Все участники экспедиции знали о работоспособности Славы, но в эти дни он превзошел себя и совершенно загонял остальных. Днем и ночью горел свет в судовой лаборатории, не выключались термостаты, гудели центрифуги, в бешеной карусели осаждая раствор. Микротомы нарезали зеленую ткань на мельчайшие пленки толщиной в тысячные доли миллиметра, чтобы затем эти срезы легли на стеклышки микроскопов. Одновременно исследовали воду в полупрозрачных колонках, обрабатывали кислотами и щелочами.

Лицо Славы все заострялось, и кое-кто подшучивал, что скоро его нос превратится в клюв, которым он окончательно заклюет своих бедных сотрудников.

К счастью, этого не случилось. Спустя несколько дней, худой, с красными от бессонницы глазами, но выбритый, Слава собрал сотрудников. Коротко и деловито сказал:

— В этой бухте мы наткнулись на локальный островок планктона. Исследование выявило несколько повышенную радиоактивность зеленой массы, что доказывает связь между контейнером с отходами и интенсивным размножением планктона. Вот данные…

В каюте потух свет. На экране замелькали колонки цифр.

— Как видите, Сильвестров прав, и Никифору Арсентьевичу придется с этим примириться, — подытожил Слава, когда демонстрация данных окончилась.

— Отнюдь нет, — возразил Тукало, быстро вскакивая со стула. — Хоть вы и свято храните верность Сильвестрову, что делает честь не вашему уму, а скорее упрямому характеру, проблема не решается так, как вам хочется.

Тукало забегал взад-вперед на коротких ножках, выставив круглый живот. Он очень напоминал краба, бегущего за добычей.

— Всем теперь известно, что человечеству — хочет оно этого или не хочет — придется привыкать к необычной пище. Сегодня мы даем выпасаться на планктоне рыбе, моллюскам, чтобы затем питаться ими. Но нам предстоит самим пастись на планктоне — и это совсем не плохо. Наоборот, это и экономично, и вкусно. Процесс уже начался. Первые плавучие фабрики, эти механические «киты», заменившие живых, перерабатывают планктон, приготовляя из него настоящие деликатесы. И надо сказать, что искусственное мясо значительно полезнее и вкуснее натурального. Только глупая приверженность традициям мешает нам признать очевидность.

Слава попытался было заметить, что Тукало увлекся вступлением и пора переходить к деловой части, но ему не удалось вставить и слова. Если уж Никифор Арсентьевич садился на своего конька, то немедленно пускал его в галоп.

— Вы правильно говорили когда-то, что уже сегодня нужно думать о том, как повысить урожаи планктона. Но, юный друг мой (в устах Тукало слова «юный друг» означали совсем не «юный» и тем более не «друг»), облучение планктона с помощью изотопов — путь, который предложил Сильвестров, — глубоко ошибочен. Воздействуя радиацией, мы выведем новые сорта с пониженным содержанием белка. Кормовой массы будет больше, а ее питательность понизится. К тому же существует опасность — и немалая! — радиоактивного заражения массы, как это мы только что убедительно показали… — Тукало сделал глубокий вдох и продолжал: — Этого вы хотите? А ведь достаточно применить те же высокие энергии для перемешивания вод, поднять на поверхность воду с глубин триста — пятьсот метров, где так много питательных веществ, — и проблема решена. Небывалые урожаи планктона, обилие рыбы, морских животных…

— Но механизмы для перемешивания вод будут созданы еще не скоро, — наконец-то бросился в атаку Слава, — а метод Сильвестрова применим уже сегодня. Допустимые дозы облучения можно определить так, чтобы не повредить людям и в тоже время ускорить размножение планктона, его «цветение»…

И вдруг Валерий вспомнил. Ну, конечно: цветение! Он же сам готовил в номер газеты материал зарубежного корреспондента. Цветение воды, непонятная вспышка размножения планктона убивает драгоценные жемчужные устрицы в Японии. Это бедствие известно давно. Древние писания говорят, что вода в Ниле иногда приобретала цвет крови, и тогда погибали животные, испившие ее. Но если это так… Выходит, и аквалангисты, и рыба погибли потому, что… Мысль была невероятно простой, она настораживала своей обыденностью и зримостью, она была слишком легкой разгадкой тайны бухты. Неужели же он догадался о том, о чем не могли догадаться ученые, специалисты?

— Простите, — сказал он, слегка заикаясь. — Все же я должен сказать…

К нему обернулись. Слава — с досадой (дескать, молчал бы, не то сейчас брякнешь лишнее, а мне потом отдуваться), Тукало — с откровенным изумлением перед журналистской наглостью, остальные — с удивлением. Но Валерий все же заговорил:

— Когда-то я готовил статью одного иностранца о том, что цветущий планктон убивает животных… На калифорнийском побережье умирали люди, те, кто употреблял в пищу отравленные ракушки… Я хорошо помню статью, честное слово…

— Черт возьми! — закричал Тукало. — А ведь он прав! Жгутиковые способны вырабатывать смертельный алкалоид. Этот ваш контейнер вызвал цветение планктона, «красную чуму». Вот что хотите вы вкупе с Сильвестровым преподнести людям!

Слава подбежал к Валерию, обнял его, просиял, потом нахмурился и наконец высказал вывод, уже сделанный мысленно Валерием:

— Возможно, именно поэтому погибли и аквалангисты, и рыба. Необходимо провести дополнительное исследование воды в бухте.

Он смотрел на Валерия и думал: «Медики правильно говорят, что теперь нет врачей, а есть специалисты по правой и левой ноздре. Так и в каждой области науки. Это похоже на фокусировку луча: чем он уже, тем все более мелкие камушки, песчинки освещает на пути, но оставляет в темноте скалу, если она высится немного в стороне. Этот процесс закономерен. Мы уходим в глубину, сужая пространство для поиска. И вот к чему это приводит. Два человека глядят в окуляры микроскопов и спорят о том, являются ли песчинки частицами скалы, а третий без микроскопа видит всю скалу. Он, дилетант, делает открытие именно потому, что не углубился, не потонул в море сведений. Широты взгляда — вот чего нам не хватает».

…Снова уходил в море батискаф. Снова работали центрифуги, микроскопы, химические анализаторы… Слава ходил яростный, худой, неустающий. В очередной раз поругавшись с Тукало, он направился в радиорубку. По дороге его перехватил Валерий.

— Послушай, старик, — обиженно заговорил он, — ну я — то имею право знать, подтвердилось ли мое предположение…

Слава посмотрел на него невидящими глазами, затем его взгляд прояснился.

— Извини, дружище. Конечно, ты имеешь право знать в числе первых. Но дело в том, что твердого ответа пока нет. Алкалоид мы обнаружили, но растворен он в очень малых дозах. Человек отравится им, лишь если выпьет по меньшей мере литра два морской воды. Допустим, что у одного из аквалангистов кончился кислород и он успел наглотаться… А второй? Два одновременно — невероятное совпадение. А если и случилось такое, то почему не погибли осьминоги, рыбы? В общем, тут еще много «почему». Нужно расширить исследования и в первую очередь заняться осьминогами. А для безопасности следует оттащить контейнер куда-нибудь в глухую морскую впадину, пока его стенки окончательно не разъела вода. Поэтому я и вызываю специальную подлодку-буксир…

Слава заметил, как вытянулось лицо Валерия, и вздохнул:

— Ничего не поделаешь, в науке всегда так — разгадка только кажется близкой. Будем искать.

Он смотрел мимо Валерия в иллюминатор напротив. Там подымалась и опускалась изогнутая изумрудная линия волны, где два момента — падение и взлет — переходят друг в друга.