Книга: Рождение шестого океана
Назад: Глава пятнадцатая СПОР О НАСИЛИИ
Дальше: Глава семнадцатая ЖЕЛТЫЙ УГОЛЬ

Глава шестнадцатая
ПИСЬМА ИЗ МЕЗЕНИ

1
Сергей, дружище, здравствуй!
Ты удивлен, конечно, получив от меня письмо на неделю раньше условленного срока. Ведь только утром мы расстались. Но я должен поделиться с тобой, и меня не устраивает узкий бланк фототелеграммы.
Началось с того, что я заблудился. Скорость ветра я не учел что ли, но железная дорога осталась левее, Двина — левее, уже давно мы должны были прилететь, а внизу все тянулся невеселый зимний пейзаж — белые поля да черная тайга. Когда <на поля набежали синие вечерние тени, Геннадий Васильевич заволновался. Пришлось сознаться, что мы попали в магнитную бурю, радиосвязь отказала, компас бунтует. И поскольку встречный ветер снижает нашу скорость, мы, возможно, не долетим до аэродрома и сядем где-нибудь па таежной речушке, потому что без радио и без компаса трудно ориентироваться.
А тьма наступала быстро. Ведь мы летели на север, в страну многомесячных ночей. На небе одна за другой зажигались звезды. Снега и леса внизу, под крыльями, смешались в нечто единое, темно-серое, бесформенное. Потом мы увидели свет, но не на юге, где зашло солнце, а на севере, как будто там, за горизонтом, уже начинался новый день. Геннадий Васильевич засуетился и передал мне записку: «Слева свет, вероятно, Северострой».
Минуты через две свет стал ярче, словно над горизонтом поднялось освещенное солнцем облако. Потом из облака потянулся широкий луч соломенного цвета. Мгновение — и по всему небу заходили лучи, вспыхивая и угасая, расходясь и собираясь в пучок, как прожекторы в день салюта. Это продолжалось минут пять. Потом появился занавес, сотканный из прозрачных лучей, бледно-желтых и зеленых, с багрово-красной бахромой. Складки его волновались, как будто наверху дул сильный ветер, желто-зеленые и малиновые полосы пробегали по сугробам. А впрочем, что тебе рассказывать о полярном сиянии.
Пока я любовался небесным пожаром, впереди показались и огни стройки. Сели мы не на аэродроме, а прямо на знаменитую ледяную плотину, о которой мы слышали еще в Москве.
Почувствовав твердую почву под ногами, Геннадий Васильевич накинулся на меня. «Как вы смели, — кричал он, — так легкомысленно лететь во время магнитной бури? Как вы смели так легкомысленно относиться к самому себе? Да понимаете ли вы, кто вы есть? Вы незаменимый человек, ученый всемирного масштаба. (Это я-то! ). Да если бы с вами что случилось, меня расстреляли бы... Да-да! Или я сам на себя наложил бы руки!»
Неправда ли, у нашего Геннадия Васильевича есть какая-то старомодная чудаковатость? Подобных типов видишь в старых пьесах. В наши дни так не относятся к начальству, верно?
Мы попали в самое сердце стройки и, выйдя из самолета, сразу увидели, как работает конвейер, сооружающий ледяную плотину.
Впереди шли тяжелые ледоколы — они давили лед, раздвигали его, расширяли полынью. Далее, опустив чугунные хоботы в воду, двигались землесосные снаряды — по-видимому, они готовили основание для плотины, выбирая со дна илистый грунт. Смешанная с водой земля с шумом выливалась из труб прямо на плотину и, стекая, замерзала, превращаясь в мерзлый монолит. Ближе ко мне этот монолит наращивали чистым льдом. По свободным ото льда каналам пыхтящие буксиры подтягивали к плотине огромные ледяные поля. Здесь на них накидывали крюки и втаскивали на специальные баржи со срезанной кормой. Затем на палубе производилась разделка льда, она напоминала разделку туши на китобойном судне. Специальными скребками со льдины счищали снег и тут же распиливали ее круглыми, раскаленными докрасна пилами. Пилы с громким шипением погружались в льдины, нарезая ровные кубы и плиты. Ледяные блоки не задерживались ни на миг. Очередные укладывались на скользкий лед, обильно политый водой, и вскоре смерзались с нижним рядом. На многие километры по обеим сторонам плотины стояли краны, вытянув над водой железные руки. И повсюду колыхались в воздухе ледяные кубы, плиты и балки, окрашенные полярным сиянием в зеленый и красный цвет.  
А цветной занавес еще трепетал над нашей головой, зеленые и красные отсветы соперничали с желтыми электрическими огнями, и отдаленный треск ломающихся торосов покрывался стуком моторов, шипением пил, рокотом кранов, гудками буксиров.
Если бы я был художником, я запечатлел бы это на полотне и назвал картину «Атака на Арктику».
2
Дорогой Сережа!
Посылаю тебе полный отчет за истекшие десять дней.
Мы подыскали место для вышки на Абрамовском берегу. Абрамовским берегом называется все побережье от горла Белого моря до Мезени. За Мезенью идет уже Конушинский берег, а еще дальше Канинский. На нашем участке есть прочный холм, а рядом осушная котловина. «Осушная» — это значит обнажающаяся во время отлива. Мы ее загородим, засыплем солью и превратим в лиман. У нас получится очень хорошее заземление площадью в два квадратных километра. Вышка будет стандартная — девяносто метров высотой, из сборных керамических плит. Кабель прокладываем по воздуху, чтобы не долбить мерзлый грунт. В связи с этим меняем изоляцию... (Далее следуют на трех страницах технические подробности и расчеты).
Дело движется медленно, потому что начальник стройки не дает рабочих. Сейчас сильные морозы, вода замерзает быстро, производительность наивысшая, и каждый рабочий на счету. А к весне, когда закончится ледяное строительство, мне дадут комсомольскую бригаду монтажниц — самую знаменитую на стройке. Она состоит из одних девушек. Я уже ходил знакомиться, и угадай: кого я встретил? Ни за что не угадаешь, а может, и не припомнишь. Речь идет о Зине с Ветростроя, о Зине, из-за которой мы с тобой чуть не поссорились. Сейчас она здесь, работает также крановщицей, ничуть не изменилась, такая же краснощекая, с блестящими глазами, так же сыплет словами и так же жестока со своими поклонниками. Меня она вспомнила с некоторым трудом, а тебя — представь себе — сразу. Оказывается, ты сказал ей что-то очень мудрое. Как будто так: «В нашей стране человек получает все, чего он достоин, и, если он предпочитает танцульки и наряды умным книгам, никто в этом не виноват». Одним словом, твое изречение записано в сердце девушки, и каждый день, садясь за письменный стол (Зина учится заочно в институте), она доказывает себе, что ты ее напрасно обидел. Впрочем, она взяла у меня твой адрес и, вероятно, сама напишет. Вот таким путем, Сережа, производят впечатление на девушку. Ты ее разозлил, и она не может тебя забыть. А я и развлекал ее, и смешил, и в вальсе крутил, и в кино приглашал, а в результате я только однофамилец того Новикова, о котором она думает каждый день.
3
Здравствуй, Сережа! Шлю тебе пламенный полярный привет! (Может ли полярный привет быть пламенным? )
Первого числа, наконец, нам дали рабочих и монтаж идет полным ходом. Вышка для ускорителя уже готова. Вчера мы установили на верхушке аппарат. Послезавтра опробование.
Зина кланяется тебе. По-прежнему провожу у них в общежитии все вечера и возвращаюсь оттуда, как будто из дому. Какая-то хорошая атмосфера у них, дружная, легкая и веселая. Кажется, что это одна семья, сорок две сестры. Когда ни придешь — страстные дебаты. Вчера распределяли роли в драмкружке, сегодня с таким же азартом обсуждают ремонт моторов, завтра выдают замуж электрика Клаву — и все принимают горячее участие. А Зина — главный заводила и самый авторитетный советчик.
Я спросил, почему все девушки обращаются к ней. Она говорит: «Я комсорг. А другого выберут — к нему пойдут».
Но, конечно, Зина скромничает. Как говорит она сама: «Сорок две проволочки — это еще не канат, сорок два камня — не стенка, сорок две девушки — не бригада». Немало труда надо потратить, чтобы из сорока двух характеров создать коллектив. Возможно, Зина сама не замечает своей организационной работы. У нее это получается естественно, между прочим. Вот примеры.
Прорабом на монтаже работает Полина Дмитриевна — очень дельный инженер. Она знаток механизмов и на работе, не стесняясь, засучив рукава, берется за гаечный ключ, чтобы показать, как надо работать. Девушки ее уважают, но не любят, может быть, потому, что она всегда сурова. Вероятно, боится, что иначе не будут слушаться. Вчера Зина притащила ее на вечер самодеятельности, и оказалось, что суровый инженер ноет смешные песенки под гитару.
Сменный инженер Валя Полякова — в другом роде. Это скромная белокурая девушка — избалованная единственная дочь. Дома она даже не стелила своей постели. Она относится к числу тех девушек, которые так трогают нашего брата своей беспомощностью, так нуждаются в сильной мужской руке. Валю слушают плохо, потому что у нее есть знания, но нет уверенности в себе. И Зина специально договорилась с прорабом, чтобы Вале чаще давали самостоятельные задания.
Лучшая подруга Зины — Клава. Клава грубовата на язык, нам всем щедро достаются колкости. У нее смуглые щеки, черные брови и длинные ресницы. Клаву считают красавицей, она знает это и кичится, смотрит на подруг свысока.
В минуту раздражения она может больно оскорбить. Зина постоянно напоминает, чтобы Клава «не гордилась», и та дала торжественное обещание сдерживать себя.
Есть еще Маша, Маруся и Маня, Римма, Галя Беленькая и Галя Черная, Лена, Леля, Люда и три Люси. В общем, сорок два человека, все разные, со своими достоинствами и недостатками. И из этих сорока двух человек наша Зина создает образцовый комсомольский коллектив. Я хожу к ней учиться и наблюдать. Ты не подумай чего-нибудь, я хожу только наблюдать.
4
А о встрече, которая, произошла на следующей неделе, Валентин постеснялся написать даже закадычному другу.
Произошло это в субботу вечером. Не застав Зину в клубе, Валентин отправился разыскивать ее и нашел в общежитии в обществе Клавы. Красивая и самоуверенная Клава как-то сразу невзлюбила Валентина. Всякий раз они пикировались и дразнили друг друга. Но на этот раз Клава даже не ответила на приветственную шутку, сразу встала и вышла за дверь.
— А я говорю тебе — не бойся! — громко сказала Зина, провожая подругу.
— Кто испугал нашу воинственную Клаву? — спросил Валентин, когда Зина вернулась к столу. Зина промолчала.
... -— Неужели жестокая Клава влюблена и боится сказать ему?

 

 

— А ты не смейся, — сказала Зина наставительно. — Дело серьезное. Решать надо не как-нибудь, а на всю жизнь. Человек он хороший, инженер, и любит ее. А все-таки боязно. Вот она и плачет, потому что не решается.
Валентин вздохнул. Последнее время он часто думал о любви. Его растрогала насмешница Клава, которая, оказывается, так серьезно относится к браку.
— Конечно, нелегко решиться, — сказал он. — Помню, я читал где-то или слыхал древнюю индийскую легенду, будто люди когда-то были двойниками. А потом злые боги разрубили их и разбросали по белу свету. И вот разрозненные половинки ищут друг друга, иногда отыскивают, иногда проходят мимо, иногда ошибаются. Из-за этих ошибок происходят ссоры, несчастья и разочарования. Интересно, сумела ли Клава найти свою настоящую половину? А еще интереснее, где твоя половина, Зина? Ты уже знаешь это?
Но Зина не поняла намека или пропустила мимо ушей.
— Мне совсем не нравится эта сказка. Получается, что люди вроде лотерейных билетов. На счастливый номер выигрываешь сто тысяч, а на прочие — двести рублей. Если ты всерьез так думаешь, никудышный ты начальник, прямо в глаза тебе скажу. Как ты полагаешь, почему наша бригада третий месяц держит Красное знамя? Может быть, люди у нас необыкновенные? Нет, девушки как девушки. Но учились, старались и выучились, стали мастерами своего дела. Хорошую семью тоже можно сделать, я так и сказала Клаве.  
— А если муж виноват?
— Я про то и говорю, что муж не облигация с номером, а живой человек. Марусю знаешь? Та же Клава учила Марусю и сделала из нее дельного электрика. Неужели она своего инженера не сможет сделать хорошим мужем?
Валентин усмехнулся.
— Хотел бы я посмотреть, как ты будешь воспитывать своего мужа.
— Зависит, кто он будет, каков из себя.
— Ну, например, если такой, как я.
— Такого, как ты, я бы пилила, — объявила Зина решительно. — Я бы пилила тебя с утра до вечера, потому что ты лентяй и тратишь время на глупые разговоры с девушками.
Так шутками кончился этот серьезный разговор. Но в этот вечер Валентин ушел с радостным сердцем, как будто его очень расхвалили.
 К ночи мороз стал крепче, и в ночной тишине далеко разносились ухающие удары — это громоздились торосы и сталкивались льдины в открытом море. В ответ раздавалась пальба. Торосы угрожали зданию электростанции, и, не дожидаясь их приближения, специальные команды взрывали их. Люди против льда — артиллерийская дуэль грохотала над заливом. Когда в воз-
дух взлетали звенящие осколки, Валентину хотелось смеяться и хлопать в ладоши, хотелось кричать по-мальчишески: «Ура, наша берет! »
— А что я радуюсь, собственно? — спросил он себя. — Зина сказала, что будет пилить меня. Что же тут хорошего — пилить?
Но это говорил язык, а в душе все пело и смеялось: «Пилить она намерена, пилить с утра до вечера, всю жизнь пилить тебя, тебя, Валентин, тебя одного!.. »
Воображение тотчас нарисовало ему вечер в уютной комнате, лампу под зеленым абажуром, круг света на чертежной доске. На диване, обложенном вышитыми подушками, Зина с учебником на коленях. На ее круглом румяном лице выражение преувеличенной серьезности.
— Сядь, Валентин! —говорит она. — Думать надо с карандашом в руке.  
— Но мне пришло в голову...
— Опять новая идея? А старую ты довел до конца?
Тут же — Сергей. Он пришел в гости... со своей супругой... нет, вероятно, один. Сергей сухарь и закоренелый холостяк. Вряд ли он когда-нибудь женится. Впрочем, если Зина возьмется за дело, вероятно, и для Сергея найдется какая-нибудь девчушка, которая будет его водить на цепочке, как ручного медведя. Любопытное зрелище!
Развеселившись, Валентин поставил валенки в третью позицию, как учили его когда-то в танцевальном кружке и сделал два-три круга вальса в тени забора.
— Кто идет? —крикнул сторож. — Пропуск...
Назад: Глава пятнадцатая СПОР О НАСИЛИИ
Дальше: Глава семнадцатая ЖЕЛТЫЙ УГОЛЬ