Глава 5

Верный своему слову, Джек, чтобы лишний раз не напоминать мне о себе, провел ночь в комнате для гостей на втором этаже. Я оставила под дверью свежие простыни и чистые полотенца, как бы намекая ему, что его присутствие оценено, хотя не совсем желанно. Но хотя он спал на другом этаже, я знала, что он со мной под одной крышей, подобно тому, как собака знает, когда вы прячете в кармане угощение.

На следующее утро я вышла из дома как можно раньше – чтобы не встречаться с ним, а также потому, что мне все равно не спалось. В ожидании девяти часов я провела два часа у себя кабинете: попивала кофе с сахаром и расставляла по местам канцелярские принадлежности. Я также позвонила Софи, уверенная в том, что перспектива посещения исторического дома к югу от Брод-стрит более чем компенсирует тот факт, что я разбудила ее за несколько часов до того, как она планировала встать с постели. Она не стала спрашивать меня, почему я захотела взять ее с собой, пока я буду показывать матери дом ее детства. Именно поэтому я любила Софи Уоллен больше всех остальных в этом мире.

Я приехала первой, в восемь пятьдесят. Терпеть не могу опоздания, почти так же как ненавижу дурные манеры за столом и нечищеную обувь. Вероятно, это результат воспитания отцом-военным, хотя и алкоголиком, который научил меня правилам, путь даже лишь с той целью, чтобы я по утрам могла проследить, что он был надлежащим образом одет и, выпив чашку крепкого кофе, отправился на службу.

Я стояла на тротуаре перед воротами, нетерпеливо постукивая ногой. Я бы простила за опоздание Софи; это была такая же неотъемлемая часть ее личности, как и ее неизменные «биркенстоки». Но матери я дам только лишние пять минут, после чего меня уже тут не будет.

Заметив ярко-зеленый «Фольксваген»-«жук» Софи, я помахала ей. Найдя свободное место, она припарковалась у бордюра на другой стороне улицы и вышла из машины. Я тотчас вытаращила глаз, на сей раз потрясенная не ее нарядом, а рядами крошечных косичек с вплетенными в них разноцветными бусинами, что каскадами свисали с ее головы. Хотя сама прическа была не так уж и плоха, из-за нее и без того маленькая головка Софи выглядела как образец из коллекции засушенных голов, какую я однажды видела в личной библиотеке одного потенциального клиента.

– Что случилось? – спросила я, когда она подошла ближе. – Надеюсь, ты по крайней мере выдвинешь обвинения.

Она широко улыбнулась, ставя ногу на тротуар.

– Эту прическу мне предложила сделать одна моя студентка. Я согласилась. Чэду нравится.

Я подняла бровь, но ничего не сказала, заметив выражение ее лица, когда она взглянула на дом за моей спиной.

– Ты самая счастливая из всех, и я хочу, чтобы ты это знала. Сначала по счастливой случайности ты получаешь в наследство особняк Вандерхорста на Трэдд-стрит, а затем появляется твоя мать и хочет купить для своей семьи дом – еще один архитектурный шедевр. Бэмс! И теперь у тебя два самых красивых исторических дома в Чарльстоне! У той, что еще недавно снимала квартиру в современном кондоминиуме!

– Тебе не приходило в голову, что я могу предпочитать квартиру всему этому добру? Я смутно припоминаю дни, когда мне не нужно было тратить все свое время, энергию и ногти, соскребая краску со старинной штукатурки. Или привязывать мой личный график к работе разных плотников и маляров? Теперь я провожу больше времени с ними, чем со своей маникюршей и массажисткой.

Она вновь улыбнулась и с мечтательным выражением лица посмотрела на трехэтажный георгианский особняк, чей двухэтажный портик отбрасывал на тротуар тень. Но, похоже, она услышала меня, потому что сказала:

– Этот дом классический. Думаю, он построен около тысяча семьсот пятьдесят шестого года.

Я скрестила на груди руки.

– На самом деле это был тысяча семьсот пятьдесят пятый год. А двойной портик с ионическими колоннами был добавлен лишь в тысяча восемьсот двадцать шестом году, чтобы продемонстрировать неоклассические вкусы владельца в то время, когда в моде был федеральный стиль.

Софи повернулась ко мне, ее самодовольная улыбка стала еще шире.

– Знаешь, а ты ведь не безнадежна. Более того, тебя даже можно выпустить с лекцией перед моими студентами о том, что такое реальная реставрация. Ты отлично изучила вопрос. А если ты пару раз вставишь это словечко «неоклассический», то точно произведешь на них впечатление.

Я фыркнула, но в душе осталась довольна. До того как я вопреки собственному желанию стала владелицей исторически ценного дома, моя позиция была примерно такой: «Снести к чертовой бабушке все это обветшалое старье и построить на его месте многоярусную парковку».

Хотя для всех я оставалась поклонницей кондоминиумов, я определенно была уже не той, что унаследовала дом на Трэдд-стрит. Теперь мне было понятно, что квартирка в кондоминиуме с ее белыми голыми стенами была лишь формой самосохранения для молодой девушки, которая видела, как дом, в котором родилась она, а до нее – шесть поколений ее семьи, был продан супружеской паре из Техаса, сделавшей свое состояние на торговле металлоломом.

– Что с садом? – спросила Софи, всматриваясь сквозь садовые ворота.

– Ужасен, не правда ли? – сказала я, открывая калитку. – Но погоди, пока не увидишь, что там внутри. В объявлении в Интернете много картинок. Скажу лишь то, что я очень надеюсь, что это были просто очень плохие снимки, которые не показывают красоту дома. По словам агента, для большей части дома жена не стала прибегать к услугам декоратора, заявив, что хочет сделать все сообразно собственным вкусам.

Софи нахмурилась, глядя на цементные и стеклянные кубы, чьими единственными притязаниями на принадлежность к миру искусства были пьедесталы, на которые они были установлены. Она задержалась перед ржавой металлической скульптурой, удивительно похожей на старую автомобильную дверь из лучших дней Детройта.

– Что это?

– Дверь от «Кадиллака Севильи». Примерно тысяча девятьсот семьдесят седьмого года выпуска.

Мы обе как по команде повернули головы. Моя мать, в шубке и кожаных перчатках, стояла, пристально разглядывая сад, который, увы, больше не был похож на тот, в котором мы с ней и бабушкой когда-то пили чай. Клумбы исчезли, равно как и кусты жасмина и самшит. По морщинкам на лице матери я догадалась: она тоже видела то, чего там больше не было.

– Это катастрофа, не правда ли?

Софи протянула для рукопожатия руку:

– Приятно познакомиться, мисс Приоло. Я – Софи Уоллен, преподаю историческую реставрацию в местном колледже. Запись вашего голоса, где вы исполняете арию Изольды из «Тристана и Изольды» на Байройтском фестивале, всегда есть на моем плеере. Я так часто ее слушала, что слегка заиграла.

Моя мать покраснела и впилась взглядом в косички Софи.

– Спасибо огромное. Я польщена, особенно слыша это от вас. Я читала про некоторые из недавних реставраций в городе и хорошо знакома с вашей работой. Она впечатляет. У вас зоркий глаз и тонкий вкус, что касается деталей и красоты. – Она посмотрела на меня. – Полагаю, именно поэтому Мелли захватила вас сюда с собой?

Скажу честно, мне стало немного тошно от их взаимного восхваления, и я поспешила встать между ними.

– Вообще-то, Софи моя хорошая подруга. Я хотела, чтобы она была со мной на случай, если мне понадобится свидетель.

Мать улыбнулась, но ничего не сказала. Я многозначительно взглянула на часы.

– Четыре минуты десятого, и после этого у меня еще один показ, так что давай побыстрее покончим с этим делом. – С этими словами я торопливо зашагала к мраморному крыльцу с перилами из кованого железа.

Они обе последовали за мной.

– Я подумала, что ты не станешь ждать больше пяти минут, поэтому почти на ходу проглотила свой завтрак, чтобы успеть вовремя. – В ее голосе слышались язвительные нотки. Я покраснела, пораженная точностью ее догадки, и нащупала ключ.

– Некоторые люди серьезно относятся к своим обязанностям. Мои не допускают никаких опозданий. Если одна утренняя встреча задерживается, то я опаздываю на все мои встречи до конца дня. Согласись, что это не идет на пользу бизнесу. Да и жизни в целом, – добавила я, доставая ключ и вставляя его в замок, чтобы открыть входную дверь.

Мы столпились в просторном вестибюле, который тянулся по всей длине дома. По обеим его сторонам располагались не менее просторные гостиные. Я оттягивала этот момент как можно дальше, собирая информацию исключительно из Интернета и у агента по листингу. Из чего следовало, что я была поражена не меньше, чем Софи и моя мать.

– О! – воскликнула Софи, так и не найдя лучшего слова.

Я ждала, когда на меня накатит приливная волна скорби и сожаления. Вместо этого я смотрела на комнату перед собой, выискивая глазами напоминания о моей бабушке и нашей жизни с ней. Увы, сходство было слабым – этакий призрачный образ на обратной поверхности век, оставленный фотовспышкой.

Мы стояли, глядя на мраморный пол, покрытый дорожкой из искусственной зебры, протянувшейся по всему коридору. Элегантные резные карнизы были выкрашены в черный цвет – чтобы усилить контраст со стенами цвета фуксии. Ярко-зеленые кресла-трансформеры предлагали посидеть всем, кто был наделен хотя бы мало-мальским вкусом и у кого от психоделических красок вестибюля подгибались, став ватными, ноги.

– Она сделала все сама, – напомнила я.

Моя мать резко повернулась и бросила взгляд на итальянскую люстру из позолоченного дерева, которой каким-то чудом удалось спастись от краскопульта, и развешанные по стенам портреты в рамках, глядя на которые можно было подумать, что их нарисовали внуки владельца.

Или обезьяны.

Подойдя к розовому лакированному столику, Софи потянула ручку ящика. Та осталась в ее руке. Бережно положив ручку обратно на блестящую поверхность, она отпрянула от столика, как от зачумленного места.

– Какой это, по-твоему, стиль? – спросила я у Софи.

– Думаю, что «раннее возрождение» гаражных распродаж, – ответила моя мать с невозмутимым лицом.

Я поспешила отвернуться. Не хотела, чтобы она увидела мою улыбку и поняла, что высказала вслух мои мысли.

– Ух, ты! – воскликнула Софи, входя в одну из парадных комнат по обеим сторонам коридора. – Я видела это окно снаружи, но изнутри оно поражает еще больше.

Я немного поколебалась, прежде чем войти вслед за ней в комнату. Эта комната была моей любимой, здесь я проводила боˆльшую часть времени с моей бабушкой – играла в карты или, подобрав под себя ноги, читала на одном из ее бесценных старинных диванов. Если погода была плохой, мы пили чай, и бабушка Приоло разрешала мне наливать его, хотя это и угрожало чистоте ее обюссонского ковра. В этой комнате я ощущала себя любимой и окруженной заботой, а не объектом постоянных трений между родителями.

Больше всего я любила огромное окно, установленное в конце девятнадцатого века. Это было странное окно. Оно плохо соответствовало и стилю дома, и стилю Викторианской эпохи. Оно выглядело почти современно, две женские фигуры на нем были едва различимы, если не знать, где их искать и под каким углом смотреть в стекло. Через окно тянулись побеги глицинии, переплетаясь, словно огромная дорожная карта, ведущая в никуда. Хотя вдохновение, некогда подвигнувшее кого-то установить это окно, и его значение, наверняка когда-то были известны, и то, и другие давно стали достоянием прошлого.

Подойдя к Софи, я встала в лучах солнечного света. Струясь сквозь окно, тот превращался в маслянисто-желтый. Повернув лицо навстречу его теплу, я ощутила присутствие моей бабушки, лучи солнца как будто были ее пальцами на моей коже.

Софи щелкнула языком.

– Тому, кто установил это окно, крупно повезло, что он не сталкивался с Бюро архитектурного надзора, иначе бы он никогда не получил разрешения. – Она улыбнулась мне. – Причем впервые в жизни я могу сказать, что это было хорошо.

– А еще хорошо, – вывел меня из задумчивости голос матери, – что нынешние владельцы не видели необходимости менять окно в соответствии со своими вкусами. – Она выразительно посмотрела на оранжевый ковер, обои в мелкий цветочек и люстру с зеркальным покрытием.

Софи провела рукой по отвратительным обоям.

– Они заклеили прекрасную кипарисовую обшивку, которой славится этот дом. О чем они только думали? – Она покачала головой. Косички-дреды тоже закачались, словно в знак согласия. – К счастью, они, похоже, не внесли никаких структурных изменений. Только эти кошмарные косметические. Так что вернуть дому его прежнее великолепие не составит особого труда.

– Приятно это слышать, – сказала моя мать, и я почувствовала на себе ее взгляд.

Вспомнив свою работу и то, зачем я сейчас здесь, я повернулась к большому дверному проему:

– Обратите внимание на расширенные дверные проемы из зала и двери, которые повторяют неоклассические формы портика. Они были добавлены одновременно с портиком и датируются двадцатыми годами девятнадцатого века.

– И эта каминная полка, – добавила моя мать. Она перешла в конец комнаты и теперь стояла перед камином, – отлита с использованием формы, созданной Рэймиджем и Фергюсоном из Шотландии. Наши предки Приоло всегда приобретали лишь самое лучшее. – Она улыбнулась мне.

– Не понимаю, зачем я тебе здесь понадобилась, – сказала я, нахмурив брови. – Ведь ты ничего не забыла об этом доме. Не проще ли было подать заявку на приобретение дома и подписать бумаги? Мы обе сэкономили бы массу времени и энергии.

– Да, наверно, так было бы проще, – согласилась она, медленно обходя комнату и любуясь ее утонченной красотой, вынужденной делить общество с аляповатыми цветами и металлическими тканями, которые были здесь столь же неуместны, как шлюха в церкви. – Но тогда я бы не смогла увидеть, каково это, быть с тобой здесь после всех этих лет.

Я посмотрела на Софи – та как будто невзначай направилась вон из комнаты, подметая пол подолом потертой джинсовой юбки. Я с тоской посмотрела ей вслед и мысленно попросила вернуться, будучи почти уверена, что она вышла из комнаты не случайно.

– Теперь, когда ты это узнала, – сказала я, поворачиваясь к матери, – почему бы нам не поехать ко мне на работу, чтобы я могла подготовить нужные бумаги?

– Мы еще не закончили осмотр дома, Мелли. Я хочу увидеть кухню.

Я застыла, вспомнив, что дальняя часть дома совершенно не похожа на переднюю. Будучи ребенком, я старалась не ходить дальше передних комнат одна, замечая, что шепот там становится громче, прикосновение к моей коже смелее. Но был там один призрак, которого я смутно помнила: его присутствие было теплым, и в его обществе я чувствовала себя в безопасности.

Он был моим защитником, и пока он оставался со мной, я могла ходить по дому спокойно. Но затем я совершила ошибку, рассказав про него отцу. Тот заявил, что это все плод моего воображения и если я не перестану говорить эти вещи, мои посещения бабушки будут ограничены.

Даже больше, чем страх не видеться с бабушкой, я боялась, что со мной что-то не так. И я перестала разыскивать моего воображаемого друга и вместо этого оставалась в первых комнатах, игнорируя шепот, манивший меня в дальний конец дома.

– Я останусь здесь, – сказала я.

В коридоре, ведущем на кухню, потирая руки, появилась Софи.

– Вряд ли это сорвет продажу или что-то еще, но мне кажется, что здесь что-то неладно с отоплением. Там как будто градусов на двадцать холоднее, чем в остальном доме.

Я выразительно посмотрела на мать и нехотя последовала за ней в кухню.

Та была недавно обновлена. Несмотря на неудачную цветовую гамму и такие же неудачные обои, дизайн был солидный, равно как и шкафы из вишневого дерева, и приборы из нержавеющей стали.

– Думаю, если декоратор и приложил руку, то именно здесь, – предположила моя мать.

Софи кивнула:

– Я знаю это наверняка. Хорошо помню, как дизайнер консультировался у меня по этому поводу. – Она указала на дальний угол кухни, где когда-то располагался красивый камин работы Адамса и где сейчас была стена с нарисованной на ней коровой породы лонгхорн.

– О господи, – прошептала я. – Даже мне кажется, что это кощунство!

Софи убрала одну косичку за ухо.

– Я сказала Дебби, дизайнеру, чтобы камин не трогали, а просто закрыли его, не повредив деревянных деталей. Каминная полка цела и хранится на чердаке. Но снести все действительно было бы кощунством. Закрыть камин было неимоверной глупостью, но, на наше счастье, глупостью обратимой.

Моя мать шагнула к открытой двери напротив настенной росписи.

– Предлагаю подняться по черной лестнице и осмотреть верхние этажи.

– Нет! – Это слово сорвалось с моих губ прежде, чем я успела сообразить, что говорю. Софи и моя мать посмотрели на меня, но лишь на лице Софи читался вопрос.

– Ее бабушка погибла, упав с лестницы, – пояснила мать. – Посмотри, Мелли. Теперь тут с обеих сторон поручни, так что тебе нечего опасаться.

Я знала: Софи должна услышать правду, и я расскажу ее ей. Просто у меня временно отнялся язык. Я никогда не ходила по этой лестнице без своего защитника и знала – то ли потому, что он предостерег меня, то ли мне это подсказывал внутренний голос, что я никогда не должна пытаться сделать это в одиночку. Там, наверху, что-то было. Нечто не из этого мира. Нечто недоброе.

– Я останусь здесь.

Я попятилась. Внезапно почувствовав на полу под моей туфлей какой-то песок, я подняла ногу и увидела крупинки соли. Похоже, соли морской.

Мать подошла ко мне и пристально посмотрела мне в лицо.

– Ты тоже это чувствуешь? Оно всегда было здесь. – Она встала передо мной. – Но скоро станет еще сильнее.

К нам подошла Софи, но мы с матерью продолжали смотреть друг на друга.

– В чем дело?

Но тут зазвонил мой мобильник. От неожиданности я даже вздрогнула. Благодарная этому звонку я порылась в сумочке и, вытащив телефон, увидела на экране номер Джека.

– Я должна ответить. Вы двое поднимайтесь наверх и осмотрите два других этажа.

Софи с видимой неохотой последовала за моей матерью вверх по ступенькам. Я вздрогнула, глядя им вслед.

– Алло? – сказала я в трубку.

– Привет, Мелли. Это я, Джек.

– Знаю. Твое имя высветилось на экране.

Я уловила в его голосе улыбку.

– Ага, значит, ты не удалила мой номер со своего мобильника.

– Мой прокол, – сказала я. Жаль, что он не видит, как я закатила глаза. – И то, что мы говорим снова, вовсе не значит, что мы должны это делать.

Его тон изменился:

– Знаю. Но мне нужно было сказать тебе кое-что важное, прежде чем ты прочтешь об этом в газете.

Я посмотрела на кухонный пол. Было хорошо видно, как керамическую плитку пересекает дорожка подсохшей соли.

– Что это? – слегка задыхаясь, спросила я.

– С тобой все в порядке? Тебе как будто не хватает воздуха.

– Все хорошо, – солгала я. – Главное, скажи мне.

– Помнишь ту новость про судно, найденное у острова Салливан? И то, что это оказалось судно твоего прадеда? И что оно с тысяча восемьсот восемьдесят шестого года числилось пропавшим?

– Да. – Скорее выдохнула, нежели сказала я.

– Прежде чем попытаться его поднять, спасательная организация отправила вниз водолазов, чтобы те вытащили на поверхность все, что там есть интересного. – Джек помолчал, затем заговорил снова: – Может, мне стоит приехать к тебе, чтобы рассказать все как есть?

– Нет, – ответила я. – Продолжай.

– Водолазы нашли корабельный сундук и вчера подняли его, – сказал он и, вновь помолчав, продолжил: – Сегодня его открыли.

Внезапно почувствовав тошноту, я опустилась на пол.

– И? – спросила я.

– Внутри были человеческие останки.

Я не ответила. Я стояла на коленях, глядя на дорожку соли. Увы, с опозданием до меня дошло, что зернистые пятна похожи на отпечатки ног. Я задержала дыхание, как будто готовясь нырнуть в воду, и замерла, увидев, что соляной след ведет к лестнице черного хода.

– Джек? – прошептала я. – Кажется, у нас здесь проблема.

Я бросила телефон и закричала.