Глава тридцатая

К тому времени, когда офицер высаживает меня у больницы, на улице уже темно. Мне не дадут увидеться с Кэлли, пока у нас по отдельности не возьмут показания. Администратор говорит мне, что Мэгги с Риком в палате Кэлли. Офицер ее пока не допросил, но они пошлют кого-нибудь вниз, чтобы побеседовать со мной.

Я сажусь в кресло возле магазина подарков. Я замерзла, а телефон сел.

Я тут не одна. Передо мной, вытянув руки, скачет девочка, вращаясь то в одну, то в другую сторону. Косички вертятся вместе с ней и ударяются друг о друга бусинками на кончиках. Она глядит на меня из-под копны волос. Я машу ей рукой, но она убегает в магазин подарков.

Говорю себе: если Мэгги спустится вниз, чтобы повидать меня, то все хорошо. Если пошлет Рика, значит, она злится на меня за то, что я чуть не убила Кэлли.

Девочка с косичками выходит из магазина, прилипнув к женщине, которая уставилась в телефон. Я наблюдаю, как за ними выходят другие люди, и мысленно оцениваю, насколько серьезно больны те, к кому они идут. Женщина с шариком и плюшевым медвежонком: несерьезная болезнь. Мужчина с двумя детьми и мертвенно-бледным лицом: к тяжелобольной.

Все они направляются в сторону лифта. Не видно ни Мэгги, ни Рика. Прошло пятнадцать минут. Не могу заставить себя попросить администратора еще раз позвонить в палату Кэлли.

Двадцать минут. Через раздвижные двери заходят два офицера полиции. Они проходят мимо меня, как будто меня тут и нет.

Полчаса. Наблюдаю, как к приемному столу подходит женщина и прижимает руки к груди, как будто ей холодно.

– Тесса Лоуэлл здесь? – спрашивает она.

Я выпрямляюсь на месте. Этот голос… Меня переносит обратно в ночь на заправке.

Я встаю и гляжу в спину женщине.

– Мама!

Она оборачивается ко мне с широко раскрытыми глазами, бежит к месту, где я стою, и останавливается, будто увидела призрак.

– Тесса, – шепчет она. Она кидается ко мне и обнимает костлявыми руками. Даже если бы я захотела, то не смогла бы обнять ее в ответ: так сильно она меня стиснула.

– Больно, – хриплю я.

Мать отпускает. Она улыбается и проводит рукой по моим прядям. Я так торопилась, когда обнаружила, что Кэлли пропала, что даже не собрала волосы.

– Ты их подрезала, – говорит мать, грустно вздохнув.

– Как… откуда ты узнала, что я здесь? – Не верится, что она передо мной. – Ты получила мое сообщение?

Мать кивает.

– Утром я несколько часов тебе названивала, – говорит она. – Все время попадала на голосовую почту, поэтому приехала сюда. Пошла к Гринвудам, а соседка сказала, что вы все в больнице. Тесса, я так волновалась. – Мать хватает меня за руки, поднимает ладонь к моему лицу. Я отворачиваюсь.

– Посмотри на меня, – шепчет она. – Не верится, что это ты.

Не могу придумать, что ей ответить. Хочется посмотреть на нее, прижаться лицом к ее плечу и проверить, пахнет ли от нее по-прежнему старой кожаной курткой и мятным маслом, которое она принимала для желудка.

Она – моя мать, но она мне незнакома.

– Джослин здесь? – спрашиваю я.

Аннетт моргает.

– А что бы тут делала твоя сестра?

– Она приезжала повидаться с папой, – говорю, – прямо перед его смертью.

Мать расстраивается.

– Гленн умер?

Мне это надоело. Я хватаю ее за руку и впиваюсь в нее ногтями.

– Где ты была все это время? Где Джос?

– Не устраивай сцену, – шикает на меня мать. – Давай поговорим в столовой.

Хочется сказать, что я никуда с ней не пойду, пока она не расскажет правду об отце, Джослин и Мэйси Стивенс. Но столовая в госпитале – самое людное место, и чего мама правда терпеть не может, так это скандалов на публике.

Я нахожу нам столик, пока она покупает кофе себе и какао мне. Слежу взглядом за ее спиной, как она продвигается вперед по очереди, как будто она может снова исчезнуть, если я отвернусь хоть на секунду. Расплачиваясь, она оглядывается через плечо, словно боится, что меня уже нет.

Она улыбается, берет чашки и идет ко мне. Я отворачиваюсь, притворяюсь, что зачарованно наблюдаю за мужчиной в медицинской форме, который выливает острый соус на буррито. Интересно, как врачи едят в таком месте, переходя от сшивания кожи к разрезанию ростбифа?

– Я принесла тебе какао. – Аннетт ставит передо мной картонный стаканчик, садится и ждет, пока я сниму крышку, чтобы выпустить пар.

– Спасибо, – говорю я. Аннетт, похоже, довольна, как будто я сделала ей одолжение. Она наблюдает, как я дую на какао и отхлебываю, сложенные руки лежат на столе. – Я все не могла тебя отучить есть сухую смесь ложками. Приходилось прятать контейнер над холодильником.

А Джослин залезала на стойку, чтобы его для меня достать. Я обжигаю язык горячим какао.

Аннетт наблюдает за мной поверх чашки.

– Как она? Твоя бабушка? – Мать сглатывает. – Знаешь, той ночью Мэгги отвезла меня сюда.

– Сюда? – спрашиваю я. – В больницу?

Она опускает глаза.

– В психиатрическое отделение. Я пробыла здесь неделю. Я так отчаялась, Тесса, после того как твой отец, а потом сестра… Я подвела тебя. Но как только мне стало лучше, я захотела забрать тебя обратно. Но тогда за тобой уже приехала бабушка.

Я молчу. Я не знала, что той ночью Мэгги возвращалась за мамой. Почему она мне об этом не рассказала?

– Как она? – спрашивает Аннетт. – Бабушка?

– Нормально. – отвечаю я.

Аннетт так и не притронулась к кофе.

– Наверно, она тебе рассказывала обо мне всякое… наврала…

– Не разговаривай со мной о бабушке, – говорю я, и во мне просыпается гнев. – Она единственная была рядом со мной эти десять лет.

У Аннетт вспыхивают глаза.

– Она тебе хоть раз за все время сказала, что любит тебя?

Я не могу смотреть на нее.

– Она мне никогда, никогда не говорила, что любит меня. – У Аннетт блестят глаза. – Ни разу…

– Я сказала, не разговаривай со мной о ней.

Аннетт вжимается в сиденье.

– Даже если бы у меня были деньги доехать до Флориды, мать не была бы рада видеть меня дома. Она не дала бы мне с тобой повидаться.

Я ударяю ладонью о стол.

– Ты не звонила. Ни разу. Никто не знал, жива ли ты вообще.

– Тесса, я была мертва внутри. Я потеряла обеих дочерей…

– Не говори так. – Голову затуманило. – Не притворяйся, будто мы умерли, когда я сижу рядом с тобой.

На меня накатывает тошнота, резко и тяжело. Я заставляю себя посмотреть матери в глаза.

– Джослин убежала, потому что узнала правду о себе? Что вы с папой ее украли?

– Что ты такое говоришь? – мама нервничает. – Тесса, с тобой все в порядке?

Ощущение, как будто моя голова ничего не весит. Перед глазами пляшут черные точки.

– Со мной все нормально. – Слова липнут к небу. – Я хочу поговорить о Джос. О Мэйси.

Аннетт берет мою руку в ладони. Ее лицо смазывается в пятно.

– Мэйси? Кто такая Мэйси?

Я падаю в кресло, в ушах звенит. Кажется… кажется, я сейчас упаду в обморок.

– Давай дойдем до приемной. Я найду врача…

Я поворачиваю голову вбок, где был мужчина в халате, евший буррито, но его нет. Аннетт помогает мне встать, к голове приливает кровь.

– С тобой все хорошо, – шепчет мне на ухо Аннетт. Я обмякаю, кажется, на меня глазеют люди.

– Надо выйти на улицу, дойти до травмпункта, – говорит мать. Она проводит меня через вход для посетителей. Мне в лицо ударяет холодный воздух, а потом сильная влажность. Это не дорога до травмпункта. Мы на улице. Я складываюсь пополам, Аннетт помогает мне выпрямиться, говорит, что надо пройти всего чуточку…

Открывается дверь автомобиля, и я заползаю на заднее сиденье, кажется, пикапа, на мою спину ложится рука. Где-то вдалеке кричит голос: «Нет, нет, НЕТ», но у меня не работают конечности.

Последнее, что я слышу перед тем, как перед глазами чернеет, – это мамин голос.

– Мы наконец-то были в безопасности, Тесса. Зачем ты так?