Кровать стояла далеко от окна, и, лежа на ней, можно было видеть только небо. При свете ночника оно казалось лиловато-синим, как морская даль, и выглядело очень красиво рядом с желтыми от электричества кружевными занавесками. Но под утро мрачная синева выцвела, как будто краску смыли водой. На водянисто-голубом фоне появились пухлые и розовые, как младенцы, облака. А затем луч солнца брызнул из-"за угла, и на стене, над кроватью, уселся радужный зайчик.

 Человек усмехнулся и погрозил ему костлявым пальцем.

— Ладно, прыгай пока что. Все равно поймают тебя.

Академик Ахтубин был давно и серьезно болен. Его положение не улучшалось: боли в боку не проходили, мучила одышка. Доктора качали головой все многозначительнее, и жена, провожая их, все дольше шепталась за дверьми. На днях вице-президент Академии спросил Ахтубина, не хочет ли он взять годичный отпуск. По видимому, ему уже подыскали заместителя. Ахтубин вспылил и наговорил грубостей. Но заявление об отпуске все-таки подал.

В комнате было душно, пахло одеколоном, йодом и валерианкой. На мятой подушке не удавалось найти прохладного места. За радиатором что-то потрескивало — вероятно, коробились обои... Даже размышлять было утомительно. Время от времени приходилось давать голове отдых, несколько минут лежать с закрытыми глазами, просто лежать, не думая ни о чем. Но вот на глаза попадал солнечный зайчик, возникала цепь мыслей: солнечный луч — Солнце — потоки энергии. И, опрокидывая бутылочки с лекарствами, профессор шарил на столике в поисках авторучки, спешил записать мысль:

«Отрегулировать солнечное тепло — очередная задача. Жару нужно регулировать так же, как мы регулируем реки. Летний зной — это наводнение тепла, зима подобна обмелению реки... »

А мысли, обгоняя перо, уже уходили вперед. «Отрегулировать Солнце — это точное выражение, — думал Ахтубин. —Интересно, почему люди склонны регулировать? Откуда эта чуждая природе прямолинейность? Пожалуй, от разума. Стихии бушуют стихийно. Их ярость слепа и не имеет цели. Природа расточительна. Она тратит слишком много энергии, коэффициент полезного действия стихий ничтожен. На отопление и орошение планеты можно тратить меньше тепла, если взяться разумно, по-человечески. И сразу же освобождаются лишние силы, их можно использовать с толком. Все стихии должны планироваться. Календарный план воды в реках, всемирный план погоды, план дождей и ветров, календарный план пасмурности и солнечности будет у наших потомков».

Рука проворно бегала по бумаге, стараясь поспеть за мыслями, глаза у профессора блестели, на скулах появился румянец. Уже не было больного, немощного старика, прикованного к постели. Его место занял Человек-Великан, не сын, а повелитель Солнца. Он знал, куда нужно направить реки, что приказать ветру и как распорядиться солнечными лучами. Он диктовал свою волю природе, потому что он разумное существо, а она слепая, безрукая и бестолковая.

Ровно в восемь утра дверь отворилась, и в комнату вошла жена Ахтубина с завтраком на подносе.

Она участливо посмотрела мужу в лицо и с тревогой в голосе спросила: «Плохо спал сегодня? А как температура? » Глядя на поднос, академик поморщился. «Опять вареная капуста! » Жена с терпеливым вздохом присела на край кровати, держа тарелку в руках. Она готовилась к настойчивому спору.

— Дай тарелку, я сам, — сказал Ахтубин. — Только подсунь под спину подушку...

Жена следила за ним с грустью и жалостью, эта жалость больше всего раздражала старика, Он привык быть сильным и умным, привык побеждать в споре, подавлять противников знаниями и красноречием, привык к тому, что у него избыток энергии, он может всю ночь напролет писать статью, а утром после этого с блеском читать свои знаменитые лекции, на которые приходили студенты даже с других факультетов. Жена его была скромным сотрудником, терпеливой исполнительницей, первым слушателем и секретарем. У нее не было воображения, размах Ахтубина пугал ее. Ей все казалось, что он сорвется или надорвется. Они прожили вместе больше тридцати лет, и все время он был в глазах жены героем. И вот он стал немощным, не может позавтракать без ее помощи; его вылинявшее лицо вызывает тревогу и жалость. Стыдно и унизительно вызывать жалость у жены!

— С кем ты говорила по телефону вчера? — спросил он недовольным тоном.

— Звонили из Совета Министров, насчет Устава. Я сказала, что ты задержишь. Как они сами не понимают?

— Напрасно сказала. Не настолько я болен. Обязательно передай, что Устав я представлю к сроку. — Недовольство профессора прошло. При мысли о работе он опять оживился. — Обожаю, когда торопят, люблю, чтобы напоминали, звонили по телефону, теребили. Когда торопят, чувствуешь, что ты еще нужен. Сейчас же немедленно займемся Уставом. Только письма посмотрю. Письма есть сегодня?

— В почтовый ящик не вмещаются. И все насчет твоего выступления по радио. Я думаю отослать в Радиокомитет, в редакцию.

 — Но только напиши им, чтобы читали внимательно. Пусть посадят специальных людей. И отвечать надо на каждое письмо, даже на самое неграмотное. Ведь если человек пишет, значит, у него душа горит. А теперь принеси три-четыре письма на выбор.

«Уважаемый Юлий Леонидович!  Пишу вам по поручению коллектива работников газеты «Труд». Мы все заинтересовались вашим предложением о Добровольном обществе. Правда, мы в большинстве люди с гуманитарным образованием и не представляем, где могли бы мы принести пользу. Но, возможно, обществу понадобятся многочисленные популярные издания. Мы могли бы взять на себя редактирование и печатание... » 

«Многоуважаемый академик!

Я слышал по радио насчет любителей науки. Сам я столяр шестого разряда, работаю на заводе «Динамо». С бытом у нас все организовано, как полагается: дети в яслях, обеды носят на дом из столовой. Времени свободного хоть отбавляй. «Козла» забивать надоело. Куда приложить силы, ещё не разобрался. Надо издать понятные книжечки по каждой науке, объяснить, где человек без специального образования с толком может поработать. Космические дела меня особенно интересуют. Я понимаю, в первую очередь лететь должны ученые. Но, может быть, и мы, столяры, пригодимся пособить.

Остаюсь уважающий Вас С. Никаноров».

«Дорогой Юлий Леонидович!

Мы, группа девушек, студенток 2-го Медицинского института, обсудили ваше выступление. Правда, мы любим нашу специальность и не хотим никакой другой. Но когда мы кончим институт, у нас тоже будет много свободного времени. И мы хотим отдать его борьбе за красоту. Мы думаем, что жизнь должна быть не только здоровой, не только обеспеченной, но и красивой. Хотим, чтобы цветы были в комнатах летом и зимой, чтобы все дома выглядели нарядно и все красиво одевались бы и больше было красивых картин и хорошей музыки. Мы просим Вас, чтобы в Уставе общества было сказано о борьбе за красивую жизнь».

Четвертое письмо жена передала Ахтубину с легкой улыбкой.

«Юлий Леонидович, знаю, что ты болен, не должен волноваться и всякое такое прочее. Но извини меня, твоя статья вызывает справедлив вые нарекания. Как же ты упустил, даже словом не помянул самое важное—ветротехнику, комплексную станцию в горах Вейтау и Арктику, и Яйлу? Ведь ветер — самая дешевая, самая массовая, самая доступная, поистине народная энергия. Именно мы нуждаемся в помощи народа, нам нужны миллионы глаз и рук — не атомщикам с их заумными расчетами, не вулканоэнергетикам с их сложнейшими шахтами. В твоем народном обществе секция ветроэнергетики должна быть первой, самой деятельной и самой многолюдной... »

— «Дядя Ветер» в своей обычной роли, — улыбнулся Ахтубин.

Он почувствовал прилив бодрости. Так приятно быть нужным. И, вернув письма жене, сказал:  

— Видишь, как срочно нужен проект Устава.

Работа над Уставом особенно привлекала Ахтубина. Обширная программа Добровольного общества содействия науке представлялась ему завещанием, обращенным к потомкам. Он собирался приложить к Уставу перечень проблем, стоящих перед наукой, список головоломок, не решенных самыми мудрыми, самыми талантливыми людьми. Предстояла заманчивая работа: обозреть различные науки, посоветоваться со многими учеными, расспросить об их делах и затруднениях. Но прежде всего нужно было написать введение об общих задачах и структуре общества. И внимательна взвешивая слова, Ахтубин неторопливо диктовал жене:

«Внутри общества будет несколько десятков секций, не очень много. Каждая из них должна ставить широкие задачи, охватывать несколько смежных наук, чтобы добровольные помощники науки чувствовали себя участниками большого дела, чтобы кругозор их рос, не ограничивался узкими специальными задачами.

Первой и самой важной секцией должна быть секция борьбы за долголетие. Задача ее — совершенствовать медицину, развивать спорт, улучшать быт, бороться с шумом и пылью, следить за чистотой и красотой... ».  

Здесь Ахтубин прервал себя. «Девушки-медички выразили это лучше, — сказал он. — Как они написали? Бороться за красивую жизнь».

Он заглянул в лицо жене, как бы спрашивая ее мнение. Та выжидательно молчала, держа ручку на весу над блокнотом. И старику показалось, будто в глазах у верной спутницы— снисходительная жалость.

— В чем дело? — спросил он ворчливо. — Ага, понимаю. Ты думаешь: он болен и здоровье кажется ему всего важнее на свете. Неверно. Улучшение жизни человека — единственная и самая важная цель нашей страны. Можешь писать смело: первая задача Добровольного общества — добиваться продления жизни до ста пятидесяти — двухсот лет всеми средствами...

Но здесь Ахтубина прервали посетители.

Их было четверо — двое мужчин и две молодые женщины: одна статная, величавая, другая подвижная, как ртуть. Последняя принесла с улицы задорную улыбку и никак не могла согнать ее, придать лицу грустно-серьезное выражение, приличествующее больничной обстановке.

— Вот молодцы! —обрадовался Ахтубин. — Пришли навестить хворого старика. И с девушками. Которая тут невеста Сергея? Нет, подождите, я сам угадаю. Наверное, вот эта, с челом мыслителя. А та веселенькая, похожая на солнышко, конечно, твоя подруга, Валентин...

Зина прыснула. Все сразу пришли в хорошее настроение.

— Не угадали, Юлий Леонидович, — сказал Валентин, — веселенькая, с железобетонным сердцем — долговременная любовь Сергея. А эта, как вы выразились, «с челом мыслителя»— доктор Кудинова, моя спасительница. Единственная в мире женщина, которая имеет обыкновение, прежде чем познакомиться с человеком, подержать в руках и хорошенько осмотреть его сердце.  

— А кстати, как твое сердце? Не болит?

— Гораздо лучше первого. Я отдохнул, соскучился, рвусь к делу. А вы как, Юлий Леонидович? Скоро собираетесь встать?

На лице Ахтубина появилась брезгливая гримаса.

— Противно рассказывать.

— Юлий Леонидович, надо чтобы Маша вас посмотрела. Ведь она настоящая волшебница, может вынуть сердце и вставить молодое.

На мгновение в тусклых глазах Ахтубина вспыхнула надежда. Он пытливо взглянул на Кудинову и, уловив смущенно-виноватое выражение, опустил веки.

— Боюсь, что юные волшебницы не интересуются стариками. Увы, можно сменить сердце у молодого, ветхий организм не заменишь целиком. Люди умирают. С этим приходится мириться.

— Да что вы, Юлий Леонидович! Оставьте эти мысли.

— Не надо тратить слова на утешения, голубчик. Стариков должны замещать молодые. Это закон природы. Иначе нельзя идти вперед. И оставим этот бесполезный разговор. Давайте о деле. Читали вы мою статью насчет досуга?

Валентин с облегчением ушел от грустной темы:

— Читали, конечно. И еще по радио слушали, в поезде. Но для общества нужно строго отобрать подходящие науки. В цветоводстве, видимо, любители очень полезны, а у нас, в ионосфере, едва ли...

Ахтубин строго взглянул на него:

— Я вынужден напомнить вам, Валентин Николаевич, — сказал он недовольно, — что ионосфера открыта любителями... Кроме того, насколько я помню, ионосферную передачу  предложили два молодых к ветротехника. Если бы я рассуждал, как вы, я запретил бы им работать. Могу добавить, что такая же идея пришла в голову совсем постороннему человеку — мальцу... как его звали? Струнин, кажется? Вообще, товарищи, любитель становится специалистом, если работает долго и упорно.

Валентин молчал смущенный.

— Я и сам думал, как вы сначала, — продолжал Ахтубин смягчаясь. — Но потом разобрались мы с учеными и оказалось, что во всяком деле есть простые вещи, которые выполняют помощники, лаборанты, расчетчики. Даже в атомной физике, оказывается, ряд открытий сделали жены и сестры физиков. Они делали открытия, изучая фотопластинки. Для этого нужно не очень много знаний и бесконечное женское терпение. Но только на терпение мы рассчитывать не можем. Ведь общество у нас будет добровольное, удержать народ можно только захватывающе интересной работой. Там нужны своеобразные руководители-учителя и агитаторы. Но не так легко найти подходящих людей. Меня просили наметить кандидатуры. Вот в секцию регулирования стихий я предложил Новикова Валентина и Новикова Сергея.

— Нас?!

— Да, вас. И Академия поддержала мое предложение...

— А ионосфера?

— А в ионосфере, друзья, ваша работа завершена. Вы еще не понимаете? Но это так естественно. Пока корабль строится, хозяин на нем инженер; когда построен, приходит другой хозяин — капитан. Вы, ребята, творцы идей, вы кораблестроители, и не надо вам лезть в капитаны.

— Может быть, в общество имеет смысл перейти Валентину, а Сергею Федоровичу довести до конца прежнее дело? — вмешалась Кудинова.

 Ахтубин посмотрел на нее, нахмурившись,

 но с улыбкой.

— Волшебница, я вижу вас насквозь, — сказал он. — Вы не хотите делить Валентина даже с мужчиной, даже с другом детства. Но я убеждаю и умоляю вас не быть жадной Если вы желаете счастья Валёнтину, не старайтесь разлучать его с Сережей. Их сила в дружбе. Только вдвоем они умеют и затевать и доводить. Порознь они — два приличных конструктора, вдвоем— выдающийся ученый. А представляете, какой это будет ученый, когда вокруг них сплотится еще тысяча таких же талантливых?

Заботливый врач, она же любящая женщина, ежедневно по минутам расписывала время Валентина: работать не больше... лежать не меньше... гулять не дольше...

— Машенька, а как же закалка? — протестовал выздоравливающий. — Как же упражнение мускулатуры? Как же сопротивляемость организма?

— Терпеть не могу слишком грамотных больных! — сердилась Кудинова. — Если не верите врачу, подчиняйтесь даме, хотя бы из вежливости.

Только в конце декабря Валентин получил разрешение осмотреть свой кабинет в будущем-здании Общества содействия науке.

Провожал его Володя Струнин. Как-то мало пришлось говорить нам о нем, может быть, потому, что Володя все время работал с Новиковыми. Когда у них было десять помощников, он был одним из десяти, когда стала тысяча помощников, Володя был одним из тысячи. Он сопровождал Сергея в Джанджаристан, остался там после отъезда Сергея, вместе с Бха и Рамией принял ток с Камчатки, строил вышку на Сахалине, когда готовился разгром похитителей тока; во время конференции принимал гостей, водил их по электрической выставке...

 В здании общества велись отделочные работы. Полы были закапаны мелом, пахло известью и олифой, на мраморной лестнице стояли дощатые козлы, всюду висели бумажки: «Осторожно, окрашено».

Володя распахнул одну дверь. «Вот ваш кабинет, Валентин Николаевич... »

Комната как комната.. Два высоких окна. Пол еще не закончен. Подгоняется паркет. Пахнет стружкой и столярным клеем.

Валентин уселся на подоконник. Все-таки Кудинова приучила его беречь силы.

— Ты передай прорабу, Володя, чтобы мне не делали парадного кабинета. Это должна быть комната, где обсуждаются технические предложения. Ни приборов из яшмы, ни зеленого сукна, ни стекла на столе. Полки мне нужны со справочниками и энциклопедиями. Ящики для картотек. Доска, чтобы накалывать чертежи. Шкафчик с угощением. Да-да, с угощением. «Садитесь, товарищ, вот чай, вот варенье, выкладывайте, что у вас на душе». Интересно, кто первый придет ко мне на прием?

Володя встал посередине комнаты, вытянул зачем-то руки по швам.

— Разрешите, я буду первым, Валентин Николаевич?

— Ты?

— Валентин Николаевич, только вы не сердитесь. Ваша ионосферная передача замечательная и очень талантливая вещь! Но все-таки у нее есть недостатки. И эта история с кражей тока показала их. Когда Сергей Федорович искал, как оградить ток от воров, я тоже ломал голову, и я нашел не такой простой, но, в конечном итоге, более надежный путь. Я бы предложил передавать энергию не током, а короткими волнами. Нет, погодите, не смейтесь, у меня уже все продумано. Я знаю, что короткие волны идут прямолинейно и не могут огибать земной шар. Но ведь сейчас есть спутники. Я уже разобрался: нужно подвесить над экватором 24-часовой «неподвижный» спутник, поставить на нем зеркало и отражать волны к потребителю. Люди на спутнике не нужны, зеркалом можно управлять по радио. Теперь главная трудность — какие посылать волны? Волны нужно подобрать такие, чтобы они не терялись в пути: ультрафиолетовые лучи в воздухе поглощаются, обычный свет — рассеивается. Инфракрасные лучи были бы очень хороши, но они поглощаются водяным паром и углекислым газом. Лучше всего пойдут метровые радиоволны. Но вы не слушаете, Валентин Николаевич?

Нет, Валентин слушал внимательно, но с обидой и недоумением. Володя — их первый ученик, перебежал в лагерь противников. И самое странное, что он перебежал, когда дела идут хорошо: ионосферная передача работает, распространяется на весь мир, иностранные недоброжелатели смирились — с ними удалось договориться. К чему сейчас возрождать неудавшийся вариант одного из их соперников? И каким способом Володя победит давно известные трудности, как преобразует в радиоволны миллионы киловатт, как добьется такого узкого пучка, чтобы весь он попал на спутник? Как зашлет в пространство громадные радиозеркала? Разбить Володю ничего не стоит.

— Вы не слушаете, Валентин Николаевич?

Курчавый толстогубый юноша ждет ответа.

Лицо его выражает надежду и упрямство. — Он похож... на Валентина в кабинете Ахтубина, юного Валентина, мечтающего о признании, готового драться за признание.

И зрелый Валентин повторяет слова, которые он услыхал от Ахтубина тогда:

— Ты, братец, просто наглец, вообразивший себя гением. Единственное оправдание, что наглость твоя — от наивности. Ты думаешь, открытие это — бабочка, махнул сачком и поймал. На самом деле уже тысячи ученых задумывались о передаче энергии короткими волнами. Чем ты можешь превзойти всех? Трудом, дружок! Условия такие: ты запираешься на два года. Лиде сообщаешь, что отправился в Антарктику. Рабочий день — пятнадцать часов в сутки — шестичасовой введен не для изобретателей. Два года не ходишь в кино и не читаешь романов. На размышление даю три минуты. Колебание считаю отказом.

Толстые брови сошлись на переносице. Володя напряженно думает, глядя на засыпанный опилками паркет.

Решится он?

И даже если решится, добьется ли успеха?

Впрочем, о Володе нам не придется рассказывать. У Володи своя судьба, свои трудности, свои мечты. А эта книга о Новиковых — творцах электрического океана. Океан создан. Новиковы победили, и книге конец.

Книге конец. А у жизни нет конца, и нет конца мечтам.

1951—59.