Глава 3

С юных лет я научилась избегать больниц, полей сражений и кладбищ. Сначала я думала, что эту какофонию голосов слышат все, но, лишь поняв, что они зовут меня по имени, я осознала, насколько отличаюсь от других людей. В начальной школе я единственная постоянно пропускала экскурсии по историческим местам – у меня то внезапно схватывало живот, то болела голова, и отец был бессилен что-либо с этим поделать.

Уже тогда я понимала: признаться в моей необычности было бы сродни публичному самоубийству. Так началась моя жизнь, полная уверток и отрицания. То, что нам с матерью был дан этот странный дар – в сочетании с убежденностью моего отца в том, что все эти вещи существуют лишь в моем воображении, – лишь вынуждало меня притворяться еще сильнее.

Я припарковала свою машину на Черч-стрит, в квартале от кладбища Святого Филиппа, на котором была похоронена моя бабушка. Хотя я точно не помнила, где находится ее могила, даже несмотря на желтую полицейскую ленту, я все равно приблизительно знала, где ее найти, поскольку чести быть похороненным на той же стороне улицы, где стояла церковь, удостаивались лишь те, кто родился в Чарльстоне.

Даже знаменитый государственный деятель Джон К. Кальхаун был похоронен на другой стороне улицы, так как родился в Клемсоне, штат Южная Каролина. Я вспомнила, как моя мать не без злорадства упоминала о том, что его жена, уроженка Чарльстона, похоронена в отдельной могиле – на другой стороне улицы и ближе к церкви, – как будто даже после смерти быть чарльстонцем было важнее, нежели женой мистера Кальхауна.

Приблизившись к воротам кладбища, я услышала гомон голосов. Правда, теперь я была стреляный воробей и знала: ни в коем случае нельзя оглядываться по сторонам, чтобы увидеть, кто говорит. Глубоко вздохнув, я – дабы не слышать, как голоса беспрестанно зовут меня, – сосредоточила взгляд на тротуаре, по которому шла, и мысленно запела куплет из «Танцующей королевы» группы «АББА». Я знала: если я буду идти дальше, не обращая на них внимания, они в конце концов умолкнут. Мать однажды сказала мне, что мы с ней как маяки. Лишь после того, как она ушла от нас, я поняла, кому светили эти маяки, но к тому времени я видела себя лишь в качестве движущейся цели, жаждущей увернуться от попаданий.

Могила бабушки находилась в задней части кладбища, возле ограды. Я тотчас вспомнила, как в новом накрахмаленном платье из черного хлопка, царапавшем мне кожу, я стояла здесь с родителями, ощущая липкую влажность летнего воздуха и тяжелый запах огромного количества цветов, от которого я задыхалась, стоя на жаре. Отец взял меня на руки, и я увидела всех, что столпились вокруг пустой могилы, и то, что не все из них дышат. Больше всего смутило то, что они все смотрели на меня.

Я остановилась возле желтой полицейской ленты, которая окружала могилу. Мое дыхание вырывалось в холодный воздух густыми облачками пара. Я отметила аккуратно подстриженную траву и надгробный камень из белого мрамора. Глядя на него, можно было подумать, будто его осторожно вытащили из чавкающей грязи и положили отдыхать на прохладную траву. Соседние могилы никто не тронул. Яма, в которой раньше стояла плита, находилась примерно в футе перед ним, как будто для того, чтобы ни у кого не возникло сомнений, что могильный камень не просто опрокинулся, а был намеренно и осторожно перемещен.

Убедившись, что на меня никто не смотрит, я перешагнула через желтую ленту и подошла к могильному камню, чтобы лучше его рассмотреть. Я прочла выгравированные на нем даты рождения и смерти моей бабушки, а также ее полное имя, Сара Маниго Приоло. Но стоило мне прочесть строчки под ними, как мои глаза полезли на лоб:

Я прочитала эти строки еще дважды, пытаясь понять их смысл. Затем мой взгляд снова переместился на имя женщины – хотелось убедиться, что я стою перед нужной могилой. «И волны прячут нашу вину». Мне тотчас вспомнился запах соленой воды, наполнивший мой дом, и по моей спине скатились ледяные капельки страха.

– Я тоже не знаю, что это значит, если это хоть как-то тебя утешит.

Я резко обернулась. Позади меня стояла моя мать – в черной норковой шубке и шляпке в тон, руки в перчатках держат воротник, спасая шею от лютого холода. Как всегда, в перчатках.

– Не утешит, – холодно ответила я.

Она встала рядом со мной и посмотрела на могильную плиту.

– Странно, как призраки любят напоминать о себе, не так ли? Она пытается нам что-то сказать.

– Ты так думаешь? – спросила я, пуская в ход сарказм, чтобы скрыть краткий проблеск надежды, шевельнувшейся, когда она произнесла слово «мы».

Наши взгляды встретились, и она улыбнулась.

– В чем я не уверена, так это в том, что нам с этим делать.

Я сунула руки как можно глубже в карманы пальто – не столько из-за холода, сколько потому, чтобы сжать их в кулаки.

– Никаких «нам». Я сейчас пойду и узнаю, надо ли платить за то, чтобы его поставили на место, или у них есть страховка для такого рода случаев.

Я сделала шаг, чтобы пройти мимо нее, но она коснулась мой руки.

– Мелли, это очень серьезно. Думаю, это как-то связано с моим сном, и если это так, то ты даже в большей опасности, чем я думала.

– Тогда я справлюсь с этим. Одна. Как и тридцать три года назад.

Я высвободила руку и перешагнула через желтую ленту.

– Ты помнишь день, когда умерла твоя бабушка?

Я остановилась; давнее воспоминание давило на мой мозг, словно шрам, который еще не зарубцевался и о котором невозможно забыть.

– Да, – ответила я.

– Она упала с лестницы.

Я медленно повернулась. По лицу матери промелькнуло облегчение. Она явно не ожидала, что я останусь, чтобы ее выслушать.

– Твоя бабушка была еще жива, когда я нашла ее у подножия лестницы, – продолжила она.

– В отчете полиции говорилось другое. Она споткнулась на высоких каблуках и упала. Она умерла мгновенно.

Я узнала об этом лишь благодаря извращенному любопытству, которое однажды заставило меня покопаться в бумагах моего отца, когда тот был в очередном запое. Охваченная детской яростью, я надеялась отыскать причину, почему мать бросила меня. Ведь это наверняка должно быть где-то как-то задокументировано. Как будто, увидев написанные черным по белому слова, я смогла бы найти способ защитить себя. Но все, что я нашла, – это свидетельство о разводе моих родителей, в котором была указана причина – неустранимые разногласия, и копию полицейского отчета о внезапной смерти моей бабушки.

Мать недоуменно выгнула изящную бровь, но не спросила меня, откуда мне это известно. Я как будто вновь стала маленькой девочкой, а она знает обо мне все, что можно знать, что всегда мешало мне свыкнуться с мыслью, что ее рядом со мной больше нет. Как если бы всего того, что она знала обо мне, было недостаточно, чтобы ей остаться.

Она опустила голову. Было видно, что она борется с собой.

– Я до самого последнего мгновения держала ее голову на моих коленях. И слышала ее последние слова.

Мои губы онемели от холода и чего-то такого, что мне было страшно озвучить.

– Что она сказала?

Мать встретилась со мной взглядом:

– «Мы не такие, какими кажемся».

Я вздрогнула, чувствуя, как старые воспоминания вновь рвутся наружу.

– Что это значит?

Порыв ветра заглушил мой голос, но я вновь поняла: моей матери не нужно слышать меня, чтобы понять, что я говорю.

Она посмотрела мимо меня на опрокинутое надгробие.

– Я не знаю. Но в том доме что-то есть. Некое зло. Оно обитало там с тех пор, как я родилась.

Я сглотнула комок.

– И поэтому ты продала дом?

Она кивнула, собираясь встретиться со мной взглядом.

– Тогда почему ты хочешь выкупить его обратно? Если в нем все еще обитает зло, почему?

Она ответила не сразу, правда, на этот раз глядя мне прямо в лицо.

– Потому что это наш дом, Мелли. Потому что он принадлежал нашей семье более двухсот лет. – Она помолчала, а затем заговорила снова: – И теперь я сильнее. Теперь я могу с этим справиться.

Сказав это, она крепко сжала губы, словно боялась, что с них слетят неосторожные слова, и я сразу поняла, что она что-то скрывает. Дети всегда замечают мельчайшие нюансы в выражении лица матери, даже спустя годы после того, как они, возможно, захотели ее забыть.

Мои пальцы вновь сжались в кулаки.

– Не переживай из-за меня, мама. Теперь у меня есть собственный дом, так что для меня не важно, как ты поступишь с домом на Легар-стрит. Только не делай вид, будто ты заботишься о моем наследстве, потому что мы обе знаем, что это неправда.

Она шагнула ко мне, и ее дыхание легкой паутинкой разлетелось во все стороны.

– Ты многого не понимаешь, Мелли, но я и не жду, что ты сядешь рядом со мной и выслушаешь то, что я попытаюсь объяснить тебе. Просто знай: мои сны и то, что здесь произошло, и надпись на могильном камне – все это связано между собой. Твоя бабушка ждет, что мы с тобой встанем бок о бок и смело посмотрим в лицо тому, с чем нам предстоит столкнуться.

Я внимательно посмотрела на нее, видя перед собой лишь чужого мне человека. Я видела, как ветер колышет мех ее шубки, как клонит к земле зимнюю траву, как будто по ней шагает невидимый гигант, и понимала: наверняка есть некая иная причина, почему она сейчас здесь. Но, как и причины ее ухода, причины ее возвращения были мне безразличны.

– Я отлично умею справляться со всем одна, мама. В конце концов, ты сама научила меня этому. И чтобы мне захотелось провести время вместе с тобой, нужно нечто большее, нежели загадочная надпись на надгробии и глупый сон. – Я вытащила руку из кармана, чтобы посмотреть на часы. Увы, я так и не смогла рассмотреть, который час, – так сильно дрожала моя рука.

– Я сейчас поговорю со служащими кладбища, – произнесла я как можно спокойнее, – а затем вернусь к себе в офис. Если я не увижу тебя до твоего отъезда домой – где бы это ни было, – заранее желаю тебе хорошего полета.

С этими словами я повернулась на каблуках и направилась к церкви. На этот раз она не пыталась остановить меня. Я почти дошла до входных дверей, когда она заговорила снова:

– Прости, Мелли. Прости, что мне пришлось оставить тебя. Знаю, ты не веришь мне, но тогда я была вынуждена это сделать.

Чувствуя, как слезы замерзают в моих глазах, я не оборачиваясь зашагала вперед.

– Я чувствую запах океана, Мелли. И я знаю, что и ты тоже его чувствуешь.

Я открыла дверь и вошла внутрь; гул голосов за моей спиной напоминал рокот прибоя. Я не стала придерживать дверь; та с громким стуком захлопнулась за мной – но не раньше, чем резкий порыв ветра принес с собой густой запах моря.

Остальная часть дня прошла не лучше. Два моих предложения были отклонены – одно даже без встречного, а другой дом, в Ансонборо, не устроил покупателей. Смета ремонта составляла около десяти тысяч, и мои клиенты колебались.

В дурном расположении духа я вернулась в свой пустой дом, к остывшей индейке, которую миссис Хулихан оставила для меня в духовке. В итоге я скормила половину Генералу Ли, а затем в момент отчаяния решила вывести его на прогулку.

Днем заметно потеплело, и даже сейчас, когда, низко повиснув над горизонтом, солнечный диск окрасил зимнее небо в розовые и оранжевые тона, было относительно тепло. Надев пальто и перчатки и нарядив Генерала Ли в новый свитерок, который связала для него Нэнси Флаэрти, я направилась к двери. Меня смущало, что меня видели с ним в таком виде – раньше обнаженное собачье тело никогда меня не оскорбляло, – но стоило термостату опуститься ниже шестидесяти градусов по Фаренгейту, как его начинала бить дрожь. Нэнси сказала мне, что либо я куплю ему квартиру во Флориде, либо приму в подарок ее свитер.

Как обычно, я позволила Генералу Ли выбрать для нас маршрут, и мы быстрой трусцой зашагали вперед. Вытянув шею, пес трусил в паре футов впереди меня, время от времени останавливаясь, чтобы обнюхать воздух или грозно поворчать на прохожего. Генерал Ли счел своим долгом стать моим сторожевым псом и теперь старался наводить на незнакомцев страх, прежде чем основательно их обнюхать. Но даже тогда он придирчиво выбирал тех, кого был готов записать в друзья, и продолжал рычать, если кто-то не проходил проверку. К несчастью для него, хотя он и обладал сердцем и душой полицейской собаки, в глазах окружающих он был таким же грозным, как диванная подушка с рюшками.

Я так глубоко погрузилась в мысли о встречных предложениях и инспекционных отчетах, что не заметила, куда меня ведет Генерал Ли, а когда заметила, было уже слишком поздно. Он остановился перед коваными воротами дома на Легар-стрит. Я даже дважды моргнула, прежде чем поняла, где мы. Мой взгляд переместился на номер дома, нанесенный при помощи трафарета золотой краской на почтовый ящик на воротах, и я снова моргнула: Легар-стрит, дом тридцать три.

Квадратный кирпичный дом в георгианском стиле с двухъярусным портиком доминировал над окружавшим его садом – ярко окрашенный, с замысловатой лепниной, которая смотрелась как грошовая бижутерия на красивой женщине. Я вспомнила, как вместе с бабушкой пила в этом саду чай, и ко мне тотчас вернулась былая грусть.

Желая поскорее уйти, я потянула за поводок, но Генерал Ли, похоже, был непреклонен в своем желании остаться. Я уже собралась взять его на руки и отнести домой, когда поняла, что мы не одни. Вздрогнув от неожиданности, я обернулась и увидела в десяти футах от меня одинокую фигуру, стоящую возле забора. Похоже, процесс изучения дома был прерван нашим прибытием. Как обычно, я была без очков – реверанс личному тщеславию, – однако женщина показалась мне на удивление знакомой.

Незнакомка направилась ко мне, и я смогла лучше рассмотреть ее в тусклом свете. Она была ниже меня и очень стройная – то, что большинство людей назвали бы словом «миниатюрная». Ее волнистые светлые волосы свободно падали ей на плечи. На ней было пальто от «Берберри», а когда она подошла ближе, я увидела, что в руках у нее блокнот и карандаш.

– Я вас знаю? – спросила я, все так же разглядывая ее, правда, уже с близкого расстояния, и пытаясь вспомнить, где же я видела ее раньше.

– Лично – нет, – ответила она, подойдя ближе, так, что я смогла увидеть голубые глаза, опушённые длинными ресницами.

Я застыла на месте, наконец поняв, почему она показалась мне такой знакомой.

– Эмили? – прошептала я, чувствуя, как у меня сжалось горло.

Незнакомка странно посмотрела на меня:

– Раньше я часто слышала такое.

Она наклонилась и почесала Генерала Ли за ухом. Я же запоздало заметила, что он не только не стал недовольно скулить, но даже попытался перевернуться на спину, чтобы незнакомка почесала ему живот.

Я дернула поводок, чтобы подтянуть пса к себе.

– Кто вы?

Она повернулась ко мне лицом, и меня в очередной раз как будто ударило током.

– Я – Ребекка Эджертон, – сказала она, протягивая мне руку. – Мы с вами говорили по телефону. О вашей матери.

Я рассеянно пожала ей руку, не в силах отвести взгляд от ее лица. Внезапно слово «мать» вновь вернуло меня в реальность. Я поспешно выдернула руку.

– О, репортер из газеты! Помню.

– Я подумала, что мне стоит посмотреть дом, в котором выросла ваша мать. Начать с самого начала ее истории.

Я продолжала в упор смотреть на нее, не в силах стряхнуть с себя первоначальное впечатление.

– Вы так похожи на… – Я не смогла произнести имя.

– Эмили. Я знаю. Я отрастила волосы, отчего, наверно, сходство стало еще сильнее, но, даже когда мы с Эмили работали вместе в газете, нас все время путали. Народ шутил, что когда Джек перестал встречаться со мной и начал встречаться с Эмили, он даже не заметил, что поменял подругу.

Она рассмеялась сухим, чуть дребезжащим смешком. Я глубоко вздохнула, испытав странное облегчение, объяснить которое себе самой я не могла.

Ребекка нахмурила брови.

– Я не знала, что вы были с ней знакомы.

Вообще-то, я не знакома с ней, подумала я, не зная, как мне лучше объяснить ей, что я знаю, как выглядела мертвая женщина, поскольку видела ее призрак.

– Джек показывал мне ее фото.

Она кивнула:

– Ну что ж. Тогда это все объясняет.

В ее лице было нечто, чего я никак не могла понять, нечто такое, что вынудило меня сделать шаг назад.

– Что ж, было приятно познакомиться с вами.

Я раздраженно потянула поводок, заметив, что мой пес улегся, свернувшись в клубок у ее ног.

– Вставай, Генерал Ли. Пойдем домой. Нас ждет ужин.

Песик тупо уставился на меня, но не двинулся с места.

Ребекка воспользовалась этим, чтобы сократить расстояние между нами.

– Поскольку вы здесь, думаю, вы могли бы ответить на несколько вопросов. Ничего чересчур личного, обещаю вам. Главное, чтобы сдвинуться с мертвой точки. Если я скажу что-то не то, просто остановите меня, и я замолчу.

Генерал Ли смотрел на Ребекку полными обожания глазами. Наверно, это потому, что она блондинка, решила я. В конце концов, он ведь мужчина.

– Вряд ли у нас что-то получится. Мы с матерью отдалились друг от друга, и я боюсь, что если вы начнете с меня, то ваша история приобретет негативный оттенок. Вряд ли это входит в ваши планы.

– Я хочу услышать правду; только и всего. Надеюсь, что интервью получится достаточно интересным, чтобы сделать из него полноценную статью, но мне кажется, что без участия ее единственного ребенка я просто не смогу ее написать.

– К сожалению, вам придется обойтись без меня. Я очень мало знаю о моей матери. Будь то правда или что-то еще. Она оставила нас с отцом, когда мне было всего семь лет.

Ребекка посмотрела на свой блокнот и перевернула страницу:

– Да. Я в курсе. Это было сразу после того, как вашу мать отвезли в отделение неотложной медицинской помощи. Похоже, у нее был выкидыш.

– Что-что? – Я вопросительно уставилась на нее, неуверенная, что правильно ее расслышала.

Она посмотрела на меня:

– Выкидыш. Серьезный случай. Согласно больничным записям, она едва не умерла. Думаю, вам тогда было лет шесть или семь, потому что это произошло после того, как ваши родители расстались. Вы и ваша мать жили здесь с вашей бабушкой, когда это случилось. Я предположила… – Ребекка пожала плечами. – Извините. Я думала, что вы знаете.

Я ощутила во рту привкус ржавчины. Я помнила, как отец появился в доме моей бабушки, и мое волнение, когда я подумала, что он приехал забрать нас обеих домой. Но он оставил меня там и на руках, как ребенка, отнес маму к машине. Позже бабушка сказала мне, что у нее аппендицит и ей нужно провести в больнице пару дней, но все будет в порядке. И я поверила ей, хотя мать вернулась из больницы похудевшей, а к хору звуков, источник которых я искала, но никогда не находила в доме моей бабушки, добавился детский плач.

Я покачала головой.

– Нет. Я не знала. – Я попыталась улыбнуться. – Они, вероятно, думали, что я была слишком мала, чтобы понять, откуда берутся дети… – Моя улыбка погасла. – …или как их теряют. Откуда вы узнали?

Продолжая сверлить меня взглядом, она пожала плечами:

– Это часть моей работы. Я просто знаю, где искать и кого спрашивать. Я отыскала в архивах старую газетную статью о смерти вашей бабушки, и там было краткое упоминание о том, что это случилось сразу за пребыванием вашей матери в больнице. Разумеется, в статье ни слова не было сказано о том, почему она там оказалась, но у меня есть в больнице анонимный источник. Он просмотрел записи и узнал о выкидыше. Конфиденциально, конечно. – Ребекка пару секунд помолчала, затем добавила: – Необходимая информация всегда доступна, главное – проявлять настойчивость и знать, где искать.

Мне почему-то показалось, что разговор идет уже не о болезни моей матери. Мне тотчас стало слегка не по себе, и я сделала шаг назад.

– Мне действительно пора домой…

По лицу Ребекки промелькнуло разочарование:

– Я понимаю. Но всего одна вещь… пожалуйста. Я хочу показать вам один снимок. Обещаю, что отниму лишь минуту вашего времени. – Ребекка улыбнулась, став так сильно похожа на покойную Эмили, что я остановилась. Она тем временем достала из вместительной сумки увеличенное фото моей матери на благотворительном оперном концерте в Нью-Йорке.

– Вы очень похожи на нее.

Я промолчала. Терпеть не могу, когда мне говорят об этом, – в основном потому, что это неправда, но еще и потому, что мне нравилось притворяться, будто мы даже не родственницы.

Ребекка поднесла фотографию к моим глазам.

– На этом снимке на ней удивительной красоты колье и серьги. Вам что-нибудь известно о них?

Я посмотрела на фотографию, на колье с бриллиантом и сапфиром и серьги с подвесками. Я помнила, как бабушка разрешала мне играть с ними. Надев вместо вечернего платья ее шелковый халат, я расхаживала в них по коридорам.

– Да, – сказала я. – Они принадлежали моей бабушке. А когда бабушка умерла, они перешли к моей матери.

– Стало быть, это ваши семейные реликвии? – Ребекка слегка прищурилась.

– Думаю, можно сказать и так. Я точно знаю, что моя бабушка говорила, что когда-то они принадлежали ее матери. Но откуда они взялись у моей прабабушки, я понятия не имею. Если честно, на мой взгляд, они слегка безвкусные, так что, будь они моими, я бы, скорее всего, их продала.

– Как ваша мать продала этот дом.

Я вскинула голову. Наши взгляды встретились.

– Думаю, я ответила на достаточное количество вопросов. – На этот раз я как можно сильнее дернула поводок, вынуждая лежащего у ног Ребекки Генерала Ли подняться, и, увлекая за собой капризного пса, зашагала прочь. – Спокойной ночи, мисс Эджертон. Было приятно с вами познакомиться.

– Можете называть меня Ребеккой.

– Хорошо, но я не думаю, что мы увидимся снова, – ответила я, даже не замедлив шага. – Доброй ночи.

Я уже собралась свернуть за угол, когда услышала, как она сказала:

– Не будем загадывать.

Сделав вид, будто не слышу ее, я потянула поводок, а вместе с ним и Генерала Ли, пытаясь понять, что есть в этой Ребекке Эджертон, кроме ее сходства с мертвой невестой Джека, отчего я чувствую себя не в своей тарелке.