Допрос
С тех пор как Динкель и Флави признались друг другу в своих чувствах, они практически все время проводили вместе. Рыжеволосая циркачка с каждым днем открывала для себя все новые и новые черты характера своего хромого возлюбленного. И каждая из них нравилась Флави и укрепляла привязанность девушки к жонглеру.
Оказалось, что он вовсе не был мрачным и угрюмым, а, напротив, был жизнерадостным, добрым и открытым, что вдвойне ценно, если знать через какие ужасы войны довелось пройти этому человеку. Он был чутким: ему удавалось с полуслова понимать Флави и угадывать ее желания. У него было искрометное чувство юмора. Он был сильным, несмотря на свои увечья, и за ним Флави чувствовала себя как за каменной стеной. Но что ей нравилось больше всего, так это глубина его чувств. После расставания с Эмилем Флави, наконец, узнала какого это: быть любимой по-настоящему.
Труппа после прибытия в Навию взяла небольшой перерыв в выступлениях. В туре по Кадилии артисты заработали достаточно денег для того, чтобы позволить себе немного отдохнуть от безумно плотного графика.
Все по-разному использовали этот короткий отпуск: кто-то кутил и пьянствовал, кто-то отправился навещать родственников, которых давно не видел, а кто-то просто отлеживался дома.
Динкель и Флави предпочли посвятить отпуск друг другу и каждый день ходили в театры, музеи, на скачки, либо просто прогуливались по улицам Навии. Они оба чувствовали одно и тоже: счастье, о котором так долго мечтали.
– Я никогда раньше не замечал, насколько красивая архитектура в центре Навии.
– Я тоже, Динкель. А знаешь почему?
– Почему же, Флави?
– Потому что мы никогда не гуляли по ним с теми, кого любим. – девушка посмотрела жонглеру в глаза.
«Мне до сих пор не верится, что это не сон. И всему этому я обязан безмозглому быку. Жизнь полна странностей».
– Мир действительно заиграл новыми красками, когда мы стали вместе.
Флави продолжала разглядывать покрытое шрамами лицо Динкеля.
– Поцелуй меня. – сказала она.
Жонглер с удовольствием подчинился. Поцелуй был долгим, и влюбленным казалось, что время остановилось. Их абсолютно не смущало, что прохожие смотрят на них, и кто-то при этом улыбается, кто-то недовольно качает головой, едва сдерживаясь, чтобы не сделать замечание, а кто-то, в основном из числа пожилых, сердито бурчит себе под нос. Когда они закончили целоваться, Флави произнесла:
– Знаешь, мне кажется, я уже давно тебя полюбила. Просто не могла признаться в этом самой себе.
Динкель улыбнулся:
– На счет тебя не знаю, но я влюблен по уши уже очень давно.
– Пойдем домой? – предложила циркачка.
– Пойдем.
Они были слишком увлечены друг другом, чтобы заметить, как две пары внимательных глаз наблюдают за ними из-за угла.
* * *
Двое мужчин в темных одеждах и с капюшонами на голове бродили по улицам Навии, выжидая удобный случай для того, чтобы остаться наедине с тем, кого выслеживали.
– Они вообще расходятся когда-нибудь?
Тот мужчина, который был ниже ростом, пожал плечами:
– Не знаю, Бирг. Зоран немного по-другому рассказывал о нем.
– В смысле?
– Он почему-то говорил, что Динкель – вечный одиночка.
– Хм. Это точно он, Креспий?
– Точно.
Они следовали за влюбленной парочкой, стараясь не отставать, но в то же время быть незаметными. Надо сказать, особого труда это не составляло, ввиду беспечности обоих циркачей.
Бирг был, как обычно, спокоен, сосредоточен и уверен в правильности того, что делает, а Креспий угрюм. Младшему из братьев не очень понравилось поручение, данное магистром Конратом, а именно найти и допросить Динкеля любыми доступными методами. Этому человеку однозначно придется развязывать язык силой, так как, судя по рассказам Зорана, Динкель отчего-то был невосприимчив к гипнозу, даже с помощью зачарованного амулета.
«Я вращал его прямо перед лицом Динкеля, а он просто смотрел на меня как на дурака и по-прежнему отказывался говорить какие у него карты».
За все время, что Креспий провел в Ордене, он еще ни разу не поднимал руку на невинного человека. Это едва не произошло в Хиконе, где кровавую работу сделал ныне покойный Скельт, и это уже точно произойдет в Навии по отношению к хромому жонглеру.
Креспий и Бирг уже второй день безуспешно ходили за парой циркачей в ожидании момента, когда они, наконец, разделятся. Но этого не происходило и убийцы, в который раз, свернули на очередную широкую улицу вслед за теми, кого преследуют.
– Может, схватим их обоих, а Креспий?
Младший из Ордена с укором посмотрел на напарника.
«Ему что, вообще без разницы, сколько крови проливать»?
– Я думаю, подождем еще.
Бирг вздохнул.
– Надоело мне ждать, Креспий. Сделали бы с тобой дело, да пошли бы дальше. Но будь по-твоему, подождем еще немного.
Креспия передернуло, когда он представил, как допрашивает парочку, заставляя влюбленных видеть страдания друг друга. При мысли о том, что если бы он послушался Бирга, ему бы пришлось причинять боль женщине, Креспий чуть не возненавидел себя за то, что делает.
«Зоран был прав во всем. Мы не должны были продаваться королю. Но у меня нет выбора».
– Твою мать, они вернулись к себе домой. Все, Креспий, мне надоели эти игры. Мы зайдем внутрь.
– Бирг, давай подождем еще. Допрашивать их одновременно – это слишком жестоко.
Похожий на кабана убийца недоуменно посмотрел на товарища:
– Рановато ты обмяк, Креспий. Поменьше думай о гуманизме, а то станешь как Зоран. Такие мысли до добра не доводят.
«Не вижу ничего дурного в том, чтобы стать как он».
Креспий вздохнул и произнес:
– Как скажешь, Бирг. Как будем проникать внутрь?
* * *
Они сидели за столом друг напротив друга. Динкель налил вина себе и Флави, после чего, подняв бокал, произнес:
– Предлагаю выпить за тот день, когда мы впервые встретились.
Флави на секунду погрузилась в воспоминания, после чего ответила:
– С удовольствием. Когда ты впервые пришел на репетицию, то напугал всю труппу. – девушка слегка рассмеялась. – Но зато потом покорил всех. И в том числе меня.
Они выпили, после чего Флави продолжила:
– Заколка глубоко погрузилась, когда ты нырнул за ней?
– Не очень. Но мне чуть не пришлось вступить в драку со здоровенным лососем, который, как мне показалось, позарился на нее.
У Флави было очень живое воображение, и когда она представила комичный поединок жонглера с рыбой, то не смогла сдержать смех. Динкель тоже засмеялся.
Они продолжали болтать обо всем подряд, придаваться воспоминаниям, шутить и смеяться, как вдруг жонглер увидел, как Флави, раскрыв рот, испуганно посмотрела ему за спину. Он только хотел обернуться и посмотреть в чем дело, как вдруг в его глазах резко потемнело, и он потерял сознание.
* * *
Когда он очнулся с раскалывающейся от боли головой, то обнаружил себя привязанным к стулу в подвале собственного дома. Напротив него, в таком же положении находилась Флави. Он попытался что-то сказать ей, но получилось лишь мычание: вставленный в рот кляп мешал превращать звуки в слова.
– Ну давай, Креспий. Ты хотел попробовать по-хорошему, так пробуй быстрей.
Динкель увидел, как между ним и Флави встали двое мужчин: один чуть выше среднего роста и очень коренастый, а второй – среднего роста молодой и жилистый. Оба на вид были людьми чрезвычайно опасными, но, несмотря на это, взгляд того из них, что моложе, казался сочувствующим.
«Они одеты в точности так же, как мой друг, Зоран. Но по-моему они далеко не странствующие детективы».
Тот, которого звали Креспием, вынул кляп изо рта Динкеля, после чего последний произнес:
– Если хоть один волос упадет с ее головы…
– И что же тогда? – коренастый, сверкнув поросячьими глазками, бесцеремонно подошел к Флави и сжал пальцами ровно один ее волосок, отчего девушка вздрогнула. Затем бандит легким рывком вырвал его, а после этого, дунув на него, демонстративно отправил в короткий полет по воздуху.
Динкель стиснул зубы от злости и попытался разорвать веревки, напрягая свои мускулы. Но это было бесполезно.
Креспий достал откуда-то амулет в виде скрещенных черных крыльев и начал вращать перед лицом Динкеля словно маятник.
«Они не только одеты как Зоран, у них и амулеты такие же. Что тут происходит, черт подери»?
– Где сейчас Зоран из Норэграда? – вкрадчиво спросил Креспий.
– Убери от меня эту железяку, ублюдок.
Динкелю показалось, что Креспия ответ не устроил. Но он не разозлился, как ожидал жонглер, а как будто расстроился. А вот его напарник пришел в бешенство.
Тяжелый удар прилетел Динкелю прямо в челюсть. Циркач едва снова не потерял сознание.
«Ничего. Со мной случались вещи и похуже. Интересно, зачем им нужен Зоран»?
– Повторяю тебе вопрос моего напарника: где Зоран? – крепыш с уродливым шрамом на нижней губе оказался намного менее терпеливым, чем Креспий.
– А я повторяю тебе свой ответ: катись отсюда, ублюдок.
Свиноподобный мужчина злобно улыбнулся и произнес:
– Я покачусь отсюда вслед за головой твоей возлюбленной. – с этими словами он извлек меч из ножен и замахнулся для удара по шее Флави, которая кричала настолько громко, насколько это было возможно через кляп.
«Да если б я только знал, где сейчас Зоран»!
– Подожди! Я скажу все, что знаю!
Бандит обернулся.
– Так, так, так. Уже лучше. Продолжай.
«Прости Зоран, но какими бы мы не были друзьями, я не могу позволить причинить вред Флави».
– Последний раз я видел Зорана пару месяцев назад, в двадцати милях к югу от Навии. Я вместе с труппой возвращался с гастрольного тура, а Зоран держал путь в Хикон. С тех пор мы больше не встречались, и где он сейчас я действительно не знаю.
– Тем хуже для тебя, Динкель, ведь в Хиконе его нет. Но ты правильно сделал, что заговорил. Пожалуй, я не буду сразу отрубать Флави голову. Начну с пальцев. Глядишь, ты еще что-нибудь вспомнишь.
Циркачка пыталась что-то сказать, но кляп не позволял ей этого сделать.
– Ты хочешь, чтобы тебя выслушали? Хорошо, я дам тебе такую возможность. – обратился к Флави мерзавец, после чего вынул кляп из ее рта. – Говори.
– Этот ваш Зоран… мы не знаем, где он, понятно? Что вам от нас надо? Мы простые артисты и не лезем ни в чьи дела! Отпустите нас!
– Эх, зря я дал тебе возможность говорить. Как всегда с бабами и бывает – треплются в пустую. Пожалуй, я все-таки начну с твоего языка, а не с пальцев. А ты, Динкель, смотри, смотри внимательно!
Жонглер изо всех сил напрягался, чтобы разорвать веревки, орал, сопел и краснел, но любое усилие оказывалось совершенно напрасным: веревки, которыми его связали, были толстыми и прочными. Флави крутила головой в разные стороны и сжимала губы, противясь тому, чтобы мерзкий садист просунул ей в рот пальцы и схватил за язык. Однако в какой-то момент ему все же удалось это сделать, и тогда девушка яростно укусила фалангу указательного пальца негодяя.
– Ааа! Мразь! – тот отпустил язык циркачки и со всего размаху ударил ее по лицу внешней стороной ладони. – Ну все, конец тебе.
– Отойди от нее! – вопил Динкель, но подлец его не слушал. Он лишь замахнулся мечом, для того, чтобы наверняка лишить Флави жизни.
Эти мгновения, когда лезвие начало опускаться к горлу циркачки, были бесконечно кошмарными для несчастного бессильного жонглера. Еще мгновение и он потеряет ту единственную, которая заполнила собой весь внутренний мир Динкеля.
– Нет! Нет!
Он обвинял себя в том, что никогда больше не увидит, как она улыбается. Ему нужно было отвергнуть ее тогда, когда она сделала шаг ему навстречу. Тогда ее бы не было сейчас в этой комнате. Но она здесь. И она сейчас умрет.
«Я люблю тебя, моя рыжая Флави».
Ваза вдребезги разбилась об голову подлеца, занесшего меч над головой напуганной артистки. Тот качнулся из стороны в сторону, после чего с грохотом свалился на пол без сознания, так и не донеся удар до шеи девушки.
«Будь я проклят, если еще хоть на секунду останусь в этом загнивающем Ордене».
Креспий принялся разрезать веревки, которые связывали пленников. Первым он освободил Флави, а затем подошел к Динкелю.
Освобожденные циркачи ринулись друг другу в объятия:
– Ты жива… жива… – проговорил жонглер, обнимая Флави так, словно хотел удостовериться в ее чудесном спасении.
Креспий был тронут этой сценой, однако смог быстро взять себя в руки и прервать парочку:
– Нам нужно уходить из города, срочно.
– Что это было? Зачем вам Зоран? Кто вы такие? – вопрошал жонглер.
– Позже, Динкель, позже. Я думаю, Зоран сам ответит тебе на эти вопросы. Но для этого его нужно сначала найти.
Когда они поднимались на лестнице, Динкель обернулся и посмотрел на лежащего без сознания человека:
– Может его стоит убить? – спросил он.
– Может. Но мы не будем этого делать. Потому что мы лучше, чем он.
