Глава 15

Рассказ Фредди поразил меня, как землетрясение. Я был смят, сбит с ног, я потерял почву под ногами. Я ничего не понимал, не знал, за что схватигься, растерянно шарил руками и натыкался только на обломки.

Какой-нибудь час тому назад я был солидным, обеспеченным, уважающим себя, процветающим инженером, изобретателем новой, нужной и полезной отрасли строительства. Жизнь моя была ясна и прямолинейна. Я просыпался, чтобы работать, и засыпал с мыслью о работе. Работа давала мне средства, работа давала удовлетворение, обещала славу, признание и благодарность.

И вот все рухнуло. Где моя работа? Оказывается, все мои идеи — детские забавы, нечто вроде тех сооружений, которые дети лепят из песка. Чем я занимаюсь на самом деле? Создаю бомбу. Я напрягаю способности, я убиваю людей, чтобы мистер Чилл перехватил заказы Моргана, Дюпона и Карнеги. Где радость труда? Где мое самоуважение? Где будущая слава и благодарность? Все исчезло. Остался рядовой конструктор, жадный делец, безымянный убийца на жалованье.

На шлюпочной палубе я разыскал укромный уголок, где меня никто не мог найти. Мне нужно было обдумать, нужно было понять. Нужно было найти точку опоры в захлестнувшей меня волне.

Безбрежный океан шумел под моими ногами глухо и однообразно. Сверху вода казалась черной, как агат. На волны, раздавленные пароходом, набегала узорная пена, она белела, словно кружево, на черном бархате моря. На западе садилось солнце, постепенно наливаясь кровью. Проходя через низкие облака, оно искажалось, шар превращался в огненную заклепку, заклепка — в восьмерку, восьмерка — в грушу. Я следил за всем этим, не понимая, и, морща лоб, старался поймать ускользающие мысли.

Что делать? Бросить все и уйти? Мне было нестерпимо жалко всего, с чем я должен был расстаться: моего кабинета, письменного стола с темно-зелеными скоросшивателями, гладкой чертежной доски, гибкой рейсшины из грушевого дерева, ароматной сигары, которую я закуривал, если дело не ладилось. Жалко было справочников, логарифмической линейки, жалко было тех кусочков кальки, на которых я набрасывал рисунки для своих помощников.

Жалко было еженедельного визита на почту. Так приятно было пересылать Милли сумму, вполне достаточную на расходы. Жалко было терять уважение моего уважаемого тестя и радостный блеск в глазах Лу, когда она рассматривала подарок.

Но больше всего я жалел о разбитых идеях. Неужели все это никчемное: ледяная батисфера, искусственный дождь, завоевание океанского дна, ледяные плоты, мосты, аэродромы, чертежи, расчеты, профили и эскизы ледяной гидростанции на реке Лаврентия.

Солнце село. На западе ярким малиновым пламенем горели облака, а с востока уже набегала тень. Небо пропитывалось сумраком и одна за другой зажигались звезды. Теряя нить своих мыслей, я обдумывал детали плотины, хватался за блокнот, чтобы записать вопрос «на будущее» и опять вспоминал, что вопросы уже не нужны. Остался только один: Что же делать?

Было около полуночи, когда я постучался в каюту Чилла, даже не решив, о чем, собственно, я буду разговаривать. Кажется, я хотел спорить с ним, упрекать, возражать, сказать, что я не даю согласия превращать мое изобретение в орудие убийцы.

ЧИЛЛ сидел в своей любимой позе, сложив руки на животе и поглядывая на карниз. В свободное время он любил размышлять. Я никогда не видел его за книгой. Чилл считал, что ему некогда читать. Романы, говорил он, отнимают слишком много времени. Если бы красоты Шекспира изложить на десяти страницах, он, Чилл, прочел бы с удовольствием.

— Садитесь, Джонсон, — вежливо сказал он. — Рассказывайте, в чем дело (он знал, что никто к нему не придет без дела) Хотите виски? Я позвоню буфетчику.

Меня неприятно поразило, что Чилл встретил меня такими же в точности словами, как я встретил Джо.

— Это правда, что вы хотите использовать «электромороз» как бомбу?

Почему я так поставил вопрос? Неужели мне хотелось, чтобы Чилл ответил: «Нет, неправда»? Неужели я успокоился бы, выслушав его оправдания?

Но Чилл не снизошел до оправданий.

— На вашего Фредди нельзя положиться, — сказал он. — Фредди болтун. Я даже не знаю, имеет ли смысл посылать его… с важным поручением.

Итак, Чилл не собирался отпираться. Он только сетовал, что Фредди разболтал мне.

— Фредди здесь не причем, — солгал я. — Историю с разгрузкой «Уиллелы» знают оба континента. Что же касается Фредди, конечно, на него нельзя положиться. И я бы не посылал его в Россию… Он совершенно не знает русского языка. Едва ли сможет объясниться вообще.

Чилл поднял на меня глаза — пустые, стеклянные, ничего не выражающие.

— Выучит, — жестко сказал он. — Есть захочет, выучит.

Меня поразила эта неумолимая логика. В самом деле, Фредди может отказаться oт диверсии. Он даже не будет голодать — у нею есть небольшой капиталец, сколоченный на службе у Чилла, потому что, как рыба-лоцман, которая плавает вместе с акулой и подбирает ее объедки, так и Фредди вместе с деньгами Чилла ставил свои и подбирал сотни там, где Чилл глотал сотни тысяч. У Фредди хватило бы средств, чтобы открыть собственное дело: табачную лавочку, гараж или тайный игорный дом. Но Фредди не пойдет на это. Он согласится на унижения и даже на опасность грязной работы диверсанта, лишь бы не отрываться от больших денег.

А что бы я сделал на его месте? Хватило бы у меня смелости сказать: «Прощайте, мистер Чилл. Я ухожу на бульварные скамейки»?

Я набрал полную грудь воздуха.

— Мистер Чилл, я категорически возражаю против такого применения искусственного холода В нашем до говоре речь шла о ледяном строительстве и только: о плотинах, мостах, о мирных сооружениях…

— И о различного рода новых применениях льда, не предусмотренных в перечне, — добавил мистер Чилл, ничуть не повышая голоса. — Дорогой мистер Джонсон, я очень высокого мнения о вас как об инженере, но вы совсем не знаете жизни. Я сам виноват в этом (в голосе Чилла послышалось отеческое назидание). Я посадил вас в уютный кабинет, снабдил вас книгами, чертежной бумагой, письменным столом, мягким креслом, даже сигарами из Гаваны. Вы имели удовольствие изобретать. Я отгородил вас от жизни, я грудью прокладывал вам дорогу и давал вам деньги, чтобы вы могли мыслить продуктивно (образ мистера Чилла в полосатой пижаме и бархатных туфлях, который своей тщедушной грудью прокладывает мне дорогу, вызвал у меня невольную улыбку). Я заботился, чтобы ваши мысли не остались химерами и вы же меня упрекаете. Нехорошо.

— Я с величайшим удовольствием строил бы любезные вашему сердцу плотины, — продолжал Чилл, — но, к сожалению, сейчас это нерентабельно. Три месяца назад в этой самой каюте я подсчитывал с виднейшими лоббистами, во сколько обойдется утверждение вашего проекта. Лоббисты считают, что против нас единым фронтом встанут все строительные компании, а кроме того, владельцы тепловых электростанций, короли угля и нефти. Я еще недостаточно силен, чтобы бороться один против всех. Но даже если мы, улучив момент, протащим ваш проект через конгресс и получим подряд, чего мы добьемся? В наше время государственные стройки влачат жалкое существование. Как только мистер президент потребует добавочных расходов на армию, нам тут же урежут кредиты. Скажите мне спасибо, что я нашел выход, Джонсон. У военных всегда есть деньги. Какое вам дело до этих косоглазых, которых они будут вымораживать? Мы деловые люди. На моих фабриках работает 120 тысяч человек — все чистокровные американцы. Я кормлю их — их жен, ребятишек и старых бабушек. Ради них я обязан брать любой заказ. Или вы хотите, чтобы эти 120 тысяч семей голодали из-за нашей мягкотелости.

Я молчал, и Чилл, решив, что он убедил меня, улыбнулся мягко и ласково. Но я молчал не потому, что согласился. Я понял одну простую вещь: споры полезны, когда нужно выяснить истину, но с вооруженным убийцей не спорят — его бьют, чем попало. Если человек падает в обморок, порезав палец, но не смущается уничтожить население целого города, если человек обирает 120 тысяч рабочих с семьями, если за их счет он сколотил миллионы и себя же считает благодетелем, с таким — спорить бесполезно. Он все равно не поймет.

— Не надо быть наивным, Джонеон, — сказал мне шеф на прощание. — Жизнь — борьба. За победу иногда приходится перегрызать горло. Наступают великие дни. Мы используем вашу мысль на практике — это будет новая Хиросима. Я думаю, мы заработаем на этом деле славно. Ваша доля может дойти до трех миллионов лет через пять. Три миллиона — всегда деньги. Вы сможете прожить всю жизнь, ничего не делая, поехать на яхте вокруг света или купить усадьбу с речкой и построить для собственного удовольствия ледяную плотину, чтобы освещать свой гараж. С тремя миллионами можно быть сумасбродом и даже филантропом. Ведь вам не снилась такая сумма, Аллэн, а?