В Америке, как и в Европе, к концу XIX века появились сотни, если не тысячи «новых женщин» – женщин, которые стремились к большей самостоятельности либо в браке, либо в его отсутствие. Реформистка Эбба Гулд Вулсон, заявляя в 1874 году: «Я… не только жена, не только мать, не только учительница, но прежде всего женщина, и я имею право существовать как таковая», высказывала смелую для своего времени идею, к которой тогда приходили лишь редкие женщины, в то время как викторианское общество в целом предпочитало ее игнорировать. И все же в последней четверти XIX века американки начали прислушиваться к идеям о независимости и равенстве с мужчинами. У них появлялось все больше сомнений в необходимости брака; новые возможности для заработка позволили некоторым из них вовсе не выходить замуж. Работа по дому оставалась основной сферой, в которой были заняты женщины (согласно переписи 1870 года, половина работающих женщин выполняла работу домашней прислуги), но их все чаще брали на фабрики, в швейные и шляпные мастерские, а те, кто был более образован, могли зарабатывать преподаванием, конторской работой, писательством или прикладным творчеством. Женщинам, желавшим построить успешную карьеру, по-прежнему приходилось выбирать между работой и браком. Как писала Анна Ли Мерритт в своем «Письме к художникам, в особенности к женщинам-художникам» (Lippincott’s Monthly Magazine, 1900), «главное препятствие на пути к успеху для женщины заключается в том, что она никогда не может иметь жену».

Некоторые женщины, особенно те, кому удавалось сделать карьеру, или те, кто имел в распоряжении собственные средства, могли позволить себе «жену», то есть состоять в так называемом «бостонском браке» – длительных союзных отношениях двух незамужних женщин. Такие женщины, как правило, боролись за свое право на профессию и поддерживали взгляды и карьерные устремления друг друга. Писательница Сара Орне Джуэтт и ее овдовевшая подруга Энни Филдз состояли в таких отношениях почти тридцать лет. Первая женщина – студентка Университета Брауна в 1891 году, Мэри Эмма Вулли, будучи президентом колледжа Маунт-Холиок, жила вместе с Джаннет Маркс. До того как в США стали популярны идеи Фрейда, такие отношения не казались «извращением» – их считали асексуальными. Общество было терпимо к лесбийским союзам, если те не подразумевали, по крайней мере внешне, интимную близость.

Даже состоя в традиционном гетеросексуальном браке, многие молодые американки стремились к большей власти, чем женщины предыдущих поколений. Довольно часто викторианской жене приходилось в борьбе за власть иметь дело с предубеждениями не мужа или общества, но с собственными. Желая иметь больше прав в принятии решений, касающихся ее самой и ее семьи, она в то же время не хотела походить на «бесполых мужланок» с журнальных иллюстраций и карикатур. Добропорядочная женщина из среднего класса верила в институт брака, не одобряла развод и никогда не опозорила бы своего мужа на людях, но наедине она умела приобрести власть над детьми, деньгами и множеством других семейных решений. Поехать летом на побережье или в гости к родителям? Вложить ли мужу деньги в рискованное деловое предприятие? Будут ли они еще раз переезжать туда, куда ему захотелось? Есть ли у них деньги, чтобы нанять еще одну прислугу? Должна ли их дочь получать образование, как сын? Могла ли она вступить в женский клуб, одна поехать на курорт или навестить подругу в другом городе? Возражал ли муж против того, чтобы она зарабатывала деньги писательством или выпечкой тортов? Оставаясь с мужем наедине, американки из среднего класса проявляли меньшую покорность, нежели их предшественницы.

Вайолет Блэр Джанин, чью жизнь восстановила по письмам и дневникам Вирджиния Лаас, представляет собой пример женщины с необычайно сильной волей, которая отвергала повиновение в браке и жила со своим мужем Альбертом в удивительно «современном» союзе. На протяжении нескольких сезонов Вайолет Блэр была первой красавицей в вашингтонском обществе и отвергла двенадцать ухажеров (это довольно впечатляющее количество, даже учитывая то, что она была красива, умна и имела солидное состояние). В 1874 году – как раз когда Вулсон опубликовала свой текст о том, что женщина имеет право существовать вне какой-либо отведенной ей роли, – Вайолет вышла замуж за Альберта Джанина.

Шестью годами ранее, в возрасте двадцати лет, Вайолет Блэр записала в своем дневнике: «Я никогда не полюблю и никогда не выйду замуж, – никогда мужчина не будет властвовать надо мной, – я никогда не поклянусь служить кому-либо». Через год, вспоминая о своем десятом ухажере, она задавалась вопросом: «Что мне делать? Я так переживаю по поводу всех этих мужчин, которые влюбляются в меня; я не могу угодить всем сразу и не хочу выходить замуж ни за одного». В дневнике за 1870 год она пишет о тех же переживаниях: она признается самой себе, что не представляет, что полюбит кого-то, и заключает, что не хочет служить мужчине.

И в то же время она обнаруживает, что ей нравится Альберт Джанин, образованный юрист из Нового Орлеана, который придерживается прогрессивных взглядов. Он поощрял ее интерес к женским правам и даже приносил ей книги и брошюры на эту тему. Он уважал ее неординарные убеждения и внушительные знания нескольких языков и, что важнее, не возражал против того, чтобы она принимала решения. 27 октября 1871 года она удовлетворенно записывает в дневнике: «Он меня слушается». В этом же году она приняла его предложение.

Помолвку по ее просьбе держали в секрете; она продолжала заигрывать с другими ухажерами, и это расстраивало жениха. В одном из писем он дал волю отчаянию: «Меня приводит в отчаяние мысль о том, что я могу потерять тебя. Я живу тобой; без тебя я стану ничем. Сейчас я одинок и расстроен, но я все равно считаю себя счастливейшим из мужчин, когда думаю о том счастье, которое меня ждет…». Это был один из многих кризисов в их период ухаживаний. Хотя викторианские девушки часто испытывали своих женихов, Вайолет, по ее собственному признанию, была действительно очень своевольной. «Ах, Берти! – писала она в 1872 году. – Я могу превратить твою жизнь в кошмар. Из испорченной красотки не выйдет хорошей жены». Наконец, проявив настойчивость и терпение (он был, как писал один из друзей Вайолет, «почти так же верен, как Иаков»), Альберт осенью 1872 года повел свою невесту к алтарю.

Но это не значило, что Вайолет была готова принять традиционную модель брака и подчиниться мужу. Она поставила перед Альбертом условия: «Меня удовлетворит только абсолютная покорность. Сейчас я управляю своими любовниками, и если ты думаешь, что я хочу выйти замуж и отказаться от своей власти, ты сильно заблуждаешься! Ни за что! ‹…› Я была рождена, чтобы командовать, а не покоряться». Альберт согласился на все, в том числе позволил Вайолет распоряжаться своим имуществом и жить в Вашингтоне даже тогда, когда он на несколько месяцев отлучался в Новый Орлеан. Ее слова о раздельном проживании звучат очень современно: «Ты не обязан все время жить в одном городе со мной. ‹…› Ты можешь сам решать, куда тебе поехать, а я – где следует быть мне». Через три года после того, как она дала свое согласие на брак, Вайолет стала миссис Альберт Си Джанин.

Брак продлился сорок четыре года. Как и полагается длительным отношениям, они проходили различные стадии – от абсолютного счастья до такого же глубокого несчастья. В первые годы брака Вайолет открыла в себе поразившую ее способность любить. Когда Альберт был в отъезде, ее письма были исполнены страсти: «Ах, если бы только ты был здесь, чтобы обнять меня. Я так скучаю по тебе. Мое сердце томится без тебя, любимый». И в другом письме: «Мой дорогой муж, не знаю почему, но у меня сегодня романтическое настроение, и я хочу сообщить тебе об этом». И все же она придерживалась тех договоренностей, что они заключили. Она четко давала понять, что любила его «как мужа и друга, но не как господина».

Они легко пришли к договоренности по финансовым вопросам. Она могла распоряжаться своими деньгами так, как ей представлялось нужным, а он своими – так, как ему казалось правильным. К сожалению, Альберту недоставало прозорливости в денежных вопросах. Он вложился в несколько деловых и политических предприятий, которые лишь пошатнули финансовое благополучие их семьи. В довершение к этим неприятностям, беременность Вайолет была неудачной, ее дочь родилась до срока и не прожила долго.

К 1880 году супруги большую часть времени жили раздельно, Альберт – в Новом Орлеане, Вайолет – в Вашингтоне. Когда он предложил, чтобы жена приехала к нему, Вайолет огрызнулась: «Ты не можешь меня обеспечить. ‹…› Как ты хочешь заставить меня жить с тобой в Новом Орлеане?» После этого письма они не виделись больше года.

В 1880‐е Альберт работал, чтобы выбраться из долгов, а Вайолет, чтобы заработать, брала у родственника документы на перевод. Она все больше времени посвящала работе в Национальной ассоциации женщин-суфражисток, в Обществе по борьбе с жестоким обращением с животными и в организации «Дочери Американской революции». Оба супруга вели очень насыщенную жизнь в отрыве друг от друга. В 1891 году Вайолет записала в дневнике: «Интересно, есть ли в этом городе еще одна порядочная женщина, которая состоит в столь же необязывающем браке. ‹…› По крайней мере, мы не досаждаем друг другу и не скандалим».

Однако был период, когда Вайолет была на грани того, чтобы спровоцировать скандал. В 1883 году она познакомилась с австрийским графом Вильгельмом Липпе-Вайсенфельдом и несколько лет состояла с ним в самой тесной дружбе. Она была в восторге от этого аристократа и никак не скрывала своих чувств, в том числе и от мужа. Но она держала в тайне то, что дважды в неделю он навещал ее, и в 1886 году признавалась в дневнике: «Если бы люди узнали об этом, мне пришлось бы прекратить». Осенью 1887 года Липпе было приказано возвратиться в Австрию. Хотя в их отношениях не было интимной близости (по крайней мере если верить дневникам Вайолет), на эмоциональном и интеллектуальном уровне они были очень яркими. Вайолет очень тяжело переживала разлуку, а Липпе так никогда и не женился.

Лишенная общества Липпе, Вайолет начала выражать все большее недовольство своим мужем, который был финансово несостоятелен и с середины 1890‐х годов зависел от своей жены. Рассуждая о финансовых неудачах мужа и неудачах брака, она так подводила итоги года 31 декабря в 1897‐м: «Мой брак не был счастливым, но как честная женщина я вынуждена нести эту ношу». Две недели спустя она добавила пару строк: «Берт, по крайней мере, не тащит меня в постель».

Когда Вайолет уже перестала надеяться на что-либо, Альберт, ко всеобщему удивлению, удачно распорядился частью семейного имущества – Мамонтовой пещерой в Кентукки: благодаря его усилиям она стала очень популярной достопримечательностью. Хотя Вайолет продолжала существовать на собственные средства и супруги по-прежнему жили раздельно, им удалось прийти к гармонии и даже вновь проникнуться чувством друг к другу в старости. Альберт нежно писал Вайолет в 1905 году: «Ни одна девушка или женщина, кроме тебя, не заставляла меня думать о том, чтобы сделаться ее спутником жизни. Ты красивее и умнее всех, кого я встречал». Вайолет признавала, что тоже зависит от своего супруга, когда писала ему в 1916 году: «Мне кажется, с течением времени мы все больше нуждаемся друг в друге. Когда ты приедешь?»

В старости Альберт очень сильно сдал и сделался раздражительным. Тем не менее Вайолет взяла на себя многомесячную заботу о муже в Кентукки и продолжила ухаживать за ним в последние годы его жизни в Вашингтоне. После того как в мае 1928 года он умер, она продала Мамонтову пещеру за 446 000 долларов и большую часть этой солидной суммы перевела Вашингтонскому кафедральному собору. Она умерла в январе 1933 года. Брак Альберта и Вайолет был, мягко говоря, неординарным. И все же, по словам биографа Вайолет, во многих смыслах это была «очень характерная для своего времени история». Этот пример показывает, как напряженно сосуществовали два представления о браке: одно – основанное на новой идее женской независимости, другое – на традиционном представлении о роли женщины, по-прежнему бытовавшем в конце XIX века и на сегодняшний день себя уже изжившем.

К 1890‐м годам стало невозможно игнорировать те изменения, которые происходили в роли как одинокой, так и замужней женщины в городском среднем классе. Появление женских колледжей, таких как Смит, Маунт-Холиок, Брин-Мор, Уэллсли и Вассар, возникновение женских клубов и организаций, принятие того, что одинокая женщина и даже в некоторых случаях женщина замужняя может работать, распространение представлений, что брак не кладет конец женскому увлечению литературой, музыкой или спортом (женщины чаще всего занимались теннисом или велосипедной ездой), – все это способствовало тому, что перед женщинами открывались новые свободы и возможности.

Главным символом женской эмансипации был велосипед. В журналах и на плакатах можно было часто встретить рекламу велосипедов, а бренды соревновались друг с другом за звание велосипеда, «наиболее приспособленного для женщин». Компания Victoria Bicycles рекламировала «откидное седло» для «тех, кто испытывает трудности при посадке», а Duplex Saddle Co., играя на женских предубеждениях по части анатомии, объявляла, что, по сообщению Бостонского общества родовспоможения от апреля 1895 года, «женщине ни в коем случае не следует ездить с обычным велосипедным седлом!» – она должна купить специальное «безопасное седло», оборудованное подушкой, так что передняя лука «даже не касается тела». Журнал Ladies’ Home Journal давал своим читательницам, уже умевшим или еще не попробовавшим кататься на велосипеде, советы, как скроить своей дочери специальный костюм для езды.

Ladies’ Home Journal и Good Housekeeping возникли в середине 1880‐х и держали своих читательниц в курсе последних мод и веяний. Если в 1884 году автор первого еще утверждал, что «счастливее всех те женщины, которые ведут обычную семейную жизнь», то десятилетием позднее он соглашался со стремлением замужних женщин жить все менее обычной жизнью. Традиционные советы по домоводству и наведению домашнего уюта начали перемежаться материалами с такими названиями: «Какая работа подходит женщине», «Мужчины как любовники» и «Женщина и скрипка» (1896).

Это не значит, что консервативный по сути своей Ladies’ Home Journal перестал превозносить жену, мать и домохозяйку. Он просто вынужден был отражать меняющиеся нравы, зачастую с сожалением. Так, в нескольких статьях с горечью отмечали постоянные разговоры «о женщине, которая не выходит замуж», скандальную открытость обсуждений разводов и остервенелую активность женщин вне дома. В своей колонке «Консервативная женщина» публицистка Рут Эшмор воскрешала викторианский идеал жены и матери:

В сходной манере колумнистка миссис Лайман Эббот, отвечая на письма своих читателей, придерживалась мнения о том, что брак – это священное обязательство, данное на всю жизнь, а развод – это «зараза», которая из высших слоев общества распространилась на людей со средним достатком (март 1896 года). Даже рассуждая о вопросах, не относящихся к сфере домашнего быта, миссис Эббот находила возможность упомянуть о женских обязанностях. Например, в одном из номеров журнала она поместила письмо, касающееся налоговой реформы, сочинительница которого заявляла, что хотя и «не может назвать себя новой женщиной», но считает, что женщины должны интересоваться подобными вещами, потому что «на общественное мнение лучше повлияют серьезные, умные женщины, любимые своими мужьями и почитаемые как матери, жены, сестры, возлюбленные или знакомые, нежели женщины, идущие на избирательные участки». Такой образ женщины соответствовал консервативным представлениям миссис Эббот.

Редакция Ladies’ Home Journal прикладывала серьезные усилия к тому, чтобы сдержать прогрессивные изменения в отношении женщин. Журнал порицал «ошибочное стремление молодых девушек заниматься бизнесом и торговлей» и восхвалял любое стремление «относиться к ведению хозяйства как к науке» и «вывести домоводство на более высокий уровень» (февраль 1896 года). На его страницах одобряли тех, кто решил переехать за город, особенно «если это молодая пара, которая переезжает в пригород и строит простой и опрятный дом в самом начале своей семейной жизни. ‹…› Чем больше наши девушки дышат чистым воздухом, этим божьим даром, который в городах был отравлен мужчинами, тем лучшие выходят из них женщины: тем меньше мы увидим озабоченных матерей» (декабрь 1898 года). Как мы знаем теперь, жизнь в пригороде не стала спасением для американских матерей и жен.

И все же в этих журнальных текстах конца XIX века можно найти что-то созвучное нашим современным тревогам, и это не позволяет вовсе списать их со счетов как сборище ретроградных мыслей. Возьмем, к примеру, статью «Спешка новой женщины», опубликованную в январе 1899 года. Текст начинается с заявления о том, что «чувство спешки возобладало над американской женщиной» и это вредит семейной жизни. «Для многих наших жен и матерей внешние интересы вытеснили домашние обязанности ‹…› Женские клубы и организации в этом отношении причиняют только вред». Автор статьи напоминает своим замужним читательницам, что работа по дому оставляет очень мало свободного времени, и завершает покровительственным предписанием:

Прибавьте сюда размышления о женском наемном труде, и все эти же аргументы вы сможете найти в речах современных консерваторов. Да, мы согласны, что пора бы женщинам начать вести более спокойную жизнь. К сожалению, большинство женщин сегодня не могут позволить себе быть домохозяйками, даже если хотят этого, и мало существует альтернатив тому, чтобы работать сорок часов в неделю вне дома плюс двадцать часов посвящать домашнему хозяйству. Большинство мужей по-прежнему не занимаются домашним хозяйством наравне со своими женами, большинство семей не могут позволить себе оплачивать услуги помощника по хозяйству, а общественных услуг, которые помогли бы сделать быт семьи менее стрессовым, существует не так много. Если верить газетным материалам столетней давности, тогда многие женщины из среднего класса, которые могли оставить домашние дела на попечении слуг, предпочитали суету внешнего мира размеренности домашней готовки и уборки, не принимая во внимание то, как это скажется на их семьях и душевном спокойствии.

Пока консервативные авторы в 1880–1890‐е годы критиковали неугомонных новых женщин, отказывающихся поддерживать домашний уют, прогрессивные мыслители и активисты отстаивали право отвергать устоявшиеся гендерные роли и боролись за бóльшую независимость. Они подчеркивали, что женщине необходимо иметь возможность зарабатывать себе на жизнь, и преподносили женский труд не как угрозу браку, а как возможность покончить с разлагающей женщину практикой «брачного рынка». В известнейшем труде «Теория праздного класса» (1899) экономист Торстейн Веблен рисовал неутешительный портрет замужней женщины из среднего класса, для которой отсутствие работы было свидетельством высокого социального статуса ее мужа. Веблен ввел понятие «демонстративное потребление», для того чтобы описать эпоху консюмеризма, в которой жена воспринималась как покупательница предметов домашнего хозяйства и личного обихода, потребных только для того, чтобы продемонстрировать обеспеченность семьи.

Одним из самых проницательных авторов, проблематизировавших положение замужней женщины в капиталистической Америке, была Шарлотта Перкинс Гилман. В революционном труде «Женщины и экономика» (1898) она писала, что главная причина второстепенного положения женщин – их финансовая зависимость от мужчин; в этом она на полвека опередила Симону де Бовуар. Гилман понимала, что та экономическая реформа, о которой она говорит, уже совершается на ее глазах, и ставила перед собой задачу не только проанализировать происходящие перемены, но и стимулировать их.

Согласно дарвинистским представлениям Гилман, женский исход из дома был естественным следствием индустриализации XIX века: в сельском хозяйстве женщин заменяли машины, и у них больше не было необходимости все свое время посвящать домохозяйству. Работа вне дома представлялась ей тем, что освобождает женщину, расширяет ее горизонты и позволяет занять равное с мужчиной положение. Гилман не выступала против брака – только против такого брака, который ограничивал и принижал женщин. Она писала, что в традиционном браке «женщину ограничивает дом, а мужчину ограничивает женщина».

Гилман признавала, что женский домашний труд «обладает настоящей экономической ценностью», поскольку «он позволяет мужчинам приумножать свои богатства с большей эффективностью». Однако экономическая значимость такого труда не признавалась обществом, и он не вознаграждался. «Женщины, которые больше всех трудятся, получают меньше денег, а те, у кого больше денег, трудятся меньше». Она не предлагала платить женщинам за работу по дому и уход за детьми, будь это плата в форме ежемесячного содержания, которое давал муж, или правительственной выплаты за каждого ребенка, как в некоторых европейских странах, но считала, что женщинам нужно самим добиваться экономической независимости.

Хотя Гилман делала акцент на экономической составляющей женской независимости, она также разделяла взгляды, которые высказала ее предшественница Эбба Гулд Вулсон: женщина имеет право жить полной жизнью вне заранее определенной роли. Для нее работа была еще и средством самореализации: «созидательный труд не только приносит глубокое удовлетворение, он также необходим для здорового развития личности. За малым исключением, современные девушки проявляют тягу к такой форме самовыражения». Современная женщина, утверждающая свое право на индивидуальность, с неизбежностью вырастала из старой уравнивающей модели брака.

В разделении труда Гилман видела благо для семьи. По ее мнению, не всякая женщина должна была совмещать роли поварихи, уборщицы и няни. Вместо этого, по мере притока женщин на рабочие места, многие традиционные обязанности по домашнему хозяйству можно будет делегировать специальным работникам. И здесь Гилман смотрит далеко в будущее, воображая многоквартирные дома для семейных женщин-профессионалок, где уборкой занимались бы специальные службы, где были бы оборудованы общие столовые, «зимний сад, ясли и детский сад, где дети находились бы под присмотром обученных медсестер и учительниц». О да, работающие матери тогда, как и теперь, должно быть, мечтали жить в подобных домах.

Гилман была одновременно тонким исследователем общества и визионером-утопистом. В 1903 году она говорила публике: «У нас будут более счастливые браки, более счастливые дома, более счастливые мужчины и женщины, когда люди обоих полов поймут, что они прежде всего люди и что перед человечеством стоят более серьезные задачи, нежели удовлетворение своих желаний или налаживание семейных отношений».

Жизнь Гилман демонстрирует, как идеальные представления расходятся с действительностью. Она дважды была в браке. Ее первым мужем был художник Чарльз Уолтер Стетсон, она вышла за него замуж в 1884 году в возрасте двадцати четырех лет. Через год она родила дочь, Кэтрин, и это событие одновременно вызвало у нее сильную радость и глубокое отчаяние. Это было больше чем обычная послеродовая депрессия – Гилман только и делала, что плакала, испытывала постоянную усталость и в итоге оказалась на грани психоза. Невролог С. Вир Митчелл прописал ей постельный режим и запретил заниматься интеллектуальным трудом, но это только ухудшило ее состояние. В автобиографическом рассказе «Желтые обои» (1892) она объясняла свою депрессию желанием убежать от брака и материнства, которое растравили своим покровительственным отношением мужчины. В конце концов она развелась с мужем, но в 1900 году вновь вышла замуж, на этот раз за своего кузена, юриста Джорджа Хоутона Гилмана. Этот брак оказался более удачным, потому что муж не препятствовал Гилман в занятиях литературой и в чтении лекций.

К тому времени как она вышла замуж во второй раз, она уже приобрела известность в обществе. Ее знали как автора «Женщин и экономики», и за этой публикацией последовали еще несколько книг, десятки статей и множество публичных лекций. В период между 1909 и 1916 годами она издавала ежемесячный журнал The Forerunner и писала большую часть материалов. Гилман была в меньшей степени женой и матерью и в большей степени – публичной фигурой. Она даже отдала свою дочь Кэтрин на воспитание в семью своего бывшего мужа и его новой жены и не забирала ее, пока та не подросла. С новым мужем и взрослой дочерью она жила в Нью-Йорке, и эта жизнь, по всей видимости, была для нее более счастливой, вероятно потому, что Джордж, который был семью годами младше Шарлотты, подчинялся сильной воле своей жены.

Одним из свидетельств ее сильной натуры было то, как под конец жизни она боролась с раком груди. В эпоху, когда о подобных заболеваниях не принято было распространяться, Шарлотта Перкинс Гилман встретила его отважно и непоколебимо. С 1932 года, когда у нее обнаружили рак, и до 1934 года, когда неожиданно скончался ее муж, она продолжала читать лекции и писать. Затем она переехала в Калифорнию к дочери и в 1935 году, зная, что лучшие медики ее времени не способны побороть болезнь, приняла дозу хлороформа, оставив записку: «Я предпочла хлороформ раку». Эта записка опубликована в автобиографии «Жизнь Шарлотты Перкинс Гилман» (1935), которую напечатали после ее смерти.

Вайолет Блэр Джанин и Шарлотта Перкинс Гилман – два крайних примера замужней новой женщины. Обе женщины смогли позволить себе вести такую жизнь благодаря тому, что у женщин из среднего и высшего классов появились новые возможности для самореализации. Джанин диктовала свои условия мужу, жила отдельно от него в другом городе, сама распоряжалась своими деньгами и участвовала в деятельности различных клубов и организаций. Только к концу жизни, когда муж состарился и ослабел, она стала для него заботливой женой.

Шарлотта Перкинс Гилман тоже не была предназначена для роли домохозяйки. Она развелась с мужем, доверила воспитание дочери другим людям, зарабатывала писательством и вступила в равный брак с мужчиной, который был на несколько лет моложе ее. Подобно своей британской современнице Сесили Гамильтон, написавшей популярную книгу «Брак как торговля» (1909), Гилман понимала, что брак по-прежнему будет оставаться обязательным карьерным шагом для женщины, если ей не откроются другие возможности.

До нее никто так подробно не объяснял, зачем замужним и одиноким женщинам оплачиваемое рабочее место. Она отмечала, что к концу XIX века три миллиона американок уже работали. Согласно переписи 1900 года, в сельском хозяйстве было занято около миллиона женщин: 500 000 (преимущественно чернокожих) работали в поле, 300 000 руководили фермерскими и садовыми работами. К 1910 году больше миллиона замужних женщин работали на фабриках, в офисах, лавках, школах, книжных лавках и бухгалтерских конторах, распоряжались бизнесом и преподавали в колледжах. Гилман не ошиблась в том, что женщины, в том числе замужние, хлынут на открывшиеся им рабочие места, хотя ее пророчество в полной мере осуществится только в самом конце XX века.

Но слова Гилман о том, что для женщины возможность найти работу приведет к тому, что «браки, дома, женщины и мужчины станут счастливее», остаются под вопросом. Подобно многим утопистам, она не смогла предугадать тех проблем, которые повлекла за собой реализация ее мечты.