Глава 28

Положив в багажник последний чемодан, я взяла под мышку Генерала Ли и захлопнула крышку багажника взятой напрокат машины. Моя собственная все еще была в автомастерской, где ей пытались придать более-менее презентабельный вид. Да и я сама была не лучше. С момента той жуткой грозы прошло уже две недели, а мое тело и разум все еще были сплошь в ссадинах и синяках.

Я бросила взгляд на дом моей матери – на этот раз не ощутив ни пульсации чужого сердца, ни страха перед тем, что может меня ждать за входной дверью, – и глубоко вздохнула. Мои легкие тотчас наполнились теплым воздухом, в котором уже чувствовались ароматы близкой весны. Хотя до официального открытия сезона было еще несколько недель, сады и парки Чарльстона уже набухли почками и бутонами, которые, казалось, были уже не в силах хранить свои секреты.

Передняя дверь открылась, и на пороге возникла моя мать, а вслед за ней и отец с подносом в руках. Проведя ночь в больнице, где врачи пришли к выводу, что причиной ее нездоровья является низкий гемоглобин, она вновь вернулась в свою прежнюю форму.

Вернее, почти. Потому что женщина, что посмотрела на меня сейчас, была вовсе не той, что когда-то колебалась, прежде чем взять меня за руку, и с опаской косилась на меня. Порой я даже скучала по ней той, прежней, потому что нынешняя считала своим долгом всячески опекать меня. Теперь ей казалось, что она вправе критиковать буквально все: мою прическу, косметику, гардероб, методы дрессировки пса и мое питание. И хотя я делала вид, будто это жутко меня раздражает, на самом деле мне было даже приятно. Думаю, независимо от возраста, женщине всегда нужен материнский совет. Впрочем, были вещи, на которые это правило не распространялось, – такие как Джек и мои отношения с Марком Лонго, хотя бы потому, что они не поддавались разумному объяснению.

Подойдя к саду, я увидела, как отец усадил мать в кованое садовое кресло – оно нашлось на чердаке вместе со столом и еще несколькими такими же креслами – и, бережно укутав ей плечи мягким пледом, принялся сервировать стол, посередине которого уже стояла ваза с ее любимыми розовыми розами.

Я было закатила глаза, но сдержалась. Хотя я, похоже, привыкла к присутствию матери в моей новой жизни, однако не до такой степени, чтобы спокойно наблюдать за их с отцом отношениями. Впрочем, зная причины, вынудившие ее уйти из дома много лет назад – даже если я не до конца была с ними согласна, – теперь я воспринимала этот факт гораздо спокойнее. Отец – чей алкоголизм запятнал его образ в последующие годы – больше не был в моих глазах рыцарем в сияющих доспехах, каким он казался мне в далеком детстве. Теперь я научилась смотреть на него глазами матери: упрямый и слегка зашоренный в том, что касалось вещей, которые не вписывались в его миропорядок. Согласна, будучи военным, он видел больше, чем я. Но я была его дочь, а моя мать – как мне казалось – любовью всей его жизни. Мне почему-то казалось, что в свое время ему следовало притвориться, что он принимает или хотя бы допускает, что мы с моей матерью видели то, чего не мог видеть он сам. Что если бы в самый черный момент своей жизни она нашла в нем понимание и поддержку, она бы не ушла, не бросила нас обоих.

Заметив, что мы с Генералом Ли идем к нему, отец улыбнулся. Рассчитывая получить их рук матери угощение, пес вырвался из моих рук. Я по-прежнему была его любимой хозяйкой, однако он был большой любитель получать знаки внимания и вкусняшки от других. К сожалению, в отличие от других членов нашей семьи, Генерал Ли оказался склонен к полноте, и вскоре свитерки, который продолжала вязать для него Нэнси, уже с трудом налезали на него.

Мать подставила мне для поцелуя щеку, а отец заключил в медвежьи объятия.

– Сад просто прелесть, – сказала я, садясь в свободное кресло и обводя восхищенным взглядом сад, который отец восстановил по старым фотографиям, и аккуратно подстриженные кустики самшита, окаймлявшие внутренний дворик. Клумбы пока еще дремали в ожидании тех дней, когда они расцветут во всей красе посреди одного из самых роскошных садов Чарльстона.

– Если только я смогу уговорить твою мать, я хотел бы перенести фонтан чуть дальше за дом, чтобы им можно было любоваться из кухни. Но, похоже, Софи основательно обработала ее, потому что теперь она наотрез отказывается что-либо менять.

Взяв с тарелки пончик, я задумчиво на него посмотрела.

– Из чего следует, что теперь тебе требуется заручиться официальным разрешением за подписью самого Господа Бога и членов Бюро Архитектурного надзора. Боюсь, пап, тебе придется придумать план Б.

Налив матери чашку чая, он поставил перед ней тарелку с пончиком. Меня так и подмывало остановить его и попросить предъявить документы, дабы убедиться, что передо мной мой родной отец.

Mать повернулась ко мне:

– Не забудь свою кофейную чашку, ту, на которой график продаж. Я поставила ее на стол в кухне, чтобы ты не забыла ее здесь.

– Можно подумать, Джинни, она покидает нас навсегда. Она еще вернется.

– Знаю. Просто мне подумалось, что перед тем как уехать, ей захочется попрощаться. В кухне, – добавила она, выразительно на меня глядя.

Мы с отцом молча посмотрели на нее. Я медленно отодвинула свое кресло и встала.

– Ну что ж. Тогда, пожалуй, пойду ее заберу.

Я оставила их доедать завтрак, а сама через переднюю дверь вошла в дом. Стоило мне переступить порог, как я уловила слабый запах пороха и тотчас поняла, что имела в виду мать. Мы с ней уже обсудили присутствие в доме Вильгельма, который оставался в нем ради нас, однако настало время отпустить его с миром. Тогда я не поняла, что она давала мне шанс задействовать мои экстрасенсорные способности, которые я только теперь осознала в полной мере.

– Вильгельм! – громко сказала, призывая его, и, закрыв глаза, сосредоточилась, чтобы задействовать дремавшие во мне силы. Хотя теперь я и ощущала их в себе, я не была до конца уверена в том, что когда-нибудь научусь по достоинству их ценить. – Вильгельм, – повторила я и открыла глаза. Он стоял перед лестницей – в начищенных до блеска сапогах, зажав под мышкой треуголку и держа в левой руке мушкет. Он поклонился и посмотрел мне в глаза. Мой взгляд скользнул к его сапогам, и я поймала себя на том, что больше не вижу сквозь него. Как будто я, обретя мою силу, поделилась ею и с ним.

Этим утром ты прекрасна, Мелани. Прекраснее, чем вчера, но не столь прекрасна, как завтра.

Я улыбнулась.

– Ты говорил это Кэтрин?

По его лицу скользнула лукавая улыбка.

Ты догадливая, Мелани, потому что ты права. Кэтрин была прекрасна. Ты на нее похожа. Но, наверно, ты уже и сама догадалась.

Вспомнив, как он поцеловал меня, я покраснела. Какая же глупая, что не догадалась тогда, почему. Я с сочувствием посмотрела на него. Бедняга, он целых два столетия таскал с собой мушкет – в наказание за то, в чем не было его вины. Его присутствие в доме всегда было одним из самых теплых воспоминаний моего детства. То, что он защищал меня от Розы, возможно, спасло мне жизнь, причем не один раз. Но сколько можно бесцельно шататься по дому, оплакивая свою первую любовь! С моей стороны было бы верхом эгоизма удерживать его здесь. Похоже, настало время прощаться.

– Она ждет тебя, Вильгельм, – сказала я, сглатывая тяжелый комок, застрявший у меня в горле. – Ждет на другой стороне. Она хочет снова быть с тобой.

Я прочитала в его глазах нерешительность.

– Ты был прекрасным защитником, Вильгельм. Но здесь в тебе больше нет нужды. Тебе пора. Пора наконец найти Кэтрин. Я помогу тебе. Моя мать сказала, что это так легко сделать. Я просто отпускаю тебя.

Я хочу, но я не знаю как…

Мне вспомнилась дверь и струящийся из-за нее свет. Для меня она тогда была закрыта, но для Вильгельма свет будет гореть ярко, а сама дверь – широко распахнута.

– Ищи свет. Он укажет тебе путь.

– Мы с матерью теперь вместе, а Розы больше нет. – Я улыбнулась, пытаясь казаться увереннее, чем на самом деле. – С нами все будет в порядке. Тебе же пора двигаться дальше.

Его лицо просияло улыбкой.

Я слышу Кэтрин. Слышу, как она зовет меня.

– Иди на ее голос. Она приведет тебя к свету.

Он шагнул ко мне, и я посмотрела ему в глаза. И впервые заметила в них коричневые точечки, которые никогда раньше не замечала. Он наклонился и нежно поцеловал меня в губы.

Прощай, Мелани.

У меня за спиной кто-то громко ахнул. Я обернулась: в дверном проеме стоял мой отец. По его растерянному лицу я поняла: он видел Вильгельма так же четко и ясно, как и я.

Вильгельм выпрямился, браво щелкнул каблуками и вернул на голову треуголку. Затем, отсалютовав моему отцу, начал медленно блекнуть и растворяться в воздухе. Вскоре от него ничего не осталось, кроме слабого запаха порохового дыма и приятной, теплой щекотки на моих губах, где только что были его губы, когда он прощался со мной.

Въехав на подъездную дорожку моего дома на Трэдд-стрит, я прищурилась. Хотела убедиться, что натянутый над дверью транспарант мне не померещился. Надеюсь только, что его прикрепили не клейкой лентой, потому что та могла повредить безумно дорогую краску, которой, по требованию Софи, был выкрашен дом, чтобы выглядеть точно так же, как полтора века назад. Всякий раз, когда Софи упоминала краску на двери – то ее, случайно задев, повредили рабочие, то она сама выцвела на солнце, – я слышала звяканье кассового аппарата. Я грозилась заменить дверь на новую, защищенную от непогоды слоем пластика, но всякий раз ответом мне было выражение ужаса на ее лице.

Схватив с сиденья Генерала Ли, я осторожно прошла через сад к веранде. Из-за деревьев доносилось нежное журчание фонтана. Я отступила, чтобы прочесть слова на транспаранте: «Добро пожаловать домой, Мелани!» Я улыбнулась. Придумать такое могли только два человека – Софи и Чэд. Я не знала никого, чей энтузиазм распространялся на ту, что бездельничала всего в нескольких кварталах отсюда, пока в ее доме шуршал наждак или жужжала циклевочная машинка. Я остановилась. Моя улыбка померкла.

С другой стороны, невольно подумалось мне, вдруг они обнаружили в доме нечто такое, что потребовало не только моего длительного отсутствия, но и огромных денежных вливаний, и теперь решили смягчить меня, прежде чем огорошить этой новостью.

Удрученная, я повернула ручку и открыла дверь, ожидая, что мне на голову сейчас обрушится дождь конфетти или хотя бы очередной счет-фактура и чек, на которых я должна срочно поставить свою подпись. Вместо этого меня приветствовала тишина и пустой вестибюль. Я поставила Генерала Ли на пол. Пес мгновенно понесся в дальнюю часть дома в направлении кухни.

Бросив ключи и сумочку на столик в коридоре, я двинулась внутрь, вдыхая приятные ароматы воска и свежего дерева – живое напоминание о том, в какую круглую сумму мне обошлись новые полы. Впрочем, судя по тому, что я видела, они и впрямь были прекрасны и, когда все работы наконец завершатся, станут настоящим украшением дома. Когда бы это ни произошло.

Я уже было собралась подняться в свою комнату, когда обнаружила на обеденном столе подарки. На цыпочках приблизившись к ним, я посмотрела на ярлычки. Все они были адресованы мне. Не знаю почему, но это еще больше удручило меня. Я села и принялась их открывать.

Первый подарок был от Джека: крошечная голубая футболка, по всей видимости, предназначенная для Генерала Ли, через всю спину которой красовалась надпись «Сучки меня любят». Я попыталась не рассмеяться и в результате прыснула от смеха. Мне до сих пор было непонятно, что там у нас с Джеком. Поле той грозы мы почти не видели друг друга. Мне было известно, что пока Ребекка выздоравливала, он несколько недель гостил у ее родителей в их загородном доме на острове Полиз. Я разок навестила ее в больнице, где была вынуждена поставить свой автограф на ее розовом гипсе и выслушивать, как она называла меня кузиной.

Я отдала ей коробку с драгоценностями и сказала, что мы квиты. Она не стала спорить. Вместо этого она завела разговор про барбекю, на котором она представит меня своим родным. Я вспомнила дни, когда я считала себя единственным ребенком и очень переживала по этому поводу. Теперь почему-то я вспоминала их с ностальгией.

Рядом был еще один подарочный пакет, а в нем завернутая в лоскут ткани банка с краской – чтобы, как говорилось на ярлычке, «нанести мазок на дверь». Это был подарок от Софи и Чэда. Ребекка подарила мне ярко-розовую помаду от «Шанель». Ярко-розовый – это ее любимый цвет, и она уверяла, что он будет «просто потрясающе» смотреться на мне. Помимо помады, в ее пакете была также написанная маслом миниатюра поместья «Бель Мид» – так, как оно, должно быть, выглядело в начале девятнадцатого века. «Спасибо» – было написано на визитке круглым девичьим почерком Ребекки.

Голоса и хлопанье передней двери заставили меня обернуться на вестибюль. Что это? Из кухни вышли Чэд, Софи и Джек. Увидев меня, они замерли на месте. Судя по их лицам, эта троица только что перемывала мне косточки. Или дому. Или нам обоим.

– Что такое? – спросила я. Я точно знала, что это не крыша, потому что крышу уже давно заменили и в ней, в отличие от моего кошелька, теперь не было дыр.

– Ты видела наши подарки? – спросила Софи, указывая на столовую.

– Да, видела. Спасибо. Правда, мне кажется, Джек, что футболка будет мне немного мала. Но я все равно попробую ее примерить:

Он выгнул бровь и одарил меня чарующей улыбкой. Я на миг даже почти забыла, что мы с ним не подходим другу другу и что я нарочно толкнула его в объятия другой женщины.

Зная, что расколоть его будет проще всего, я посмотрела на Чэда:

– Полы прекрасны. Даже не верится, что ты все это сделал вручную, без циклевочной машинки.

Заметив в его глазах панику, я поняла – он у меня в кармане, и поспешила нанести финальный удар.

– В кирпичной кладке в задней части дома появилась большая трещина, – пролепетал он, не глядя на Софи. – Софи считает, что это какие-то проблемы с фундаментом.

Растерянно заморгав, я молча уставилась на него. Я стояла так около минуты, совершенно не зная, что на это сказать. Они заговорили все разом, и я подняла руку, требуя их внимания.

– Я иду наверх переодеться. Может даже, прилягу отдохнуть. Мне нужно время, чтобы прийти в себя, прежде чем я услышу что-то еще.

Я едва успела сделать шаг к лестнице, когда раздался стук в переднюю дверь. Поскольку никто даже не сдвинулся с места, я пошла ее открывать. А когда распахнула, то увидела перед собой родителей Джека. Амелия и Джон Тренхольм со слегка смущенным видом стояли на веранде и смотрели мне куда-то через плечо. Амелия робко улыбнулась.

– Привет, Мелани. Рада, что ты хорошо выглядишь. Джек у тебя? Мы пытались его найти, но его дома нет, и он не отвечает на наши звонки. Мы проезжали мимо и увидели рядом с твоим домом его машину.

Я отступила и открыла дверь шире. И в этот момент заметила на веранде третьего человека. Точнее, девочку лет двенадцати-тринадцати. В джинсах, топике, туфлях на платформе, с густыми синими тенями на веках. В данный момент эта особа была занята тем, что прилепляла ярко-розовую жевательную резинку на одну из колонн моего нового дома.

Она с улыбкой обернулась ко мне. И мои глаза полезли на лоб. У девочки были темные кудрявые волосы и синие глаза, но ямочка на левой щеке выдавала ее, что называется, с головой.

– Джек! – медленно произнесла я. – Думаю, тебе стоит выйти сюда.

Он вышел и встал рядом со мной. И даже было открыл рот, чтобы что-то сказать, но в этот момент заметил девочку и остолбенел.

Увидев его, она просияла улыбкой, и я знала: до Джека, похоже, тоже дошло.

– Привет, папуля, – сказала она, небрежно облокотившись на балюстраду. – Вот это сюрприз!

Я посмотрела на многочисленные серьги в ушах юной гостьи, затем на вытянутую физиономию Джека. Внезапно трещина в фундаменте перестала казаться мне проблемой вселенских масштабов.

– Не хочу вам мешать, – сказала я, возвращаясь в вестибюль моего дома на Трэдд-стрит, где меня вновь приветствовали родные запахи дерева и свежей краски, и закрыла за собой дверь.