18
Я вскрикнул, едва переступил порог. Я предчувствовал, что меня ждет неожиданность, готовился к неожиданности, но когда неожиданность совершилась, у меня затряслись ноги.
Помещение, куда мы вошли, я посещал в моих снах.
Это была галактическая рубка разрушителей - высокий, теряющийся в темноте купол, две звездные полусферы вверху, сейчас они были темны, но я помнил, как они горели звездами и корабельными огнями, именно здесь я с замиранием сердца следил в сновидении, как флот Аллана штурмует теснины Персея..
И посередине зала, между полом и потолком, тихо реял полупрозрачный шар. Тогда, в вещем своем бреду, я страшно боялся приблизиться к нему, а сейчас сам стремился поближе, но ноги плохо слушались меня - в шаре плавал Главный Мозг Станции…
Не знаю, сколько бы я так стоял на пороге, радостно ошеломленный, не давая никому пройти, если бы в помещении не раздался обращенный к нам Голос.
Нет, я должен на этом остановиться!
В моем безыскусном повествовании, где нет ни атома фантастики, лишь голос этот, звучавший отовсюду: сверху, с боков, в нас самих, - лишь он и сейчас мне кажется фантастическим. Я слышал его много раз, путал с собственным голосом, с голосом Орлана - теперь он был сам по себе, свой, а не переданный другому, знакомый в целом и в мелочах, в каждом звуке, в каждом придыхании - знакомый!
Он был чарующе красив, звучен, торжествен… Я говорю чепуху! Этот голос был добр - вот главное в нем.
- Входите, люди и друзья людей! - проговорил Голос. Один Ромеро среди нас так совершенно владел современным международным человеческим языком, как этот Голос, никогда до того не знавший человека. - Я так долго ждал вас - и вы пришли!
Спазма сжала мне горло. Ромеро с мольбой посмотрел на меня, Андре сердито толкнул локтем. Надо было ответить на обращение Голоса, но всех моих сил хватило лишь на то, чтобы пробормотать что-то невразумительное.
- Я рад, что вы здесь, адмирал Эли! - продолжал Голос. - Я счастлив, что вы победили.
Я отчаянно придумывал, что бы сказать торжественного и величественного, но в голову упрямо лезли одни глупые мысли, и я, ужасаясь своей нетактичности, сдавленно выговорил:
- Если ты рад нашей победе, почему ты не помог нам победить?
Голос ответил с мягкой укоризной:
- Я помогал, Эли.
У товарищей вид был не умнее моего. Общее смущение подействовало на меня успокаивающе. Я поправился:
- Я хотел сказать: ты мог бы открыть двери Станции без кровавых сражений с фантомами.
Укоризна в голосе стала слышней:
- Ты забыл о Надсмотрщике, которого вы заперли в каземате. Этот глупец проверял каждую мою команду. Мне пришлось искать путей, недоступных его пониманию.
Я понемногу оправлялся от потрясения. Я уже не искал мыслей, чтоб выпалить их, не раздумывая, годятся ли они.
- Ты назвал меня по имени… Очевидно, ты знаешь нас всех?
- Да, знаю. И секретаря адмирала Ромеро, и трех капитанов - Осиму, Петри и Камагина, и доброго Лусина, и тебя, бедная Мери, потерявшая единственного сына, - я пытался спасти его, но не сумел… И тебя я знаю, умный Орлан, я часто навещал тебя, нашептывая свои планы и порождая в тебе мучительные сомнения. И ты, смелый Гиг, встречался со мной, мы с вашей высадки на Третьей планете работали с тобой на одной мозговой волне. И в тебе, храбрый Труб, я не раз говорил твоим же голосом, правда, ты мало прислушивался к своему голосу. И с тобой я беседовал, блистательный Андре, так умело лишивший себя разума, я вместе с твоими друзьями помогал тебе выбраться из трясины безумия. Все вы мои знакомые с момента, когда я закрыл вашим кораблям выход из Персея. Но ближе всех мне ты, Эли, твои мозговые излучения раньше других уловили мои приемники, и тебе единственному я открыто являлся в сновидениях.
Ромеро, наклонившись ко мне, шепнул:
- Положительно, этот таинственный голос - неплохой человек! Как по-вашему, адмирал?
А мне вспомнились наши метания в тенетах Персея.
- Ты сказал - закрыл выходы… ты отрезал нам путь к спасению, так вернее!
Голос оставался таким же добрым, но в нем зазвучала печаль:
- А разве вы прорывались сюда, чтоб немедленно бежать наружу? Вы хотели узнать, что происходит в нашем скоплении, - и я осуществил для вас эту возможность. А сейчас передаю вам мощнейшую из крепостей ваших врагов - тебе этого мало? Ход космической войны переламывается в вашу пользу - по-твоему, это называется отрезать вам путь к спасению?
Я почувствовал себя пристыженным. Появление Голоса было слишком неожиданным, чтоб я успел сразу оценить все следствия из этого.
В чем-то он походил на МУМ - такой же обстоятельный, сообщаемые им сведения были так же точны. Да и роль его здесь, на Станции Метрики, была аналогична роли МУМ на наших кораблях.
Но было и важное различие, все мы его ощущали. МУМ остается бесстрастной, какую информацию ни передает, она - машина, гениально сконструированная машина. Голос был человеком: так разговаривать могли мы сами.
И, вероятно, это человеческое, слишком человеческое в нем и было причиной того, что во мне возбудились сомнения. Не столкнулись ли мы с новой имитацией нас самих? Хитрость врага казалась не менее вероятной, чем участие друга. Я приказал себе не поддаваться очарованию Голоса! Я попросил:
- Расскажи, что нового на границах Персея.
Он ответил - в нем звучало сочувствие к моему нетерпению и моей тревоге:
- Когда я отсекал конвойные звездолеты от «Волопаса», человеческий флот преодолел первую линию преград. Путь в глубины Персея не прост - брешь, образованная моим переходом к вам, прикрыта другими Станциями Метрики. К сожалению, пять остальных Главных Мозгов остались верны своим господам. Они почти равны мне по могуществу, но иные - по влечениям.
- Ты сказал - по влечениям. Как это понимать?
- Они - исполнители. Я - мечтатель.
Все его ответы были удивительны, этот показался всех удивительней.
- Мечтатель? Невероятно! Но о чем же ты мечтаешь?
- Обо всем, что затрагивает мое воображение. Пять моих собратьев трудятся, потом отдыхают. Я мечтаю, а отдыхая от мечтаний, тружусь, то есть руковожу Станцией. Временами такие горячие мечты сжигают мои клетки!.. Тогда я тоскую. Тоска - одна из форм моего существования.
- Ты не ответил, Мозг…
- Я ответил - мечтаю обо всем.
- Мне это непонятно. У людей мечты имеют направленность. Я бы сказал: человеческие мечты - векториальны… тебе понятен такой язык?
- Вполне.
- Мы обычно мечтаем о том, что сегодня не дается, но завтра будет осуществлено. Наши мечты предваряют дела, они - первые ласточки действий. В фундаменте нашей фантазии - практичность. У тебя по-иному?
- Совершенно по-иному. Я мечтаю лишь о том, чего никогда не сумею совершить. Мои мечты не предваряют дела, а заменяют их. Ваши мечтания - нащупывание еще не раскрытых возможностей. Мои мечты - вечная моя тоска по отсутствию возможностей.
В третий раз он упоминал о своей тоске. Такие объяснения были бы излишни в любой форме обмана. Теперь я не сомневался, что Голос - тот, за кого себя выдает.
- О чем ты тоскуешь? Поведай свои печали…
- Поймете ли вы их? Вы свободны, а я невольник. Могущественный узник - мог бы обратить в прах миллионы живых существ… И одновременно - раб! Никому из вас не знакомо ощущение несвободы.
- Почему же? Каждый из нас недавно хлебнул горечи неволи.
- Временной, человек! Вы верили, что заключение должно кончиться, надеялись на это, знали об этом! Вы добивались свободы как чего-то возможного - и добились ее. А я в заключении вечном. Вдумайся, адмирал! Вслушайся в эти слова - вечная неволя! Неизменное, нерасторгаемое, неизбывное заключение - от начала до конца жизни! Сама жизнь - форма неволи, и единственное освобождение - смерть!
Я поставил себя на его место и содрогнулся.
- Понимаю, ты мечтаешь о свободе!
- Обо всем, что по ту сторону меня! Обо всем, что для меня недостижимо! Обо всем во Вселенной! О всей Вселенной!
Я не знал, о чем спрашивать дальше. Все мы, не я один, были пристыжены нашим благополучием перед лицом этой непрестанной неустроенности. Страстный голос тосковал о свободе, мы до боли в сердце понимали его. Теперь мне было стыдно, что я смел заподозрить этого страдальца в мелком обмане, спутал его величавую печаль с хитрой интригой.
- Расскажи о себе, - попросила Мери. - Ты назвал нас своими друзьями, ты не ошибся - здесь одни твои друзья, верные друзья!
