— Кик, — спросила Эроя, — ты знаешь, где нужно остановить вездеход?

— Знаю, — ответил электронный водитель. — Возле дворца дискуссий и споров.

— Ты не ошибся, Кик. Но откуда тебе это известно?

— Я научился угадывать ваши желания.

— Научился или тебя научили?

— Зачем вы напоминаете мне об этом? — сказал обиженно автомат. — Но вы не даете мне забыть и забыться. Почему? Я знаю, что когда меня в прошлый раз ремонтировали, то немножко изменили мою программу, включили в нее телепатическое устройство. Да, эту самую телепатию, которую так не любит ваш брат Эрон-младший.

— Тебе и это известно?

— Мне все известно. Решительно все.

— Не притворяйся всезнайкой. Кик. Ты всегда был скромным и славным малым.

— Был и остался.

— Но ты не должен слушать и запоминать то, о чем при тебе говорят. Ты же только автомат.

— Автомату иногда тоже может быть скучно.

— Это для меня ново. Раньше ты никогда не жаловался на скуку.

По-видимому, не в полной исправности телепатическое устройство. Чужие чувства и желания ты принимаешь за свои. Не забудь остановить вездеход возле дворца споров.

— Разве я когда-нибудь что-нибудь забывал?

Водитель включил механизм торможения.

Арид и Эроя вошли в переполненный зал как раз в ту минуту, когда выступавший оратор упомянул имя Эрона-младшего. Это был высокий дильнеец с одутловатым лицом и широкими, размашистыми жестами. И в жестах и в лице было что-то неуловимо знакомое. «Чем-то похож на моего брата, — подумала Эроя.

— И в то же время совершенно ему противоположен».

— Я буду возражать Эрону-младшему, — выкрикнул оратор. — Я буду возражать ему даже на смертном одре, даже после своей смерти в статьях и книгах, да, даже после смерти…

— Не волнуйтесь! Вам отсрочат вашу смерть, — сказал кто-то из сидевших в зале.

— Я не приму этого подарка от Эрона-младшего. Я не нуждаюсь в отсрочке.

— Жестом и мимикой он показал, как он отвергает и отталкивает протянутую ему в подарок жизнь. — Я отвергаю это сомнительное счастье!

Отвергаю!

— Кто это? — тихо спросила Эроя сидящего рядом Арида.

— Телепат Монес, кто же еще! Старый демагог, яростный противник вашего брата.

— Вспоминаю. Брат мне говорил о нем как о своем двойнике. Но сходство не так уж велико.

Лицо Монеса стало багровым. По-видимому, оратору не понравилась реплика, брошенная из зала.

— Я возражал против этой затеи, — продолжал он, — но общество не вняло моим словам. Вернемся же к главной идее Эрона-младшего. Еще в прошлом тысячелетии знаменитый художник Гочнив бросил в огонь свои автопортреты.

Он считал, что в далеком будущем искусство, соединив свои усилия с наукой и техникой, сумеет перейти через ту грань, которая отделяет изображение от оригинала, портрет от портретируемого. Странная мысль! Художник считал, что не следует останавливать миг, а дать ему возможность длиться как в жизни. Современники, да и последующие поколения отнеслись к идее Гочнива как к причуде. Никто не думал, что найдутся ученые, которые попытаются реализовать эту неосуществимую мечту. В ту эпоху, когда жил художник Гочнив, не существовало кинематографа. Может быть. Гочнив мечтал о нем?

Ведь в кинематографе изображение двигалось, дышало, говорило. Но ведь это была только иллюзия.

Не об иллюзии же мечтал Гочнив. В его век многие тосковали об абсолюте, потому что не имели представления о законах больших чисел, о гибких и далеких от абсолюта законах вероятностей. Но вот двести лет назад наступил век кибернетики. Мыслители и ученые стали смотреть на все живое как на инструмент информации и связи. Такого рода однобокость таила в себе опасность. Что означает попытка Эрона-младшего и его школы создать информационную копию личности? Прежде всего смысл каждой личности и заключается в том, что она не нуждается в копии. Размноженная репродуцированная личность — что же это такое? Эрон-младший, в сущности, уклонился от ответа. Тот, кто внимательно читал его главный труд «Электронный портрет как психическое воспроизведение личности», не мог не обратить внимания на странный факт, что автор рассматривает свое изобретение как завершение эволюционного процесса информации-жест, слово, рисунок, кино, телеизображение и так далее вплоть до создания электронного двойника личности, точной копии духовной жизни оригинала. Но где же логика? Портрет всегда был только портретом, даже если он говорил, смеялся, плакал, как это было на экране дневного кино. Затем, по мнению Эрона-младшего, произошел диалектический скачок. Развитие науки и техники позволило в какой-то мере слить портрет с оригиналом, перебросить мост через ту пропасть, перед которой всегда останавливалась даже самая дерзкая мысль. В лабораториях Эрона-младшего были созданы информационные копии личности. Одна из этих копий была послана вместе с космической экспедицией в далекое путешествие. Экспедиция не вернулась, и проверить, как действовала информационная копия оставшейся на Дильнее личности, до сих пор не удалось. Те же копии, которые были подвергнуты проверке, не оправдали надежд их изобретателя. Я знаю одного дильнейца, который дал подвергнуть себя электронному воспроизведению. Он пошел на это ради развития науки и техники. С этого дильнейца (имя его мне не хотелось бы здесь называть) сделано было три копии. И все они получились разными, еще раз подтвердив бесспорную и незыблемую истину, что личность неповторима.

Можно передать голос, даже привычки, даже склад мышления, но нельзя передать характер. Его можно только сыграть, как играет актер свою очередную роль. И вот электронные портреты играют то, что им задано программой. Самая совершенная программа не может заменить живой и противоречивой души. Информационные копии-это, в сущности, карикатуры на оригинал. Большего Эрону-младшему не удалось добиться… Вместо портрета карикатура. Смешно. Впрочем, и печально тоже.

Монес сделал короткую и многозначительную паузу, затем сказал, метнув насмешливый взгляд в ту сторону зала, где сидели Арид и Эроя.

— Эрон-младший не смог или не пожелал прийти сюда и защитить свои горестные создания. Он уклонился от встречи со мной. Здесь в зале сидит его друг, помощник и ученик, логик Арид. Может, уважаемый логик попытается защитить идею, трудно согласуемую с логикой?

Эроя взглянула на своего спутника. Неужели он откажется от этого вызова на бой?

Арид встал и молча пошел к трибуне. Все смотрели на него, все, находящиеся здесь, в зале, или пребывающие далеко у своих отражателей.

Через минуту раздался его голос.

— Карикатурой на дильнейца назвал только что выступавший здесь телепат Монес информационные копии, созданные в лабораториях Эрона-младшего.

Монесу кажется при этом, что он был остроумен и предельно логичен. Но если рассуждать так же «логично», как Монес, придется признать карикатурой и слово, и рисунок, и всякое изображение и отражение того неповторимого, что мы называем личностью. Ведь любой самый гениальный портрет изображает не всего дильнейца в целом, а только его часть. Действительность всегда бесконечно богаче ее отражения. Какую задачу ставил себе Эрон-младший, создавая так называемые информационные копии? Ответить на этот вопрос отнюдь нелегко. Начало ответа нужно искать в развитии мышления, речи, искусства, науки. Уже произнеся первое слово, назвав вещь или выразив чувство, первобытный дильнеец (еще полузверь) отделился от себя, и если вас не пугает это слово (телепата Монеса оно пугает), — создал свою модель, свою копию, копию своих мыслей и чувств. Это умение воспроизводить свою духовную и эмоциональную сущность совершенствовалось с каждым столетием. И вот наступила эпоха таких наук, как бионика, кибернетика и созидательная психология. Монес жалуется на то, что копии несовершенны, что они беднее оригинала. Но ведь это только начало. Если Монес согласится обождать пять-шесть лет, то он увидит свою собственную копию, и притом гораздо более совершенную, чем он сам, освобожденную от ограниченности, нетерпимости к чужому мнению, страсти все искажать…

— Я воспротивлюсь копированию. Воспротивлюсь! — крикнул с места Монес.

— Моя личность вряд ли нуждается в слишком большом тираже!

В зале раздался смех.

— Монес слишком скромен, — продолжал Арид.

— Он утверждает, что копирование уничтожит личность с ее неповторимостью. Но разве об абсолютной копии идет речь? Речь идет о портретировании, о воспроизведении духовной и эмоциальной сущности. Я хочу назвать имя дильнейца, который подвергся, или, точнее, подверг сам себя копированию. Имя этого дильнейца Арид. Это я сам сделал свои копии. Что же тут предосудительного? Писали же художники свои автопортреты. Помню, какое сильное и странное чувство охватило меня, когда я услышал свой собственный голос. Я это говорил или не я? И я и не я. Было такое чувство, что, вопреки логике, я встретился сам с собой. Но только несколько часов спустя я понял явление, с которым столкнулся. В сущности, я видел свое отражение, свои достоинства и свои недостатки. Я видел себя со стороны. И первое, что мне захотелось сделать, освободиться от своих недостатков. Это, так сказать, чисто моральная сторона проблемы.

Но существовала и другая сторона, интеллектуальная. Создался парадокс.

Личность встретилась сама с собой. Но, разумеется, не только для этой встречи был предпринят сложный, требующий большого труда эксперимент. Он был создан для проверки возможностей современной технической мысли.

Невозможное стало возможным. Я могу послать себя, свой ум, свои чувства, свой характер в любую точку Вселенной, куда меня могут доставить современные средства передвижения и одновременно пребывать еще во множестве мест и у себя дома.

— Не тешьте себя и других иллюзиями. На самом деле это невозможно! — прервал Арида голос телепата Монеса. — А даже если это и стало возможным, разве это правильно? Нужно не посылать в неизвестное свои копии, а лучше лететь самому, как это сделал смелый Ларвеф!

— У вас есть какие-нибудь причуды? — неожиданно спросил своего противника Арид.

— Причуды? Странности? Привычки?

— Я не признаю никаких причуд!

— А Ларвеф признавал. Одна из его странностей, его причуд — это желание быть там, где быть почти невозможно. Потом это стало его привычкой, так же как для вас, Монес, бояться всяких причуд. Ларвеф, конечно, не стал бы посылать в бесконечность свою копию, а послал самого себя. Но это каждый раз приводило к тому, что он попадал в чужую эпоху и не мог попасть в свою. Слишком долго длилось его путешествие, чтобы он мог встретиться с знакомыми и друзьями. Я, по-видимому, очень привязан к своим знакомым, в том числе и к вам, Монес, и поэтому предпочел бы послать в бесконечность не самого себя, а свою копию.

— Это трусость!

— Нет, это особенность характера. Не все рождаются Ларвефами.

— Вы правы, — крикнул с места Монес, — с Ларвефа невозможно создать копию.

Реплика была удачной. И зал, а также далеко за пределами зала ее оценили.

Оценил ее и Арид.

Воспользовавшись своей удачей, Монес начал возражать Ариду, поспешив к трибуне, с которой еще не успел сойти его противник.

— Я, — начал он, сделав эффектный жест, — я хотел бы спросить уважаемого логика Арида, что несет с собой обновление «памяти» наших клеток? Впрочем, я угадываю ответ. Молодость — скажет нам остроумный логик. Но не станем ли мы своими собственными копиями? Ведь мы будем вынуждены расстаться с собой. Нет, я возражаю.

— Ну и оставайтесь самим собой. Вас же никто не принуждает! — сказал Арид под общий смех присутствующих.