теперь? — недовольно спросила Марина.
— Ах, корабли звездных пришельцев, — с облегчением рассмеялся Игнатьев.
В это время в воздухе опять чиркнула белая молния.
— Еще два домика нужно строить, — сказала Ира.
— Мы им вчера концерт устраивали, — начала Оля. — Они очень любят музыку. Просили сегодня вечером еще сыграть. Ты, папочка, дашь нам большой аккордеон?
— Это кто же такие — «они»? — переспросил Чичурин.
— Маленькие человечки, — сказала Ира.
— Папа, разве ты их не видишь? — спросила Оля.
Игнатьев внимательно посмотрел на асфальт. Ну что ж. Его дочери умели рисовать. Особенно старшая. А фантазии хватало у всех четырех. На асфальте были нарисованы дома, около десятка домов. Одноэтажные и двухэтажные. Из кирпича и бревен. С резными крылечками, трубами, палисадниками, дорожками. Городок был цветной. Фантазия девочек странно и причудливо трансформировала привычные представления об архитектуре.
Нечего было даже и пытаться понять стиль этого разноцветного городка. Это был особый, детский стиль. Здесь одна стена могла быть выше другой, крыша — покрывать только половину дома, труба — завалиться набок. Цветок мог быть выше дома, а маленькие смешные человечки…
Игнатьев вдруг подумал, что человечки-то нарисованы не детской рукой. Фигурки застыли в самых разнообразных позах. Вот женщина, развешивающая занавески на окнах потешного домика. Садовник, поливающий клумбу. Бабушка в окружении внучат. Мужчины, собравшиеся в кружок. Выписана каждая морщинка на лице, каждая складка одежды. Выражения лиц схвачены предельно реалистично.
— Да, я вижу, — вымолвил наконец Игнатьев. — Город у вас получился красивый. Хороший город. А кто рисовал маленьких человечков?
— А ведь действительно красиво! — воскликнул Чичурин. — По такой красоте и ездить как-то неудобно…
— Папа, ну а цветы-то хоть ты видишь? — спросила Оля, глядя исподлобья. Она начала сердиться на непонятливость взрослых. — Их за последнее время столько распустилось на асфальте.
Игнатьев оглянулся, заставив себя на несколько секунд забыть и свою комиссию, и совещания, и подготовку материалов к отчету, и всю эту ежедневную суету. Необходимую, нужную, но все же не позволяющую ему вот так взять и просто оглядеться.
Что делалось вокруг!
Асфальт во многих местах горел, переливался, сверкал, искрился цветами. Самых разнообразных форм и красок. Все цвета радуги, казалось, собрались на асфальте.
Чичурин вдруг заторопился, поспешно распрощался с Игнатьевым и его дочерьми и бросился к автомобилю.
— Поехал я! Через пять минут не выберешься отсюда! А дочери твои не дадут смять ни одного цветка. Что делается…
Его автомобиль осторожно развернулся и на самой маленькой скорости, лавируя и иногда даже сдавая назад, выкатился из переулка на автостраду.
— Эти цветы нельзя мять, — голосом учителя сказала Марина.
— Ну конечно, конечно, — поспешно согласился Игнатьев.
— Папка, — сказала Оля, — мы ведь все серьезно говорим.
— Этот цветок можно срезать и унести домой, но на его месте тотчас же вырастет другой, — сказала Ира.
— Это волшебные цветочки, — объяснила Танечка. Для нее еще многое было волшебным.
— Папа, ведь уже все, все ребятишки знают, что на Землю прилетели маленькие человечки, — сказала Ира.
— Встретились две цивилизации, а взрослые ничего не замечают. Ну надо же, — удивилась Марина.
— Они добрые, веселые, они любят музыку! А как они танцуют! — с восторгом выпалила Оля.
— Только им негде жить, — огорченно заметила Танечка.
— Постойте, постойте, — остановил их Игнатьев. — Давайте не все сразу, а по очереди. Ну хоть ты, Ира.
— Уже целую неделю на Землю прилетают корабли маленьких человечков. Когда они летят, их нельзя видеть. Только вот такие стрелы, как молнии. — Игнатьев зажмурился, потому что в метре от него пронеслась огненная стрела, и на асфальте распустился ярко-оранжевый цветок. — Это их корабли, — продолжала Ира. — Так мы думаем. Когда они выходят из корабля, он превращается в цветок. Они хорошие, эти человечки. Они как будто нарисованные. А как они радовались, когда мы нарисовали им домики!
— Это рисунки и есть, — заикнулся было Игнатьев.
— Нет, нет, папочка, — перебила его Оля. — Они живые. Они двигаются, они разговаривают с нами. А прилетели они с другой звезды, потому что там им негде стало жить. Их города раздавили автомобили.
— Так они еще и двигаются? — удивился Игнатьев.
— Конечно, — сказала Марина. — Как они могут не двигаться, если они живые. Только они очень боятся взрослых и особенно автомобилей и замирают сразу.
— Сказка какая-то, — прошептал Игнатьев. — Скажите же им, чтобы они меня не боялись.
— Улиас, Мелла! — крикнула Танечка. — Не бойтесь! Это наш папа!
И маленький городок ожил, наполнился движением, веселым шумом, какими-то непонятными звуками и восклицаниями. Плоские двумерные маленькие человечки ожили в разноцветном сказочном двумерном городке.
— Они спрашивают, — перевела Ира, — позволят ли им жить здесь. Не раздавят ли их, как случилось уже с ними однажды?
— Я думаю, что не раздавят. Вы ведь не позволите?
— Нет, нет! — в один голос закричали девочки.
— А еще они просят нас устроить им концерт, — сказала Оля. — Так мы возьмем большой аккордеон?
— А донесете? — усомнился Игнатьев.
— Донесем! — снова хором закричали они.
Игнатьев только покачал головой.
— Мы над ними шефствуем, — сказала Марина. — Все девочки и мальчики рисуют им города. А потом мы посмотрим, чей будет лучше.
— Почему я ничего не понимаю из их разговора?
— О! Это и мы не сразу научились, — сказала Ира. — С час, наверное, времени ушло.
— Ну, так мы пойдем за аккордеоном? — нетерпеливо спросила Оля.
— Пойдем. Ну и чудеса!
— Ура! Сейчас концерт для вас будет!
В двумерном городке бурно радовались маленькие плоские человечки.
Игнатьев и его дочери помахали человечкам руками и направились домой. Ребятишки всего двора рисовали смешные домики. А взрослые, не особенно вникая, отчего так тихо во дворе, просто радовались этой вечерней тишине.
Все пятеро с шумом ввалились в квартиру.
— Тише вы! — крикнула им из комнаты мама. — Тут по телевидению что-то важное передают.
Папа приложил палец к губам.
— Передаем экстренное сообщение, — взволнованно говорил диктор. — Многие радиостанции Земли приняли сообщение от неизвестных разумных существ. Разумные существа, именующие себя двумерцами, просят разрешения поселиться на нашей планете. В настоящее время создается комиссия, которая вступит с пришельцами из космоса в контакт. Просим всех присылать свои соображения по этому поводу. Предполагается, что комиссия закончит свою работу через пять месяцев…
— Носитесь бог знает где, — сказала мама. — Тут такие события происходят. Садитесь есть живо, а то вдруг еще что-нибудь передадут интересное.
— А мы уже… — начала было Танечка, но три сестры и папа так на нее посмотрели, что Танечка замолчала.
— Берите аккордеон, барабан, маленький аккордеон и пошли гулять, — скомандовал Игнатьев.
— Это еще что такое! — возмутилась мама. — А есть кто будет?
— Потом. Успеем, — успокоил ее папа.
Они стали собираться. Диктор снова начал читать экстренное сообщение, повторяя его в который уже раз. Взрослые во всем мире прильнули к телевизорам. А дети во всем мире, не слыша сообщения диктора, рисовали на асфальте города. Маленькие и большие, цветные и одноцветные, многоэтажные, каменные и из тростника. С клумбами, лесами, холмами и реками.
И короткие белые молнии время от времени разрезали небо, и тогда на асфальте расцветали фантастические цветы.
Но ребячьи города на асфальте все же были еще фантастичнее.
