Книга: Учебники для волшебника
Назад: Крылья Гарпии
Дальше: 1

Учебники для волшебника

ЗАМЫСЕЛ БУДУЩЕЙ ПОВЕСТИ

1

Сначала я искал ее в колючем кустарнике, раздвигая руками шипастые ветви, потом в кочках, в жесткой, пыльной от сухости траве, потом нырял за ней в омут, без маски нырял, масок не было в те времена, глаза резало от взбаламученного ила; потом на складе шарил руками по неструганым занозистым доскам, переставлял мятые банки с олифой; в лавчонках букинистов, что у Китайгородской стены, сидя на корточках, перебирал ветхие книги, кашлял от застарелой пыли. И отчаялся найти, но откуда-то она взялась все-таки, оказалась у меня в руках, завернутая а тряпку, эта желанная книга, и я прижимал к груди увесистый том, нянчил его в руках, как младенца.
Носился и нянчил, никак не удавалось пристроиться почитать. Куда-то я спешил, опаздывал и не успевал сложить вещи. В гостях был, хотел уйти, никак не мог распроститься. И какой-то урок должен был сделать, людно было вокруг, меня окликали, отвлекали, торопили, давали поручения, упрашивали, книгу вырывали, на было отбоя…
А почитать мне хотелось нестерпимо, потому что в руках у меня была особенная книга, волшебная, учебник для начинающих колдунов с общей теорией чародейства и описанием правил, приемов и учебных упражнений. Вот прочту я внимательно, потренируюсь немножко и начну творить чудеса, подряд, все описанные в сказках: буду исчезать и появляться, мгновенно переноситься на край света, «по щучьему веленью, по моему хотенью» превращать воду в вино, ртуть в золото, младенцев в богатырей, стариков в молодых, лягушку в царевну, сам превращусь в шмеля, в серого волка, в кречета и в щуку…
Дергали меня, дух не давали перевести, книгу раскрыть…
Наконец, дорвался я до укромного местечка, развернул тряпку, положил том на колени, ласково погладил лакированный переплет, раскрыл со вздохом облегчения. Вот и первая страница, громадная ин-кварто, четкие строки, шрифт крупнее типографского, витиеватые заглавные буквы, как в подарочном издании под старину, дорогая мелованная бумага. Ну-с, почитаем откровения. Сейчас узнаю я…
И тут бумага начинает расползаться у меня а руках, словно водой размоченная. В неровные разрывы бьет яркий дневной свет. Я понимаю, что просыпаюсь. Просыпаюсь прежде, чем прочел хотя бы одну строчку. В отчаянии жмурю глаза что есть силы, еще вижу расходящиеся обрывки, силой воли хочу вернуться в сон, стараюсь затвердить слова, хоть один рецепт запомнить. Напрасно! Безжалостно трезвый утренний свет бьет в глаза сквозь порванную страницу. Выхваченные слова еще в памяти. Повторяю их в уме. Увы, бессмыслица!
Вот такой сон приснился мне полвека назад, когда был я школьником-десятиклассником.

2

И хотя был я школьником, но и в те стародавние времена намеревался стать писателем, потому решил превратить сон в тему, написать повесть под названием «Волшебная книга». И она была написана, В моем архиве сохранились и первый, и второй, и третий варианты, безропотно перепечатанные терпеливой и самоотверженной матерью. Я перечитал их недавно… Все-таки тот юноша, мой тройной тезка — не совсем я. Я смотрю на него издалека, как бы в бинокль, оцениваю в перспективе. Смотрю с завистью — все у него впереди, с завистью, но снисходительной. Стиль его мне не нравится, какой-то натужно приподнятый: назойливая романтика. И сюжет весь построен на затягивании, на разжигании аппетита, хотя к столу-то подать нечего, все поиски да поиски, а волшебной книги так и нет.
Начинались же поиски в несуществующей экзотической стране типа «1001 ночи»; местные волшебники творили чудеса, но когда герой сумел войти к ним в доверие, они признались, что сути чудес они не понимают, механически используют приемы, принесенные из отдаленной страны. Герой с приключениями полгода добирался в ту дальнюю страну, там он раздобыл таинственный компас, стрелка его указывала на клад. Опять он брел за стрелкой, перебираясь через годы и воды, наконец, достал со дна морского, ныряя, как в моем сне, не одну книгу, а даже сто одну.
В предисловии к первой прочел грустный рассказ о звездоплавателе (сон у меня был сказочный, но читал-то я все-таки не сказки, а научную фантастику), чья судьба была определена при рождении: всю жизнь до самой смерти он должен был провести в звездолете, доставляя на Землю эту самую книгу, добытую его прадедами на планете волшебников. И деды его везли всю жизнь, и родители везли всю жизнь, и он обязан был везти и обязан был жениться на единственной девушке своего поколения, чтобы детям своим и внукам завещать продолжение нудного полета — лететь, лететь, лететь, доставляя звездную мудрость.
Пожалевши того пожизненного почтальона, герой хотел приступить к переводу «Волшебной книги» на человеческие языки. Не тут-то было. Оттяжки продолжались. Сто книг из ста одной были покрыты непрозрачной пленкой. Первая же содержала две тысячи (цифр не жалел я) математических головоломок. Только решив их, проявив упорство, сообразительность, ум и культуру, можно было узнать состав, растворяющий пленку, прочесть, наконец, желанный текст.
Что же касается содержания ста томов звездной энциклопедии, я написал только, что первые пять излагали уже известные на Земле законы природы и общества (опять оттяжка!), далее шли тома производственные, о силах и машинах, за ними — о лечении всех болезней, об искусственных органах и даже об оживлении мертвых (грамотный мальчик, начитался научной фантастики!). Затем следовало описание чудес, но лишь после изучения 41-го тома начинающий волшебник мог создавать иллюзию превращений, видимо, гипноз подразумевался… а подлинные чудеса творил, только закончив чтение 101-го тома.
И на том рукопись кончалась. А что еще мог сообщить миру десятиклассник о сути чудотворчества?

3

Задним числом оглядываясь на прожитую жизнь, вижу я, что принадлежу к числу везучих счастливчиков, которым удается осуществить юношеские мечты. Мечтал стать писателем и стал писателем, выстроил на полке стопку книг… все больше фантастика, все о научно-волшебном деле. И вижу, что не оставила меня юношеская тема. Вот и во взрослом рассказе «Функция Шорина» герой так себе рисует идеальное возвращение из звездного путешествия:
«Стремительно сменяются цифры на табло. Сегодня скорость 20 тысяч километров в секунду, завтра — 19 тысяч, послезавтра — 18 тысяч… Желтоватая звезда впереди превращается в маленькое ласковое солнышко, на него уже больно смотреть. Экспедиция возвращается с победой. Удалось дойти до Тау, удалось найти там товарищей по разуму. Их опыт, записанный в толстенных книгах, лежит в самой дальней камере — драгоценнейший клад из всех добытых кладов.
Там сто книг, посвященных разным наукам. Два тома математики. Только половина первого тома пересказывает то, что известно на Земле. Тома физики… химия, геология. Тома науки о жизни. Психология… история, теория искусства, экономика… Производство… производство… производство. И вдруг совершенно неведомые, сказочные науки: омоложение и оживление, наука о сооружении гор и островов. Реконструкция климата. Реконструкция планетных систем. Теория любви, теория счастья. Изменение внешности и характера. Искусство превращений…»
Как видите, и здесь сто томов звездной премудрости, и здесь искусство превращений в конце списка. И я не упрекаю себя в однообразии. В самом деле, что можем мы получить самого ценного у старших братьев по разуму? Не машины, не золото, не лекарства. Информация дороже всего. Дайте рецепт панацеи, мы сделаем ее сами.
В следующем моем романе «Приглашение в зенит» герой, добравшись до чужой цивилизации, просит у нее именно информацию, «Свод знаний».
«Я уже давно подумывал, чтобы захватить этот «Свод», — рассказывает он. — «Свод знаний» — нечто среднее между комплектом учебников и энциклопедий, Портативные книжечки — сто один том убористым шрифтом. Там все систематизировано: факты, теории, открытия, формулы, конструкции. Так и было задумано у меня: после первых восторгов встречи на Земле сяду я за свой стол, водружу машинку и, заправив страничку, начну переводить строка за строкой… С утра перепечатаю страничку и сразу — в Академию наук. Вслух прочтем, специалисты заспорят: как понимать, как истолковать? А я скажу:
— Помнится, когда я был в Звездном Шаре…
Блаженная перспектива!
Но звездожители разрушают мечту:
— Вы считаете это целесообразным? — спрашивают они. — У вас так принято? В школах дают решебники вместо задачника? В «Своде» решения всех земных задач на тысячу лет вперед. Вы же отучите думать землян.
И заключают:
— Нет, мы не дадим вам «Свода».
Подразумевают: на бога надейся, а сам не плошай!
Если нужны тебе звездолеты, изобретай!
Если нужна сверхатомная энергия, ищи!
Если остро необходимо превратить лягушку в царевну, учись превращать, создавай теорию и практику превращений!

4

И раз написал я о волшебной книге с рецептами, и второй раз написал, и в третий, а тема не исчерпалась, сидела, как заноза. И вот недавно открылся новый поворот.
Я работал над научно-популярной книгой о перспективах науки, всех наук; не оставляла меня тяга к всеобъемлющему, всеобзорному, за горизонт уходящему. Так и называлась книга «Виднеется за горизонтом». Я написал главу о горизонтах астрономии, вплоть до пульсаров, квазаров, Вселенной, замкнутой или незамкнутой. Написал главу о горизонтах микрофизики, вплоть до неисчерпаемого электрона, кварков, глюонов и вакуума, который «нечто по имени Ничто». Написал главу о времени, вплоть до начала времен в Большом Взрыве. Написал главу об энергии вплоть до максимальной Е = mc2 и главу о скорости вплоть до предельной — скорости света. Все написал. Потом, как водится, рукопись послали на отзыв. Очень старательный рецензент трудолюбиво сделал мне сто замечаний по первым ста страницам (роковая цифра сто, никак не могу я преодолеть ее). А сто первое замечание как раз и было насчет превращений. Рецензент упрекал меня, что я изобразил природу статически и не дал главу об изменениях.
А в самом деле, почему не дал?
Во-первых, потому, что всякое знакомство с природой начинается с описания неизменных тел. Естественно, прежде чем менять, нужно еще разобраться, что именно меняешь.
А во-вторых… по какому учебнику излагать? Как называется наука об изменениях, превращениях?
Существует старинная, заслуженная, прекрасно разработанная и точная наука о свойствах, движении и взаимодействии неизменных тел — механика. Конечно, в основе ее лежит некое упрощение, неизменности нет в природе, изменения механика выносит за скобки. Все правильно, не стоило сразу окунаться в двойные сложности. Итак, движение неизменных. Но есть ли под пару механике наука об изменениях неподвижных тел?
Нет такой науки!
«Почему нет? — первый вопрос. — В голову не пришло? Ну нет, достаточно было умных голов за три века после Галилея».
И материала предостаточно. Вокруг нас и в нас сплошные превращения. Вода превращается в лед, лед — в воду, руда — в металл, зерна — в хлеб, семена — в деревья, гусеница — в бабочку, зародыш — в ребенка. Все производство — превращения, земледелие — превращения, жизнь — беспрерывные превращения. Превращения простого в сложное, сложного в простое, простого в простое, сложного в сложное, превращения медлительные, превращения взрывные, мгновенные.
А единой науки о превращениях нет.
Может быть, потому, что не понадобилась. Ведь все эти превращения осуществляются по-разному и ведают ими разные науки. Лед в воду превращает тепло — это ведомство теплотехники. Превращение гусеницы в бабочку — зоология, зародыша в человечка — эмбриология, кислоты в соль — химия, а ртути в золото — алхимия. Везде превращения, а единой науки нет.
Возможно также, что ее и не хотели создавать. В истории науки разные бывали периоды, была эпоха слияния, были эпохи расщепления. Единая механика создавалась в синтетическую эпоху, да и впрямь, не стоило же сочинять отдельные формулы для перемещения хлеба, камней, чемоданов или людей. А мы с вами живем эпоху расщепления, когда каждая ветвь науки склонна объявить себя совершенно неповторимой, на другие ветви нисколько не похожей, независимой, даже со стволом не очень связанной.
Но вот беда: волшебникам как раз-то и нужна единая наука. Ведь у них-то инструмент универсальный — волшебная палочка. Взмахнул и превратил…
Придется создавать для них науку.
Вообразим, что нам это поручено.
Вообразим!

5

Прежде всего как мы ее назовем?
Можно бы метамеханикой. Это суховато, точно… для рассуждений удобно и даже традиционно — по Аристотелю. Правда, смущает аналогия с метафизикой. Впрочем, чего смущаться, о волшебстве идет речь.
Можно бы образнее — метаморфикой — наукой об изменении формы. И сразу намекает на метаморфоз — гусеница превращается в бабочку, Юпитер — в быка, Дафнис — в оленя, Нарцисс — в нарцисс, как описано у Овидия. Овидиология? Поэтично, но достаточно ли логично? Превращения руды в металл — при чем тут Овидий? Или метаморфистика? Метаморфика? Метамеханика все же?
Колеблюсь я. Выбирайте по вкусу.
Начинаем рассуждать. Даны превращения воды в лед, руды — в металл, ртути — в золото, земли — в хлеб, хлеба — в мясо, мяса — в уголь, угля — в алмазы, Юпитера — в быка, головастика — в лягушку, а лягушки — в царевну.
И обыденные превращения перечислены и чудесные.
Что же в них общего? Изложим на языке науки.
Тело А превращается в тело В.
Согласимся, что вода и лед, ртуть и золото, царевна и лягушка — тела.
Чтобы превратить тело А в тело В, необходимо совершить четыре действия.
1. Разобрать А на составные элементы (ядра, атомы, молекулы, клетки, органы, кирпичи, блоки, панели).
2. Рассортировать элементы — недостающие добавить, лишние удалить.
3. Переместить элементы на нужные места, и…
4. Скрепить их.
Всего четыре действия! Ничего чудесного! Как просто! А иной раз бывает и проще-простого. Чтобы превратить воду в лед, и сортировать ничего не надо, только тепло отобрать. И скреплять не надо, сама природа скрепляет. Немного посложнее превратить ртуть в золото, там надо один протон убрать из ядра, а лишние нейтроны сами осыпятся. Чуть посложнее, чуть-чуть!
Конечно, когда гусеница превращается в бабочку, там перестановок побольше. Недаром природа тратит на это недели.
Выше метаморфоз назывался метамеханикой. Продолжаем рассуждение по аналогии с механикой. В механике три раздела статика, кинематика и динамика. Разделим и нашу метамеханику на метастатику, метакинематику и метадинамику.
Метастатика пусть занимается изучением формы А и формы В, их свойств и строения. При сравнении выяснится, что надлежит добавить и убавить при сортировке, каких именно клеток не хватит в лягушке, чтобы вылепить царевну. И еще должна учесть метастатика, жизнеспособную ли форму В задумал чародей. Может быть, он из двух антилоп задумал слепить тяни-толкая. Но ведь бедняга двухголовый погибнет от заворота кишок через день — другой.
Метакинематике доведется составлять план перемещений — какой элемент откуда и куда переставлять. Этакое расписание перевозок, как для городского транспорта.
Метадинамика же будет ведать силами, необходимыми для разрушения, перемещения и скрепления.
У научной науки должны быть законы. Попробуем и их составлять на основе механики. Например, первый закон Ньютона гласит: «Каждое тело, на которое не действуют силы, сохраняет состояние прямолинейного и равномерного движения».
Первый закон метамеханики: «Каждое тело сохраняет свою форму и свойства, пока на него не действуют внешние или внутренние силы».
Считаете, что закон бессодержательный? Давайте изложим его иначе.
Закон четырех «если». Любое тело А можно превратить в любое заданное тело В, если: имеется достаточно материала, имеется достаточно энергии для превращения, имеется достаточно времени и если тело В жизнеспособно.
Ревнители строгой науки возражают. Что означает «достаточно»? Неопределенный ненаучный термин. Наука начинается тогда, когда в ней появляется математика. Дайте точные формулы.
Ну что ж, делать нечего, давайте составлять формулы.
Что означает «достаточно времени»?
Если мы признаем, что скорость света предел скоростей в нашей Вселенной, превращение не может совершиться быстрее, чем:
где t — время, γ — знак превращения, с — скорость света, a L — наибольшая длина тела.
Формула утешительная. Показывает, что на Земле можно все превращать в мгновение ока.
Что такое «достаточно энергии»?
Тут формула посложнее:
Очень солидная формула. В ней и сигма — сумма усилий, знаки плюс-минус, показывающие, что энергия может затрачиваться, а может и прибывать, например при превращении воды в лед (а как при превращении лягушки в царевну — неведомо). А маленькие дельты показывают, что каждый элемент отрывается по отдельности, перемещается по отдельности и прикрепляется по отдельности. И работа трудна, и формула трудная.
Еще сложнее формула трудоемкости, очень сложная, но необходимая. Тут надо учесть и коэффициент измельчения — чем меньше элементы, тем больше возни. Дворцы строить легче из крупных панелей, чем из кирпичей, а царевну собирать из готовых рук-ног проще, чем из атомов или молекул. Важен и коэффициент разнообразия. Кирпичи все одинаковы, клади любой, какой попался, а детали у машин, увы, разнообразные, у каждой свое место. Клетки же в мозгу хотя и односортные, но не взаимозаменяемы. Перепутаешь их, и исчезнут воспоминания, царевна родных не узнает.
Тем не менее формула трудоемкости очень нужна. Она позволяет сравнивать превращения: какое рациональнее, какое проще?
И, сравнив, постараться упростить, чтобы…
Стоп!
Увлекся я. Сплошной учебник получается, хоть и для волшебников, а все-таки учебник. Даже и закаленным любителям фантастики нельзя предлагать многочлены вместо приключений. Продемонстрировал формулы, и хватит!
Иной подход нужен — попроще.

6

В ту давнюю пору, когда мне приснилась волшебная книга, мы с друзьями вычитали у Бульвер-Литтона поразившую нас мысль.
— Почему все романы пишутся о любви? — рассуждал автор. — Любовь — кратковременный период в жизни, предисловие к женитьбе. А едим мы ежедневно, три раза в день, без еды жить не можем, но в книгах про еду почти ничего, все любовь, да любовь, да любовь.
Много лет спустя понял я, что автор незаконно сопоставлял несопоставимое. Любовные романы пишутся не о любви, а о том, как любовь добывается, как через препятствия и преграды люди идут к счастливому браку.
Добывать — вот проблема, и она-то интересует нас, она-то и описывается.
Добыча средств… и добыча знаний также.
Значит, не учебник для волшебника, а историк составления учебника.
И тогда требуется герой — составитель учебника, инициатор научного чародейства.
Чародейства, но научного. И он не колдун, он наш современник, получивший современное образование, знающий физику, и химию, и математику… Ведь формулы же он составляет.
Логином я назвал его, ибо логикой он силен. Боюсь, что в школе дразнили беднягу Ложечкой, Что ж, и в этом есть что-то символическое. Чайными ложечками собирал он знания, неторопливо наполнял «котелок» (голову?), варил и переваривал годами.
В начале он будет молод, даже очень молод, школьник-десятиклассник. Только в молодости можно затеять создание всеохватывающей науки такого масштаба, как метамеханика, — обобщение превращений, слияние физики, химии, биологии и техники. Солидный человек взвесил бы свои силы, подсчитал бы годы, вспомнил служебные и семейные обязанности, вспомнил бы про необходимый отдых и обязательное переключение, про недомогания и лечение и со вздохом отложил бы затею с несуществующей наукой. Увы, некогда, увы, не по зубам. Был бы помоложе, был бы посвободнее…
Но юноше жизнь кажется бесконечной и силы необъятными. Все успеешь, не одну науку создашь, десяток…
Логин уверен в себе и даже самоуверен. Однако самоуверенные и уверенные в себе юноши склонны разбрасываться, не ограничиваться одной затеей, хвататься за все подряд, начинать и бросать при первой же трудности. И все же мой герой не отступится. Стойкость — важнейшая черта его характера. Герой еще должен заслужить право стать литературным героем. Логин заслужит верностью мечте.
А почему он так сосредоточенно стоек? Допускаю, что только мышлении он ощущает себя полноценным человеком. Может быть, у него какой-нибудь недостаток физический? Я даже подумывал сделать его калекой, но пожалел. Думал сделать заморышем, сутуловатым, узкогрудым, подслеповатым, с большущими выпуклыми очками. Нет, это стандарт! Некрасиво измываться над собственным героем. Логин любит думать потому, что он думает основательно. Основательность требует неторопливости. Логин — тугодум, медлительно говорит, делает паузы, подыскивая точные слова, у бойких это вызывает смех. Безжалостные одноклассники высмеивают его, особенно те, кому нечем похвалиться, кроме бойкой речи с готовыми шуточками. Логин беспомощен в споре, он не успевает ответить, приходится брать реванш наедине с собой. На бумаге он опровергает противника, неторопливо шлифуя возражения. Оттачивает мысль, шлифует и полирует, упивается мышлением.
А вот природа — противник достойный и молчаливый. С ним можно спорить часами и годами, неторопливо подыскивая доводы, себя самого опровергая, как бы играя в шахматы и за белых и за черных. Игра великолепная, бесконечно разнообразная. И уж Логин вопьется в нее, вопьется и не отстанет, всю жизнь будет пить сладкий мед умственных побед.
Кажется объяснил. Теперь надо изобразить, как Логин будет упиваться.
Это же так прекрасно — разглядеть, разгадать.
Подвижное в неподвижном, единство в xaoce! Лед — вода, ртуть — золото, Вольга — волк, лягушка — царевна, тела неживые, живые, звери и люди. И за всем этим всего четыре слова — четкий закон волшебной палочки: разборка — сортировка — перестановка — сборка. Таинственные «аминь, рассыпься» и «будь по моему веленью» укладываются в формулы с сигмами и дельтами. Что такое колдовство? Это метамеханика: метастатика, метакинематика и метадинамика. И что такое волшебная палочка, разрыв-трава, одолень-трава, заговорное слово, цветок папоротника? Мнимый инструментарий, псевдонимы будущей аппаратуры. И кто такие колдуны, волшебники, знахари, ясновидцы, феи и ведьмы? Всего лишь артисты-иллюзионисты, играющие во всемогущество, в лучшем случае практики, наугад, вслепую нащупавшие удачные приемы. В лучшем случае в редких случаях. А как правило, обманщики, самообманщики, несостоявшиеся метаморфисты.
Логин читает книги, Логин коллекционирует знания, Логин мыслит, упивается мышлением, Логин открывает истины, Логин проверяет — поправляет — оттачивает, Логин строит науку превращений. Он увлечен, он счастлив, он уверен в себе.
Он-то уверен, вот я не очень уверен. Мой герой читает — думает — пишет, читает — думает — пишет. Читает — думает — пишет в первой главе, во второй, в третьей…
Сумею я написать интересно о том, как он читает — думает — пишет от пролога и до эпилога?
Меня убеждают, что в литературе обязательно должна быть борьба. Столкновение характеров. Но Логин борется с природой, с незнанием.
Мало! Нужно, чтобы он боролся с людьми.
Приходится вводить и противника, соперника.

7

Назовем его Вячеславом, Славой. Конечно, и в этом имени намек. Это действительно славный парень, талантливый, обаятельный и остроумный, всеобщий любимец, такой выдающийся, что ему даже нет чести побеждать медлительного Ложечку, почетнее защищать его от насмешек. В результате они подружатся. И после многих бесед с глазу на глаз Слава оценит Логине, почувствует даже уважение с оттенком снисхождения, дескать, я настолько силен, такой несравненный, что могу без ущерба и твои достоинства признать.
Есть ли у него недостатки? Не без того, человек же. Слева не усидчив. Знает, что сообразит, догадается, схватит на лету, зачем же штудировать? Логин уверен в себе, но однобоко — уверен, что высидит что угодно, то есть разберется, поймет, придумает, подсчитает, напишет. Однако он безнадежно беспомощен, если нужно кого-то упросить, убедить. Слава так же абсолютно уверен, что организует что угодно: упросит, убедит, увлечет, уломает, заставит, вынудит помогать всей душой. Но он теряется в безлюдном кабинете и теряет веру в себя, ему невыносимо скучно в одиночку воевать с мертвыми буквами и собственными мыслями. Человек блестящего ума, он не верит в собственный ум. Зевает, скучает, томится, ищет предлог, чтобы куда-то побежать, позвонить по телефону хотя бы. И так как эмоции у него командуют, а разум прислуживает им, Слава уверяет себя и других, что он поступил наилучшим образом, поменяв книгу на беседу с живым человеком, глупо было бы корпеть, когда к цели вела короткая и легкая дорога.
Слава славолюбив, мечтает о славе и добивается славы. Хочет делать славные дела в жизни, заслужить всеобщее признание, честно заслужить, не добиться, а заработать, раздобыть что-то сверх ценное для всего человечества, И вот ему снится сон о волшебной книге. (Я подарю Славе свой сон.) Слава загорается. Вот достойная цель. Конечно, во сне всякое может привидеться, ног ведь нет же дыма без огня. Слава никогда не помышлял о волшебных книгах, откуда взялся в мозгу такой образ? Тут же приходит в голову, что сон внушили пришельцы. Таким способом они известили Славу, что «Волшебная книга» оставлена на Земле, очень лестно, что именно ему поручили ее разыскивать. Ему поручили, он не имеет права уклоняться.
Найти учебник волшебного дела! Такой цели не грешно посвятить жизнь. Людям нужны чудеса. Чудеса нужны и чудеса возможны. Слава не сомневается. Он вырос в мире чудес, Часа за четыре может перелететь из суровой зимы в лето, например, из Москвы в Ашхабад, может, сидя дома в своей комнате, смотреть, к; играют в хоккей в Канаде, может пригласить давно умершего тенора спеть арию (с помощью магнитофона). Каких-нибудь полтора века назад все это считалось сказкой для детей. Но не все еще сказки сбылись, не все мечты воплощены. Есть еще неизлечимы болезни, молодость уходит безвозвратно, тоскуют в одиночеств старые девы, плачут старушки, вспоминая потерянного сына. Наука наукой, техника техникой, а в Азии десятки миллионов умираю голодной смертью. Не решена демографическая проблема, и экологические проблемы, и экономические проблемы… и будущее прячется в тумане. Наука не все может, даже не все обещает. И люди мечтают о добавочных чудесах, говорят и пишут о телепатии и ясновидении, о филиппинских хирургах и гаитянских зомби, о всемогущих йогах и таинственном биополе, о летающих тарелках и пришельцах, крошечных, долговязых, белых, зеленых, человекоподобных звероподобных, амебообразных и прозрачных совершенно невидимых.
Ах, как хорошо было бы посоветоваться с ними о наших проблемах, семейных и глобальных! Как хорошо бы научиться у них всяким сказочным превращениям! И не надо нам превращать царевну в лягушку, а вот старца в молодого хорошо бы или же дурака в молодца, как это сделал Конек-Горбунок.
Наверное, все это и описано в «Волшебной книге».
И Слава найдет ее. Если не книгу, то хотя бы пришельцев.
Недаром они подсказали ему сон.
Слава уверен в себе. Ведь он же первый парень в своем классе, не сравненный в учении и спорте. Ему все доступно, все что другим не по плечу. Несравненному и дело нужно выбрать несравненное.

8

Ну вот и сложился сюжет: соревнование двух друзей — искателей чуда. Цель одинаковая, пути разные. Логин идет путем логических умозаключений, создавая научную теорию волшебных превращений. Слава ищет готовые решения, описанные в «Волшебной книге». Как ищет? Методика предложена астрономами, вполне солидными людьми. Разум склонен переделывать природу, поэтому отклонение от норм в звездном мире, возможно, указывает на деятельность какой-то цивилизации. Наша Земля, например, с точки зрения звездного наблюдателя, была бы такой аномалией: маленькая холодная планета с непомерно мощным радиоизлучением. И недаром, в свое время открыв пульсары, нечто небывалое еще в астрономии, ученые назвали их «зелеными человечками».
Итак, на Земле Слава ищет необъяснимое, из ряда вон выходящее, отклонения от норм природы. Если ненормальное, не от пришельцев ли?
Начинает он поиски в библиотеках, экспедиции не в возможностях школьника. В старых книгах ищет намеки: нет ли указаний на пришельцев в эпосах, эллинском, индийском, вавилонском, в Библии и «Рамаяне», в письменах майя?
И вот, пожалуйста, в наших родных былинах!
«Голубиная книга». Пала с неба, размеров необъятных, на каждой странице мудрость. Что хочешь узнать, все описано.
Всем морям море — Океан-море.
Всем рыбам рыба — Кит-рыба.
Всем зверям зверь — Индрик-зверь (индрикотерий назван в честь него).
Всем камням камень — Горюч камень Алатырь (янтарь имеется в виду).
И всем горам горы и всем городам город… Все есть!
Откуда же взялась эта мудрость? Сказано же: «С неба пала». С неба! Из космоса, стало быть. Пришельцы привезли. Но, конечно, прочесть и понять ту «Голубиную» (с голубого неба упавшую?) книгу наши предки не могли. Наполнили легенду понятными сведениями об океане, китах, камнях… Возможно, что-то усвоили, переняли, сохранили какие-то приемы. Где их искать? Вероятно, там, где и сами былины сохранились лучше всего, где их записывали: на северо-западе, в Карелии, Архангельской, Вологодской, Новгородской областях.
И Слава отправляется в северные леса. На попутных машинах, на санях, на лыжах, пешком пробирается в самые отдаленные деревни. Вязнет в трясинах, замерзает в сугробах, от волков спасается на деревьях, тонет на порогах, комары его съедают заживо, и все для того, чтобы разыскать древних старух-сказительниц и даже знахарок, не они ли наследники космических рецептов?
И он улещивает злющих бабок (иная скалкой встречает, иная помоями обливает, одна ошпарить норовила), обхаживает, ухаживает, входит в доверие (это он умеет), опрашивает их пациентов, излеченных и недолеченных, тратит на все это года четыре, даже в институт не идет учиться, чтобы время не терять, поиски не откладывать.
А в результате:
— Никаких чудес, только внушение, — признается он другу-сопернику. Внушают, что излечился, в лучшем случае мобилизуют силы организма… если остались у организма силы. А если нет, все идет своим чередом. И дряхлеют эти колдуны и умирают как обыкновенные люди. А все чудесные превращения — сплошной гипноз. Внушают человеку, что он видит чертей, внушают, что он сам превращается в черта.
— Возвращайся на твердую почву науки, — убеждает его Логин. — Вспомни уроки истории. Лженауку астрологию сменила астрономия, переросла свою предшественницу на десять голов. Алхимию сменила химия, духов ветра, дриад и наяд — естествознание. Лжечародейство сменит научная теория чуда.
И признается, что он думает уже о теории, формулирует первые законы:
«Тело А можно превратить в любое наперед заданное тело В, если выполнены четыре условия…»
И прочее, изложенное выше.
— Ну нет, это ерунда, — отмахивается Слава. — Десять лет на теорию, двадцать на лабораторию, в день по капельке, пипеткой не наполнишь озеро. «Голубиная книга» все-таки существует, через годик я привезу ее, уже знаю, где искать. У меня записано девяносто два варианта сказания, я сличил их все. Разночтения неизбежны, разночтения от искажений, а то, что совпадает, — истина. И все совпадающее указывает на юг и на снежные горы. Снежных гор нет у нас на севере. К тому же Индрик-звврь, что это такое? Явно индийский зверь, видимо, слон… кого еще можно поставить в пару киту? И йоги в Индии, и факиры, медитация, левитация, гипноз, самогипноз, временное прекращение жизни, Кайя-Калпа — самоомоложение. Почему не в Египте, не в Китае, не в Вавилонии, а только в Индии? Уверен, что там и высаживались пришельцы, в Гималаях где-нибудь. И именно там таинственная долина Шамбала, до сих пор не найденная, где жители бессмертны, умирают, только покинув свою долину. Сказка? Ну нет, дыма без огня не бывает.
И Вячеслав отправляется в Индию. Он обследует заброшенные храмы, изучает санскрит, читает древние рукописи, годы проводит в школах йогов, скрупулезно выполняя все предписания, выспрашивает не спрашивая, терпеливо и настойчиво, входит в доверие — это он умеет — и ему открывают, наконец, местонахождение долины Шамбала. Он пробирается через джунгли (тигры, змеи, ядовитые цветы), перебирается через перевалы (снег, холод, голод, горная болезнь, лавины, пропасти), добывает яков, добывает вертолет, терпит крушение, тонет в горной реке… и находит все же желанную долину.
Развалины старых храмов, молитвенные колеса, истлевшие рукописи — тоже все молитвы, молитвы… Если и были здесь бессмертные, все они вымерли.
Такое разочарование!
Заново переживая все приключения, надежды и провалы, рассказывает Вячеслав другу-сопернику историю поисков, рассказывает не один час, хватает материала.
— Ну а у тебя что? — спохватывается он под конец, исчерпав воспоминания.
У Логина отчет короткий, на четверть часа. Он и вообще-то немногословен, да и незачем вдаваться в подробности. Все приключения внутри черепа: догадался — понял — проверил — увидел ошибку — исправил — упустил — недооценил — начал сначала — понял, как лучше. И все битвы на ученом совете: опровергли — обдумал — догадался — исправил. Фехтование словами и фактами; доктор такой-то сделал выпад, неделю искал возражение, отбил сокрушительным расчетом…
Но в результате наука прорисовывается. Есть основные законы, есть формулы, достаточно сложные, с интегралами и производными. Первая формула метастатихи, первая формула метадинамики… Вопрос в том, как упростить их, чтобы на практике применять.
— Забуксовал я, — признается Логин. — Такое положение: хвост вытянешь, нос увязнет. Волшебной практике простота нужна, некое единообразие. Для единообразия же дробить надо помельче, расплавить, например; расплавленный металл отливается в любую форму. Нельзя останавливаться на блоках, даже мелких, кристаллах, клетках. Лучше все превращать в атомы, еще лучше — в частицы. В конце концов все на свете состоит из протонов, нейтронов и электронов. Но дробить мелко неэкономно. Жуткие затраты энергии, энергетическое море. Идешь на компромисс — не до предела дробишь, только до молекул или до клеток. Но сборка получается сложная. Выигрываешь в энергии — проигрываешь во времени. Вот ломаю голову, как упростить, и облегчить, и ускорить сразу.
— Ерунда это все, — отмахивается Вячеслав. — Найдем пришельцев, получим готовый ответ. Найдем, я гарантирую. Пусть я ошибся, понадеялся на «Волшебную книгу». Теперь понимаю: едва ли звездные гости оставили ее. Я сам не оставил бы атомную бомбу ни знахаркам нашим, ни неумытым ламам. Жратва и молитва — вот и весь их кругозор. И не поняли бы, еще и взорвали бы сдуру. Да, я ошибся, потерял несколько лет, но теперь я на правильном пути. Надо искать не книги пришельцев, а пришельцев самих. Думаю, что именно они прилетают к нам на тарелочках. Да, я прочел все книги скептиков: преломление света, метеорологические аномалии, иллюзии, воображение, самовнушение, чистое вранье во имя саморекламы. Но слишком уж много этого чистого вранья. Нет дыма без огня. И если пришельцы посещают Землю, они и должны прибывать на космических кораблях, тарелкообразных или ракетообразных, на каких-нибудь кораблях. Буду искать следы кораблей.
И Вячеслав отправляется в самую хлопотливую из своих экспедиций — в погоню за пришельцами.
Откуда приходят слухи, туда и мчится.
Он ищет следы пришельцев у египетских пирамид и в многострадальном Ливане, ищет в штате Орегон, откуда и пошел весь шум о тарелочках, ищет в Арктике, там их видели чаще всего, ищет на Чукотке и под Москвой. (Я и сам ездил на встречу с пришельцами в Подмосковье, ночь сидел под дождем в компании энтузиастов, делавших цветные снимки каких-то непонятных огней, подмигивающих нам из темного леса. Потом оказалось, что там за лесом была автомобильная дорога, фары мелькали за деревьями.)
Иллюзия, обман, ложное солнце, Венеру приняли за тарелку. Но вот достоверное сообщение: Австралию посетили пришельцы.
Фермер ехал на поле, увидел снижающуюся тарелку, лошадь его испугалась, свернула с дороги в грязь. Из тарелки вышли какие-то нелепые существа, что-то бормотали, но английские слова проникали в мозг фермера. Существа измерили его, ощупали, объяснили, что они — первая разведка, высадка пришельцев последует ровно через год. И приезжали ученые, проверяли, видели следы повозки в грязи, обожженную траву на холме, вдавленные ямки от тяжелого аппарата.
Вячеслав мчится на другой конец света — в Австралию, торопясь, чтобы свежие следы не затоптали. И тут выясняется — все это было мистификацией. Два молодых инженера перекрасили вертолет, приделали уродливые нашлепки, чтобы выглядело почуднее, и разыграли фермера. Им, видите ли, важно было узнать, как человечество отнесется к прибытию инопланетян.
Этакое разочарование. Но Вячеслав честно рассказывает Логину обо всех своих разочарованиях, о надеждах и неудачах вплоть до последней австралийской.
— А у тебя как? — вспоминает он под конец. Надо же проявить вежливость к терпеливому слушателю. — Все формулы составляешь? Не надоело?
— Нет, эта стадия пройдена, — говорит Логин. — К опытам перешли, в лабораторию. Теория создана, стоит практическая задача, как упростить превращения. Разработка требует много энергии, я говорил тебе в прошлый раз. Вот и хочется создать этакую среду, особое поле, где разборка шла бы легче. Тут аналогия с высокой температурой. В горячей среде все молекулы разваливаются, все вещества плавятся и испаряются. Надо найти нечто сверхгорячее для атомов и ядер. И хорошо бы для ускорения сборки еще одно поле, такое, где время идет быстрее.
— Ну, ищи, ищи свои поля, — Вячеслав снисходительно хлопает друга по плечу. — Сто лет будешь искать. А я через год принесу тебе готовые рецепты. Я уже на верном пути. Перу — вот настоящее место. И как я раньше не догадался? Гладкая полоса а горах — явно взлетная, на ней гигантские рисунки, видные только с неба. И шеститысячелетняя цивилизация, не зародилась же она сама собой. И груды золота. Откуда там золото, приисков нет же сейчас? Эльдорадо искали, не нашли. И клады инков до сих пор не найдены. Конечно, там не только драгоценности в тайных пещерах.
Вячеслав отправляется в Перу, пересекает страну с запада на восток, Переваливает через снежные горы, спускается в тропические леса. Мерзнет, задыхается от недостатка кислорода, задыхается от влажного зноя, болеет желтой лихорадкой, умирает от голода, ловит рыб и охотится; в свою очередь на него охотятся кайманы, анаконды и пираньи; приключения на Амазонке не обходятся без этих кровожадных рыбешек. Вячеслав разыскивает патриархальные индейские племена, живет с ними, изучает язык, перенимает обычаи… входит в доверие, это он умеет. И ему открывают тайну подземелий Тупака Амару, последнего инки, вождя восстания против испанцев.
Груды золота, тонны золота, золотая посуда, золотые сосуды, золотое оружие, украшения. Не от богатства, инки не знали железа, золото было у них основным металлом. К тому же большая часть его досталась испанцам, завоеватели потребовали комнату, полную золота до потолка, в качестве выкупа у Атауальпы. Золото забрали, пленника казнили. Но тонны все же сохранились. Тонны золота… на пришельцев никаких намеков.
— Ну а ты как? — традиционно спрашивает Вячеслав, отчитавшись об очередном разочаровании. — Впрочем, я и сам вижу, как ты. Плохо выглядишь, скверно. Поседел, сгорбился, кашляешь… не на пользу тебе лаборатория, едкие щелочи и кислоты. Слушай, бросай ты свои колбы, пробирки, едем со мной. Дело верное. Золото я отдал, конечно, по принадлежности, оно народу принадлежит, но перуанское правительство дает мне пять процентов взаимообразно. Организуем поиски пришельцев в глобальном масштабе. Широким фронтом пойдем. Ни одного намека не пропустим. И ручаюсь, через год — два будет в наших руках «Волшебная книга» или ее подобие. Тогда наладим заводское производство, конвейер превращений: воду в вино, хлеб в мясо, ртуть в золото, между прочим. Расплатимся с перуанцами… и тогда мы люди свободные, волшебники у конвейера…
Но Логин качает головой отрицательно.
— Да ты и пяти лет не проживешь, — убеждает Вячеслав. — Вот уж порастратил здоровье в пробирках. Вижу, термометры вокруг, целая коллекция термометров. Зачем столько? Каждый час температуру меришь? Доходяга!
— Но ведь в термометрах ртуть, — улыбается Логин.
— Ну и что с того?
Тогда Логин берет все термометры, сколько ни есть, один за другим вставляет в гнездышки полированного ящика. Вставляет, а затем вынимает один за другим. Желтое сверкает на свету. В капиллярах вместо ртути золото!

9

Вот план и составлен. Можно писать повесть. Есть начало — сон, есть конец — термометры.
И все-таки не уверен я, что буду писать эту историю об учебнике волшебного дела. Вижу литературные трудности, которые трудно преодолеть, едва ли сумею.
Порядок глав такой: кабинет — тайга, кабинет — Гималаи, кабинет — Австралия, кабинет — Амазонка, Успех добыт в кабинете, но ведь главы-то о странствиях занятнее. У Логина — рассуждения, у Славы — активные действия, чужие страны, разные люди, враги и помощники, борьба, спешка, напряжение. Увы, приключения для нас интереснее теории… даже теории колдовства. Боюсь, что и сам я, будь я читателем, торопился бы пролистать физические главы, скорее перейти к географическим.
Представляю себе, что некий писатель решил бы создать многоплановую эпопею о XVII веке. И в одном плане был бы д’Артаньян, а в другом — Галилей. Они же современники. Осада Ла-Рошели датируется 1628 годом, отречение Галилея — год 1633. И были бы в том романе четные главы о Галилее, а нечетные — о мушкетерах. Нет сомнения, что при всем уважении к великому ученому читатели пропускали бы астрономические главы, торопясь к фехтовальным.
И незачем даже представлять, воображать такое, пример у меня на полке: детектив братьев Вайнеров о краже скрипки Страдивариуса. Там перемежаются главы о краже с главами о жизни великого мастера. И кража, увы, затмевает творчество, следователь волнует больше, чем мастер.
Видимо, таково свойство человеческой психики. Борьба для нас занимательнее, чем труд, действия интереснее мышления. Даже и Пушкин «читал охотно Апулея, а Цицерона не читал».
Ведь я же задумал повесть о Логине — теоретике волшебного дела. Славу ввел, чтобы немножко облегчить чтение, расцветить, разбавить сухие ученые главы. Но боюсь, что расцветка затмит рисунок. Приключения Славы и продумывать, и описывать легче. Невольно акцент уходит из кабинета в горы и леса.
Пожалуй, и сам Слава как герой привлекательнее Логина. Смелый и находчивый, неутомимый, неунывающий, и с людьми-то он ладит, и в доверие легко входит. Право, и читателю он понравится больше, чем педантичный Логин. И хотя не он одержит победу, хотя не он на правильном пути, читатель ему захочет подражать, а не сугубо положительному Логину.
У Джека Лондона есть известный рассказ «Черепахи Тэсмана». Герои его — два брата, получают равное наследство. Младший умножает его дома, в Штатах, старший ищет богатство в южных морях, пускается в авантюры, садится на мели финансовые, сажает на мели суда, терпит крушения, морские и житейские, теряет здоровье и деньги, свои и одолженные у брата, и к нему же приезжает умирать. Но крепкого, благополучного, преуспевающего городского бизнесмена никто не любит и не уважает, а о старшем бизнесмене-авантюристе говорят с восторженным почтением: «Клянусь черепахами Тэсмана, это был человек!»
Не будем ли мы с вами, и автор и читатели, сочувствовать авантюристу Славе, вместе с ним надеясь, что в следующий раз он найдет и философский камень, и эликсир жизни, и готовенькую волшебную палочку?
И даже если литературной логике вопреки я сделаю его нехорошим человеком, не таким, каков он — общительный, увлекающийся, легкий на подъем и легкомысленный, а злобным, жестоким нелюдимом, все равно его позиция будет выглядеть заманчивее, потому что — такова уж психика человека — мы с вами хотим не просто чудес, а чудес легких, легко достижимых.
На то есть причина, психологическое оправдание.
Ведь легкий путь — это путь экономный, быстрый, короткий, всем доступный. Так стоит ли идти по скользкой, извилистой, трудно проходимой тропинке… не проще ли рискнуть и спрыгнуть с откоса? Сколько сил сохранишь и времени!
Правда, рискуешь, можно и ноги переломать.
Но говорят, что риск благородное будто бы дело.
Каждый понимает: если ежедневно откладывать рубль, при современных заработках это возможно, к старости, учитывая еще и сложные проценты, можно накопить тысяч тридцать. Но ведь это так скучно и невыразительно, каждый вечер думать о рубле, каждый месяц нести тридцатку в сберкассу, ужиматься, экономить, не позволять себе лишнего, характер выдерживать, скопидомничать! Не лучше ли купить между делом лотерейный билет? Вдруг повезет. Трах, и машина!
Каждый понимает: если кончить институт, получить высшее образование, да защитить кандидатскую диссертацию, да еще и докторскую, стать во главе лаборатории, лучше бы целого института, да подобрать способных помощников, да целеустремленно вести исследования, да жизнь посвятить важной теме, можно в конце концов сконструировать какое-нибудь техническое чудо. Но так хочется спрямить дорогу! Вдруг повезет: вышел в поле погулять — трах! — спускается тарелка. «Здравствуйте, пришельцы, подарите мне волшебную палочку!» — «Вот тебе готовая палочка, держи!»
И начинаешь творить чудеса.
Заманчиво мечтать, заманчиво и описывать.

10

Но так как пришельцы что-то медлят, сорок лет уже весь мир гоняется за тарелками, не пора ли взяться за ум, засучить рукава, сесть за стол и задуматься.
В чем суть волшебства?
Нам хочется А превратить в В.
Чтобы превратить А в любое наперед заданное В, необходимо произвести четыре действия…
Для четырех действий необходимы четыре условия, нужно учесть закон четырех «если».
У волшебного дела три раздела: метастатика, метакинематика, метадинамика… и так далее.
Капля за каплей, буква за буквой, цифра за цифрой, страница за страницей учебника для волшебника.
Остальное вы можете продолжать сами: довоображать, развивать, уточнять, переделывать. Ведь я же написал в подзаголовке, что даю только замысел, предложение для воображения, приглашаю думать совместно с автором.

 

 

 


notes

Назад: Крылья Гарпии
Дальше: 1