«Каравелла» продолжала свой путь.

Курс корабля был задан, и устойчивость его обеспечивалась работой двигателей, действующих на полную мощность. Тем не менее каждые сутки накапливались коррективы, которые нужно было вносить в курс. Изменения вызывались воздействием электромагнитных и гравитационных полей, которые пронизывал корабль.

Поправки в курс вносил Тобор.

Дольше всех на корабле сохранял сознание Либун. Он бодрствовал, когда и Суровцев, и Логвиненко, и Луговская уже погрузились в каталепсию.

Тщетно сжимал кок миниатюрный аппаратик биосвязи, сзывая тех, кто мог передвигаться, на ужин. Никто не откликался на его отчаянный призыв.

Несколько одинаковых пластмассовых приборов сиротливо стояли на столе в кают-компании, и стол казался еще огромнее, чем обычно. Либун еще разок на всякий случай сжал шарик биосвязи, затем сунул его в карман и, чертыхнувшись, встал из-за стола.

Он не стал обращаться к помощи манипулятора-подсобника, а сам прихватил два крайних прибора и направился с ними к утилизатору, чей раструб торчал из стены отсека. Руки кока дрожали, и немного борща пролилось на пол.

По пути он с гадливостью откинул ногой пластинку, которая и не думала увертываться.

«Разве это не катастрофа, когда борщ не на чем сварить? Нет, катастрофа — это когда борщ есть некому», — подумалось Либуну.

Сделав несколько рейсов, Либун спустил в раструб все обеденные приборы, включая и свой собственный.

Есть ему не хотелось. Ему хотелось только одного — спать, спать, спать. В многотонной голове гудели колокола. Последним усилием он смахнул со стола крошки и, не добравшись до стула, рухнул на пол.

Он уже не слышал, как рывком отворился люк и в кают-компанию осторожно заглянул Тобор.

…Белковый, осторожно перебирая щупальцами, переходил из отсека в отсек и всюду видел одно и то же — членов экипажа, пораженных «сонной болезнью». Они застывали в разных позах, так, как настигал их обморочный сон. Общим у всех было только одно — широко, словно в изумлении, раскрытые невидящие глаза, устремленные в одну точку.

Дмитрия Анатольевича сон застиг в медицинском отсеке, когда он делал обход пострадавших, которые уснули еще раньше. Врач уснул, свалившись на койку, в которой неподвижно застыл Георгий Георгиевич. Могучие кулаки старпома были сжаты, словно он до последнего мгновения сражался с невидимым врагом. Логвиненко нагнулся, чтобы послушать его сердце, да так и застыл…

Тобор обозрел весь отсек, убедился, что никто из людей не подает признаков жизни, и двинулся дальше. Перед тем как выйти, он подоткнул край одеяла, свисавшего с гамака Суровцева.

Некоторых людей сон настиг в пути, между отсеками, в коридорных переходах, на бегущих лентах. Таких Тобор доставлял в ближайшие отсеки.

Автоматика на корабле работала своим чередом: бежали ленты, вспыхивали и гасли панели, в урочное время день сменялся ночью и ночь — рассветом.

Зрелище движущихся лент, на которых находились неподвижные человеческие фигуры, застывшие в самых различных позах, было тягостным. Но не было человеческих глаз, которые могли бы наблюдать это зрелище.

Тобор снова и снова возвращался мыслью к событиям на «Каравелле», начиная с момента появления первой пластинки, обнаруженной штурманом. Он пытался выстроить все случившееся в единую логическую цепь и понять, что же делать дальше.

Штурман Орленко был первым, кого поразила загадочная болезнь. По непонятной причине пластинки именно штурмана и его отсек выбрали главным объектом для своих действий.

Попав в штурманский отсек, Тобор замешкался подле неподвижного Валентина, будто хотел позаимствовать у него хоть крупицу опыта судовождения на случай, если потребуется изменить курс «Каравеллы». Сердце штурмана билось медленно, еле приметно, как и у остальных уснувших. Но не было, казалось, в мире силы, способной пробудить их.

Рядом с Валентином уснула Аля. Она пришла сюда, чтобы проведать его, да так и осталась. Они, не видя, смотрели друг на друга широко раскрытыми глазами.

Юный дублер Владимира Ольховатского застыл на боевом посту, в энергетической рубке, где вахту теперь, как и во всех прочих отсеках, нес манипулятор. Когда Тобор вошел сюда, на него пахнуло жаром: в отсеке было душно и сыро, как в тропиках. Из не до конца закрученного крана, булькая, лилась серебристая струйка воды. Капли конденсировались на потолке и время от времени срывались. Одна из них упала на щупальце Тобора, и белковый вздрогнул.

В энергетическом Тобору пришлось повозиться. Он отладил манипулятор, затем проверил, как работает «Катеноид». Установка работала нормально, гоня по кабелям энергию в безжизненные отсеки корабля. Все энерговоды были старые, потемневшие от времени: их собирали еще на стапелях. Только один блестел как новенький — тот, который вел в штурманский отсек. Рядом валялся старый, словно перехваченный поперек гигантской бритвой.

Так и не успели убрать…

Тобору стало жарко, он включил у себя внутреннее охлаждение. Попытался расправить пальцы дублера, сжавшие клавишу калькулятора. Это удалось ему после некоторого усилия.

Тишина давила. Тишина и духотища, которая продолжала усиливаться. Наладить застопорившийся кондиционер? А к чему?..

Помедлив несколько секунд, Тобор выпрыгнул из отсека, на ходу толкнув люк.

В секторе астробиологии особенно много было уснувших. Сюда приходило немало народу: ведь каждого волновали пластинки, невесть откуда явившиеся на борт корабля. Живые ли это образования? А если живые, то, может быть, чем черт не шутит, и разумные?..

В этом сонном царстве живыми оставались только установки, без устали сновавшие манипуляторы да еще Тобор, который один теперь отвечал за «Каравеллу».

Отвечал… Но что же за смысл в том, что «корабль спящих» летит точно по курсу к намеченной цели, избегая магнитных и гравитационных ям и встречных столкновений? Что, если людям не суждено проснуться? Быть может, тогда и дальнейший полет «Каравеллы» ни к чему?

Такие и подобные мысли не возникали у Тобора, ибо логика робота в чем-то очень существенном отлична от логики человека, хотя во многом и сходна с нею. А кроме того, в любых ситуациях Тобор превыше всего ставил выполнение поставленной задачи, достижение конечной цели — уж таким его выпестовали в далеком Зеленом городке.

После Тобор прошел в шаровую обсерваторию. Прильнул к окуляру и долго смотрел в телескоп, нацеленный на двойную бету Лиры. Казалось, до цели рукой подать. И надо же, беда настигла их за два шага, на пороге тайны, разгадать которую стремились лучшие умы Земли. Загадочные сигналы из этой системы долго не давали покоя земным астрофизикам. Потому и направила сюда свой бег «Каравелла»…

В мозгу Тобора оформилось четкое решение: пока есть хоть тень возможности — он продолжит путь «Каравеллы»!

Обвив щупальцами трубу телескопа, он смотрел в него, не отрываясь. Два солнца, два разноцветных солнца — зеленое и алое — совершали извечный свой путь, вращаясь вокруг общего центра тяжести. Если сигналы, полученные из этой системы, искусственного происхождения, то где-то там должна быть и планета — обиталище разумных существ. Но какое отношение могут иметь к ним загадочные пластинки, заполнившие корабль и наделавшие столько бед?

Когда все отсеки корабля были обойдены, Тобор решил заглянуть на «камбуз» — с легкой руки Володи Ольховатского он охотно усвоил это древнее словечко, которым энергетик именовал хозяйство Либуна.

Стол в кают-компании был прибран и аккуратно вытерт. На кухонном автомате сияла дата, под которой светилась надпись: «Отпущено пять порций ужина».

На всем пути Тобора во время обхода мертвого корабля тишина нарушалась лишь музыкой, к которой белковый привык. Повсюду кишели пластинки, но и к ним Тобор успел привыкнуть; он только отметил, что их количество продолжает возрастать.

…Шли дни. Тобор с помощью манипуляторов продолжал поддерживать порядок на корабле. Однако с некоторых пор он начал подмечать новое в поведении пластинок. Если прежде они перемещались по кораблю хаотически, в произвольных направлениях, то теперь у них во всех передвижениях появилась какая-то цель. Но куда они стремились, он определить не мог.

Любые непонятные и загадочные явления Тобор стремился раскрыть — в этом он, пожалуй, более всего походил на человека.

Один раз ему показалось, что пути пластинок фокусируются в аннигиляционном отсеке. Однако, поразмыслив, логический ум Тобора отверг ее. Каковы бы ни были пластинки по своей природе, они должны обладать чем-то вроде инстинкта самосохранения, хотя бы в самом зачаточном виде. Наличие такого инстинкта доказывается всем их поведением на борту «Каравеллы». Они ищут для себя подходящий «питательный» материал, размножаются, наткнувшись на опасность, стараются избежать ее… Так зачем же им мигрировать в аннигиляционный отсек, где хранится грозное антивещество, грозящее им мгновенной гибелью?

«… Желание забыться… Так вот оно каково, одно из чисто человеческих качеств, — размышлял Тобор, медленно бродя по пустынному коридорному отсеку. — Тяжкое это чувство».

Внезапно корабль дрогнул. Одновременно прогремел оглушительный взрыв, и тут же завыла аварийная сирена. От неожиданности Тобор вздрогнул. И это тоже было то новое, что появилось у него в последние дни, — никогда прежде Тобор не вздрагивал.

Мозг белкового заработал особенно четко, как и всегда в минуту смертельной опасности, пусть пока и не осознанной. В течение тысячной доли секунды он оценил общую ситуацию: такой аварийный сигнал мог включиться лишь в том случае, когда корабль перестает существовать как целое.

Впереди возникло черное пятно: это был провал, испещренный колючими точками. Звезды! Тобор сразу узнал их. Коридорный отсек переломился надвое, и половина его исчезла.

Воздух из коридорного отсека мигом улетучился. Легчайшие белые хлопья, образовавшиеся из сконденсированных паров, гирляндами осели на стенах. В пролом хлынул космический холод.

Корабль накренился, и Тобор едва не вылетел в открытое пространство. Он вовремя успел ухватиться щупальцами за штангу, опоясывающую коридорный отсек, — она была рассчитана на полет в условиях невесомости.

К безвоздушному пространству и низкой температуре Тобору было не привыкать.

Отломившаяся половина корабля вместе с умолкшими в результате взрыва двигателями уплывала вперед, повинуясь импульсу, полученному от страшной аннигиляционной вспышки.

Догнать уплывающую половину корабля, чтобы состыковаться с ней, Тобор был бессилен — все маневровые дюзы находились на оторвавшейся части «Каравеллы».

Расстояние между обеими половинами корабля медленно, но верно увеличивалось.

Тобор понимал, что решение ему нужно принимать сразу — для раздумий времени не оставалось.

И тут роботу по единственно необходимой в этот критический момент ассоциации вспомнилось давнее-давнее… Эта вспышка памяти была подготовлена всей предыдущей работой его мысли. Перед внутренним взором высветилась картина испытательного полигона Зеленого городка, заключительный цикл решающих испытаний и его отчаянный прыжок через вулкан, на дне которого клокотала огнедышащая лава. Именно тогда, в экстремальных условиях, Тобор прыгнул со вспомогательным грузом, хотя этому его не учил никто из воспитателей. Он зажал в щупальцах два увесистых обломка базальтовой скалы, повинуясь острому, как проблеск молнии, прозрению: недаром ведь по настоянию Акима Ксенофонтовича его напичкали всевозможной информацией о прыжках всех выдающихся легкоатлетов, начиная с легендарных времен первых древнегреческих Олимпиад!.. Тогда, в минуту смертельной опасности — а она была всамделишной, а не игровой, мыслительные способности Тобора резко обострились, и он понял, как именно нужно прыгать с грузом, чтобы прыгнуть далеко. Полученная драгоценная информация навсегда запечатлелась в его мозгу.

Воспоминание отхлынуло. Робот огляделся. Теперь он знал, как нужно действовать.

Тобор подскочил к отсеку, где хранилось снаряжение для высадки на новую планету, и мощным рывком отворил задраенный люк. Из отсека со свистом вырвался еще сохранившийся там воздух. Робот вихрем влетел в отсек. Он очень торопился — дело решали теперь мгновения. Вытащил из контейнера моток стального троса, испробовав его на разрыв, подумал секунду и отбросил в сторону: сталь может не выдержать необходимого напряжения. Он шарил и шарил глазищами, включил инфразор и все локаторы, но никак не мог обнаружить того, что ему требовалось. После поисков первых пластинок и последующих баталий с ними все в отсеке было перевернуто вверх дном. А потом уж было не до того, чтобы навести здесь, на складе, хотя бы относительный порядок.

Наконец Тобор нашел то, что искал, — бунт нейтритового троса. Он легко выкатил катушку четырехметрового диаметра в накренившийся коридор и поспешил к зияющему вдали пролому. По пути остановился и двумя рывками вырвал из-под потолка два тяжелых металлических куба — климатические установки «Каравеллы». Грани куба представляли собой густую решетку, из которой еще вырывалось теплое дыхание: установки честно, из последних сил старались восстановить в коридорном отсеке температуру и влажность, необходимые для поддержания жизнедеятельности людей.

Едва смолкли двигатели, на изувеченном корабле воцарилась невесомость, и Тобор включил магнитные присоски. Он подкатил к пролому гигантскую катушку, освободил конец троса и тщательно принайтовил его к одной из конструкций, выгнувшихся во время взрыва. Затем вернулся к двум оставленным кубам, пятясь и разматывая за собой трос. На переднее щупальце надел катушку и проверил, свободно ли она вращается.

В два свободных щупальца, правое и левое, Тобор взял по кубу. Необходимо как можно точнее рассчитать прыжок — от этого зависит все. До пролома сорок метров — дистанция, для разбега достаточная.

Робот разбежался и, резко оттолкнувшись от краев пролома, вылетел в открытое пространство. Далеко впереди мерцала перед ним отколовшаяся часть корабля. Треть неба закрывало гигантское блюдце фотонного отражателя. Еще не успевшее остыть от недавнего огня, оно напомнило Тобору кроваво-красный диск земного Солнца в тот момент, когда оно готово нырнуть под горизонт.

Позади тянулся трос. К счастью, катушка разматывалась легко. Сейчас согласно расчету траектории он обогнет блюдце и опустится на корабельную обшивку…

Отколовшаяся часть корабля приближалась. В нужный момент Тобор завел щупальца с грузом вперед и затем с силой отшвырнул прочь оба куба. Желанная цель рывком приблизилась.

Последний десяток метров…

Лишь через двое суток Тобору удалось кое-как состыковать разошедшиеся при взрыве части «Каравеллы». Затем он залатал проем — заварил швы, срезав и выбросив изуродованные края обшивки.

Включил оставшиеся климатизаторы, и через несколько часов атмосфера в коридорных отсеках восстановилась.

Корабль по инерции продолжал приближаться к бете Лиры, но что он там будет делать, робот не представлял.