Глава 25

– Что именно показалось вам неправдой в моих словах? – удивилась я.

Галя навалилась грудью на столик и зашептала:

– Анна сына и всю его семью в Америке содержит. Женя ей постоянно на ватсапп пишет: «Мам, дай денег». У Владимировой на сына особый сигнал поставлен. Обычно у нее телефон дребезжит, ну, как простой домашний: др-р-р. А если звонит Женя, то громко какой-то марш орет, Анна тогда со всех ног к сотовому кидается, хвать его – и в своем кабинете прячется!

Мне не следовало спрашивать у собеседницы, как она ухитряется прочесть сообщения, которые приходят на мобильный Анны Сергеевны. И так понятно, что любопытная Галочка любит покопаться в чужой трубке. Пойдет, например, Владимирова в туалет, а Галя в ее мобильном шарит. Если вы находитесь с человеком в постоянном контакте, всегда есть возможность влезть в его сотовый.

– Иногда прямо смешно от его просьб, – тараторила тем временем вдова Николая. – Один раз он ей написал: «Мамуля, твои внуки очень любят клубнику, черешню, и ботинки им малы». Ну это уже слишком. Еще как-то могу понять, когда он ей пишет: «Мамочка, люблю тебя. Опять вся зарплата ушла на налоги, коммуналку, бензин. А есть-то надо». Но ягоды детям? Кто ребят сделал, тот за них и в ответе.

– Вы уверены, что Евгений сидит у матери на шее? – спросила я. – Он вроде преподаватель колледжа.

Галина взяла эклер с блюда, которое стояло в центре стола.

– Ага. Верно. Малюсенький городок на окраине Америки, через десять метров уже Мексика. Населения там мало, странно, что школа еще не умерла. Эллис, супруга Жени, не работает, типа хозяйство ведет, детей нарожала. «Профессор колледжа в США» – шикарно звучит! Все сразу думают про какой-то известный университет, где студентов толпы, зарплаты у педагогов многотысячные. А то, что в Америке, как и в России, полно медвежьих углов, и там детям тоже учиться надо, никому в голову не приходит. У нас как считают: в России все плохо, а в Штатах шоколадно, там каждому гражданину ежемесячно по чемодану долларов просто так дают.

– Но откуда у Анны Сергеевны деньги? – изумилась я. – Вы сказали, что она пустила вас жить в московскую квартиру Жени?

Собеседница кивнула.

– Она там до сих пор хозяйничает.

– Но квадратные метры можно сдать, – размышляла я вслух, – иметь пусть небольшой, но гарантированный доход. Значит, тетка вашего покойного мужа не нуждается. Или она очень сострадательный человек. Ателье успешно?

Галина пожала плечами.

– Про финансы я ничего не знаю.

– Клиентов много? – не отставала я.

– По-разному бывает, иногда густо, порой пусто, – объяснила Галя. – Но даже в лучший месяц клиенты толпой не ходят. Мне велено перед теми, кто пришел первый раз для разговора, щеки раздувать, говорить: «Вы хотите во вторник? Есть время в девять утра. Вечер? Ой, простите, у нас много заказчиков, у Анны Сергеевны после шестнадцати часов, как правило, ни минуты нет. Вот до обеда посвободнее. Сейчас соображу, как вас во вторник устроить. Секундочку!» Потом надо изобразить, что я звоню кому-то и разговариваю с другой клиентской, а не с той, что ждет на трубке: «Алло, Нина Петровна, сделайте одолжение. Вы можете во вторник приехать на полчасика раньше? Ой, спасибо, вы ангел. Алло, слышите меня? Все устроилось. Ждем вас в девятнадцать».

Галина перестала изображать разговор в лицах.

– На самом-то деле во вторник никого нет по записи.

– Откуда тогда у Анны деньги? – повторила я вопрос.

Галина развела руками.

– Фиг ее знает. Но они у них в семье всегда водились. Жили они с дядей Геной богато, но прятались.

– От кого? – спросила я.

– От всех, – пояснила администратор. – Прописаны они были в квартире в Москве в убогой пятиэтажке. До нее от метро сорок минут на автобусе приходилось пилить. Потом пешком переть, и вот вам квартал непуганых наркоманов-алкоголиков. Но на самом деле жили они на даче неподалеку от Москвы, в лесу. Соседей нет. Участок – гектар! Дом – закачаешься! Кирпичный, два этажа, мансарда, мебель импортная, люстры роскошные, ковры. Я, как первый раз туда вошла, рот разинула. Дворец! Хозяйка под стать. Тетя Аня сверкала, как елка, вся драгоценностями увешана. За забор она скромная выходила, не выделишь из толпы. А дома прямо императрица. Дядя Гена в костюме спортивном старом молодую жену племянника встретил. Жена королева, муж ее слуга.

Анна Сергеевна увидела мое изумление, отозвала меня в свою спальню и стала читать лекцию:

– Деточка, я очень рада, что ты вошла в мою семью. Хочу кое-что рассказать о нас. Родители Коли рано ушли из жизни, я и Геннадий Михайлович воспитали мальчика, он нам как сын родной. Мои отец и мать всю жизнь работали на оборону, чем занимались, понятия не имею. Дом, где мы сейчас живем, папе подарило советское правительство, и для тебя его двери всегда открыты. Но! Болтать о том, что у нас есть, рассказывать о моих драгоценностях, деликатесах и прочем – нельзя. Народ злой, завистливый, возьмут и дом подожгут.

Галина посмотрела на оставшееся пирожное и продолжила:

– Я только кивала. Вопрос, который на языке вертелся, не задала: «Кому здесь «красного петуха» пускать? Вокруг никого, не в селе живете, любопытных баб и пьяных мужиков рядом нет». Конечно, я пообещала молчать. Поняла, почему у них забор кирпичный, выше дома, типа кремлевская стена. Во дворе в вольере четыре пса здоровенных и злых. Еще один, Рекс, на свободе, он постоянно по периметру носился с утра до ночи. Со своими он ласковый, как котенок, а чужого, который без спроса вошел, в лохмотья порвет. С теми же, что по ночам выпускались, только дядя Гена дело имел. Звери прямо! Дрессированные на свисток. Когда я впервые приехала, Геннадий Михайлович меня сначала с Рексом познакомил, сказал ему:

– Мальчик, она своя, любимая, дочка наша.

Рекс подошел и головой о меня потерся. Я чуть не описалась. Здоровенный ротвейлер почти с теленка ростом. Но он с тех пор, если меня видел, всегда шел приласкаться. Потом дядя Гена меня к вольеру подвел, приоткрыл окошко, через которое миски подают, велел:

– Руку просунь, не дрожи.

Я насмерть перепугалась, зажмурилась, но выполнила приказ.

А он как гаркнет:

– Своя! Любить!

И жуткие твари мне пальцы облизали. Не дом у них был, крепость. Я сначала, прямо как вы, удивилась: откуда деньги? На столе икра каждый день, деликатесы разные. Да потом до меня дошло: Сенин, наверное, как начальник, имеет блат в гастрономах, ну и родня ему из Средней Азии шлет всякое.

Я, услышав знакомую фамилию, постаралась не показать своего удивления.

– Сенин? Это кто?

– Михаил Константинович, – пояснила Галина, – директором рынка в Москве работал. Хлебное место. Небось продавцы ему все в кабинет несли, чтобы прилавок у входа-выхода получить. Или надеялись, что лаборатория их товар, который санитарным нормам не соответствует, пропустит. Сенин русский, но корни у него были в Средней Азии, отец его то ли узбек, то ли таджик, не знаю. Сам Михаил Константинович с виду славянин, только волосы темные. Дядя Гена у него работал личным водителем. Много лет. Потом хозяин умер. Геннадий Михайлович пересел на бензовоз. Не знаю, почему он такую машину водить решил. Мог, наверное, к кому-то другому на службу пойти.

– Михаил Константинович Сенин… – пробормотала я. – У него сына не было?

Задав вопрос, я сразу поняла свою ошибку. Второй муж Инги – Константин Петрович, ну никак его отец не Михаил. Наверное, просто однофамильцы.

– Не-а, у него вообще детей не было, – улыбнулась Галина, – вот у его брата Петра был сын Костя. Чем Петр Константинович занимался, понятия не имею. Сын его вроде спортсменом был, точно не знаю. Тетя Аня никогда о Сениных не сплетничала. Коля мне пару слов о них сказал, очень неохотно. Михаила я один раз видела. Мы у тети Ани ночевали. Дядя Гена нас с Колей утром в Москву на служебной машине отвез. Он на ней всегда домой возвращался. Высадил Геннадий Михайлович нас у ворот рынка, там метро было рядом. Мы прошли чуть вперед. Коля обернулся и говорит:

– Смотри, Михаил Константинович.

Я назад поглядела, удивилась. В машину к дяде Гене садился мужичок, неприметный совсем. Куртка дешевая, кепка, портфель затасканный. Помнится, я сказала мужу:

– Какой-то он замурзанный, бедный. Неужели супруга ему одежду нормальную купить не может? Если побегать, можно финскую или из ГДР найти.

Коля засмеялся.

– Жены у него нет, такие, как он, в стае не живут. Знала бы ты, какими делами и деньгами «замурзанный, бедный» ворочает.

– Почему тогда он нищим выглядит? – поразилась я.

– А по какой причине тетя Аня пугалом на улицу наряжается? – развеселился Коля. – Нельзя всем доход свой показывать. Окружающие тебе богатства не простят. Мороженого хочешь? Вон будка.

Я выбрала «Лакомку», Коля монетки в кошельке пересчитал.

– Галь! Осталось только два пятачка на метро и одиннадцать копеек. Трубочка стоит двадцать восемь. Может, купим эскимо? Как раз уложимся.

– Что же твои богатые родственники тебя к себе на работу не возьмут? – поддела я супруга.

Он схватил меня за плечи, затряс.

– Они предлагали. Я не хочу, не хочу я, не хочу! Точка! С голоду сдохну, а к ним в кабалу не пойду. Еще раз этот разговор заведешь, разведусь. Дура!

И убежал.