Мало кто так повлиял на институт брака, как монах-августинец Мартин Лютер. Главным содержанием его «95 тезисов», вывешенных в 1517 году на двери Замковой церкви в Виттенберге, была критика церковной практики продажи индульгенций (папских диспенсаций, которые уменьшали или вовсе отменяли требуемое покаяние). Затем он поднял множество других острых тем своего времени, в том числе вопрос о необходимости целибата для священнослужителей. Сегодня индульгенции давно ушли в прошлое, а вот проблема целибата священников до сих пор актуальна. В этом отношении католическая церковь придерживается той же позиции, что и в 1525 году, когда Лютер женился на бывшей монахине Катарине фон Бора.

Лютер оспаривал запрет на брак для священников при помощи цитат из Священного Писания. Он не смог найти в Новом Завете ни единого свидетельства того, что Иисус осуждал брак апостолов: действительно, апостол Петр был женат, и, как считал Лютер, вполне вероятно, что и апостол Павел, и даже сам Иисус уже в молодости имели жен. Апостол Павел допускал, что священник может быть женат (1 Тим. 3:2, Тит. 1:6), и его авторитета было достаточно для Лютера. Более того, поскольку многие служители церкви имели сожительниц и те часто рожали от них детей, он рассудил, что лучше уж им было бы не жить во грехе, а состоять в законном браке. Он развил эти рассуждения в открытом письме «К христианскому дворянству немецкой нации об исправлении христианства», которое завершалось тремя характерными для его стиля резкими предложениями:

«Во-первых, не каждый священник может обойтись без жены, которая [нужна ему] не только как женщина, но в гораздо большей степени ради ведения домашнего хозяйства…» (женщина предстает здесь как источник сексуального удовольствия и незаменимый работник по хозяйству).

«Во-вторых, папа не властен запретить это, точно так же, как не в его власти запретить есть, пить, отправлять естественные надобности или прибавлять в весе» (здесь секс ставится в один ряд с другими естественными человеческими нуждами).

«В-третьих, несмотря на папский закон и вопреки ему, браки все же заключаются, – с его законом уже покончено и он не имеет никакого значения. Ведь заповедь Божья о том, что никто не должен разлучать мужчину с женщиной (Мф. 19:6), намного превосходит папский закон…» (Божественный закон превосходит папский закон).

В том же году в предисловии к сочинению «О вавилонском пленении Церкви» Лютер заявил, что брак не таинство, он отличается от церковного ритуала и не наделен сакральным значением. Сторонники Реформации уменьшили число католических таинств с семи до трех, оставив лишь крещение, епитимью и евхаристию, поскольку они упоминались в Библии и считались необходимым условием для спасения души. Но это не значило, что брак терял свою значимость в глазах христианина. Опираясь на Писание – высший авторитет в вопросах веры, Лютер рассуждал о том, что брак – благо для любого человека, будь то священник или мирянин. Он также признавал, что развод вызывает у него отвращение, хотя и допускал, что этот вопрос требует обсуждения.

Несмотря на разрыв с ортодоксальным взглядом на брак, Лютер разделял католический взгляд на женщину как низшее существо, чья главная функция – продолжение рода. Для Лютера, как и для большинства его предшественников и современников, женское предназначение состояло в том, чтобы «служить мужчине и быть его помощницей».

Семья, таким образом, строилась на строгой иерархии: муж был главой семейства, жена стояла ступенью ниже, а долгом детей было подчиняться обоим родителям. Мнение Лютера о браке, пожалуй, наиболее последовательно изложено в «Малом катехизисе» – эту книгу будут читать в лютеранских домах на протяжении последующих веков. Обязанности супругов были обусловлены их полом: мужьям предписывалось обращаться «благоразумно с женами, как с немощнейшим сосудом», а жены должны были повиноваться «своим мужьям, как Господу». И все же Лютер вслед за апостолом Павлом считал, что взаимная любовь между супругами была милостью Божьей.

Лютеране по всему миру, от США до Германии и Скандинавии, верили в то, что брак строится на взаимных чувствах и что отношения между супругами иерархичны. До сегодняшнего дня также сохранилось лютеровское представление о том, что хороший христианин обязан исполнять не только религиозные, но и семейные обязанности.

В 1525 году 42-летний Лютер решил подкрепить свое мнение поступком. Взяв в жены 25-летнюю Катарину фон Бора, он вступил в ряды женатых священников – деятелей Реформации. Это был не первый случай, когда католический священник женился, но уж точно наиболее исторически значимый.

Кто же была та женщина, которая вошла в историю как жена Мартина Лютера? Мы знаем о ней исключительно из записей самого Лютера и его современников; ничего из написанного Катариной фон Бора, даже ни единого письма ее к мужу, не сохранилось. Как жаль, что мы не знаем о ней больше! Однако яркость ее личности передается даже через фильтр мужского взгляда. Катарина была из благородной, но не слишком богатой семьи. Ее мать умерла, когда она была ребенком, а отец женился во второй раз и отдал девочку в школу при монастыре. В девять лет ей было предопределено стать монахиней саксонского цистерцианского монастыря в Нимбшене, где настоятельницей была ее кузина. В шестнадцать она постриглась в монахини и стала бы невестой Христа, если бы не Реформация.

В 1522 году ее родственник, настоятель августинского монастыря близ Нимбшена, сложил с себя обет и вместе с членами своей братии присоединился к лютеранам. Катарина и ее сестры во Христе были глубоко взволнованы этим решением. Они написали письма своим семьям, прося разрешения также сложить с себя обет. Но их семьи не были заинтересованы в том, чтобы эти женщины вернулись в мир – ведь некоторых из них отослали в монастырь специально, чтобы не пришлось собирать приданое, а некоторые уже внесли некоторый аналог приданого в обитель. К чему их семьям было желать возвращения этих женщин?

Не дождавшись ответа от семей, монахини взяли инициативу в свои руки. Они обратились напрямую к лидеру Реформации Мартину Лютеру и сообщили, что новый взгляд на веру не позволяет им оставаться в монастыре. Но как они могли оставить монастырь в стране, раздираемой религиозными конфликтами? И куда им было пойти?

Катарина и восемь ее сестер предприняли отчаянную авантюру, в которой им помог торговец рыбой. В 1523 году в канун Пасхи женщины спрятались в телеге, груженной бочками с сельдью, и ехали три дня, пока не очутились в монастыре августинцев в Виттенберге, где Лютер по-прежнему был монахом и преподавал библейскую теологию. Он поселил женщин в хороших домах, а некоторых выдал замуж. Вести об их местонахождении распространились стремительно, поскольку один студент из Виттенберга в письме другу писал: «Пару дней назад в город въехала повозка с непорочными девами, которые пуще жизни хотели выйти замуж. Господь да дарует им мужей, пока не стало слишком поздно!»

Катарина провела в Виттенберге два года, постигая премудрости домоводства и ища достойного жениха. Она приглянулась одному образованному молодому человеку из аристократической нюрнбергской семьи, но тот не смел ослушаться родителей, не желавших взять в семью беглую монахиню без приданого.

Узнав о ее проблеме, Лютер предложил ей в мужья пастора Каспара Глатца, но Катарине доктор Глатц не понравился. Однако она дала понять, что согласилась бы на брак с другом Лютера, доктором Амсдорфом, или с самим Лютером. Очевидно, она была не робкого десятка. Несмотря на то что за ней не было приданого, Катарина понимала, что может похвастаться благородным происхождением, а также своим прошлым – добропорядочной жизнью в монастыре.

Хотя не каждый мужчина согласился бы взять в жены бывшую монахиню, Лютер постепенно начал склоняться к мысли, что она могла бы составить ему хорошую пару. С благословения своего отца, человека простого происхождения, разбогатевшего на медных рудниках, Лютер взял Катарину в жены. То, что начиналось как удобный брак, со временем превратилось в любовный союз.

Помолвка Лютера и Катарины фон Бора, приравненная к законному браку, состоялась в присутствии четырех свидетелей, а через две недели был устроен большой праздник, на который были приглашены родители Лютера. Несмотря на всенародную известность, за деньгами на устройство праздника Лютеру пришлось обращаться к покровителям. Это была лишь первая в череде многих финансовых проблем, с которыми придется столкнуться супругам.

Каково было Катарине фон Бора переезжать в запущенный виттенбергский монастырь, где спали на засаленных, набитой соломой матрасах? Что она чувствовала, лежа в постели с полноватым, не слишком привлекательным и не обученным манерам мужчиной средних лет? Позднее она будет критиковать его грубый язык и неотесанность, но в первые годы брака она, вероятно, помалкивала. На протяжении всей замужней жизни она обращалась к супругу не иначе как «господин Доктор», подчеркивая разницу в статусе.

Катарина была не из тех, кто бездействует и жалуется на жизнь. Она с самого начала решительно приняла бразды домашнего правления. В августинском монастыре, который сначала был сдан в аренду Лютеру герцогом Фредериком и затем подарен ему на свадьбу новым герцогом, было сорок комнат на первом этаже и кельи. В нем в разное время жили шестеро детей Катарины и Лютера (один из них умер в младенчестве), шесть или семь их осиротевших племянников и племянниц, четверо детей одного из овдовевших друзей Лютера, тетя Катарины Магдалена, воспитатели детей, слуги и служанки, квартирующие студенты, гости и беженцы. Катарина была не просто хорошей Hausfrau, она невероятно умело управляла этим разросшимся общежитием.

Из гигиенических соображений она устроила в доме ванную, которая, вероятно, также служила прачечной. Из соображений экономии она завела пивоварню, разбила огород и посадила фруктовый сад, в котором росли яблоки, персики, виноград и орехи. Она пасла, доила, отправляла на убой и на продажу коров и делала масло и сыры. Никто не смел обвинить Катарину в безделии, но ее критики – а их находилось предостаточно – полагали, что она слишком властная и заносчивая. Лютер иногда называл ее «Dominus» («Господином») и даже шутливо рифмовал ее имя, «Kethe», с «Kette» («цепи»). Он, кажется, невзирая на все рассуждения об иерархии мужчин и женщин в браке, довольно легко смирился с ее властью. «В домашних делах, – говорил он, – я полагаюсь на Кете. Во всех остальных – на Господа».

Как жена, Катарина обращала внимание на все физические и эмоциональные нужды и невзгоды мужа – о его диете, болезнях, приступах депрессии. За этим стояла давняя традиция, согласно которой жена должна была если не исцелять мужа, то по меньшей мере следить за его здоровьем. Как гласит пособие, выпущенное в Германии в 1467 году, одной из обязанностей жены было сопровождать мужа, когда ему вырывали зуб. В пособии приведен рисунок, на котором муж сидит на стуле, держа за руку свою супругу, пока хирург-дантист проводит процедуру.

Катарина знала секреты лечебных трав и припарок. Она следила за диетой Лютера и делала ему массаж. Когда у него обострялась депрессия – он называл такие приступы происками дьявола, – она неустанно заботилась о нем, чтобы убедиться, что приступ проходит. Иногда это было непросто – к примеру, однажды пришлось снимать с петель дверь в комнату, в которой Лютер сам себя запер. Катарина могла вести себя покорно на людях, но в частной жизни она знала, когда следует вмешаться и сделать по-своему.

Что касается экономических вопросов, здесь она решительно взяла бразды правления. Следовало умерить ту щедрость, которую Лютер проявлял к студентам, нуждающимся родственникам, друзьям и приживальщикам, иначе хозяйство оказалось бы под угрозой. Некоторые недоброжелатели возмущались тем, как Катарина ограничивала щедрость Лютера, а также ее деловым чутьем. Как и многие женщины, бывшие замужем за мыслителями – например, рассеянными профессорами или раввинами, – она была просто вынуждена заниматься экономическими вопросами в доме, хотя в ее случае наклонности к этому играли свою роль.

В своих взглядах на родительство супруги, похоже, совпадали и считали своих шестерых детей источником радости. Подобно современным родителям, они уделяли большое внимание их отлучению от груди и режущимся зубкам, гордились их достижениями и тяжело переживали утрату двух дочерей, одна из которых умерла в четырнадцать лет, а другая – когда ей не было и года. Безусловно, в чем-то их подход к воспитанию разнился. Катарина вынашивала детей, рожала их в муках, кормила грудью. Она, вероятно, убирала за сыном, который, по словам Лютера, мочился во всех уголках дома. Маловероятно, что она могла бы закричать в сердцах, как делал это Лютер: «Дитя, что такого ты сделал, чтобы заслужить мою любовь? Изгадил все углы и кричал на весь дом?» В отличие от Абеляра, относившегося с отвращением к крикам детей и их нечистотам, которые они с Элоизой считали несовместимыми с интеллектуальными занятиями, Лютер признавал детей как основу для омоложения своей жизни. Эта деталь открывает один из наиболее кардинальных сдвигов, который повлекла за собой Реформация. Отныне дом пастора, оживленный заботой жены и наполненный малыми детьми, будет новой моделью для протестантских семей по всему миру.

В Швейцарии и Страсбурге («вольном городе» под контролем Австрии) женщины следовали примеру немок и выходили замуж за протестантских реформаторов, которые прежде были священниками. Они разделяли религиозные убеждения своих мужей, столь же рьяно радели за дело, а также делили с ними все горести и опасности, которыми чревата была поддержка Реформации. Подобно Катарине фон Бора, они обеспечивали поддержку и заботу своим мужьям-богословам, ведшим борьбу с прежней догмой, и укрывали у себя беженцев-протестантов. Порой и им самим приходилось сниматься с места, если противники протестантизма усиливали свое влияние.

Вибрандис Розенблатт (1504–1564) побывала замужем за тремя протестантскими реформаторами в Базеле и Страсбурге и каждому мужчине подарила детей, а до того она была женой гуманиста из Базеля Людвига Келлера, который умер в первые месяцы брака, в 1526 году. Родив дочь от Келлера, Вибрандис вступила во второй брак со священником, ученым теологом и профессором Эколампадием в базельской Мартинскирхе. Ей было двадцать четыре, а ему – сорок пять, что позволяло некоторым современникам, в том числе Эразму, язвить по поводу их разницы в возрасте. Эколампадий, по всей видимости, был доволен своим выбором. В 1529 году он написал своему сподвижнику Вольфгангу Фабрициусу Капито: «Моя жена – то, о чем я всегда мечтал, и я не мог бы желать большего. Не строптивица, не болтушка и не вертихвостка, но хорошая хозяйка». Мы не знаем, как относилась к мужу Вибрандис, но за три года брака она родила ему сына и двух дочерей, развлекала протестантских священников и их семьи, переписывалась с женами других реформаторов, делила с мужем радость от побед в религиозных сражениях в Базеле и скорбела, когда в 1531 году он умер.

Вибрандис овдовела в тот же месяц, что и Вольфганг Капито, которому Эколампадий двумя годами ранее так восторженно описывал свой брак. Прошло меньше года, и Капито, вдохновленный похвалами своего покойного друга, посватался к Вибрандис, а она ответила согласием. С детьми от двух предыдущих замужеств она приехала в Страсбург, где Капито был известным пастором и профессором. Вновь Вибрандис стала женой, матерью и домохозяйкой с бесчисленными обязанностями. Своему третьему мужу она подарила пятерых детей. Брак с Капито продлился десять лет. Все девять ее детей дожили до великой чумы 1541 года, которая унесла троих из них – как и самого Капито.

Еще одной жертвой эпидемии стала Элизабет Бутцер, жена реформатора Натаниэля Бутцера. Понимая, что умрет, и зная о потере Вибрандис, она вызвала ту к своему одру. Вибрандис пришла ночью – так велик был страх, что кто-нибудь увидит ее, недавно сделавшуюся вдовой, разгуливающей по улицам. Элизабет попросила ее выйти замуж за Бутцера, когда она умрет. Эта просьба одной обреченной на смерть женщины к другой многое говорит нам о людях той эпохи: женщина, беспокоящаяся за будущее своего мужа, и вдова, о благочестии и трудолюбии которой шла слава. Вибрандис и Бутцер сочетались браком на следующий год.

Бутцер одновременно скорбел о своей умершей жене и вместе с тем проникался чувством к новой. В письме к другу он выражает оба чувства: «Лучше моей новой жены не представить, она очень нежна и заботлива… Если бы только я мог отплатить ей тем же. Но увы, скорблю по той, кого потерял!» Новое семейство состояло из матери Вибрандис и ее пятерых выживших детей. Вскоре к ним добавились еще двое (один, правда, умер в младенчестве) и удочеренная кузина. В общей сложности Вибрандис родила одиннадцать детей от четырех мужей.

Дом Бутцеров в Страсбурге, как и дом Лютера в Виттенберге, был пристанищем для беглых протестантов, среди которых был итальянец Вермильи, который так вспоминал свое пребывание в этом доме в 1542 году: «Я прибыл в дом Бутцера и счастливо провел там 17 дней. Это огромный постоялый двор, принимающий религиозных беженцев». Он не упоминает о Вибрандис, женщине, которой они были обязаны теплым приемом. Действительно, целый год Вибрандис в одиночестве хозяйствовала в страсбургском доме, пока ее муж помогал архиепископу Кельнскому. И несколько раз, пока ее муж отлучался по делам, она держала оборону, заботилась о больной матери, больных детях и справлялась с непрекращающимся потоком беженцев.

В 1548 году Натаниэль Бутцер отправился в Англию по приглашению архиепископа Томаса Кранмера. Он должен был работать над переводом Библии и преподавать в Кембридже. Тем временем в Страсбурге до Вибрандис доносились неприятные слухи о том, что «лучше бы ей приехать к Бутцеру, а иначе как бы он не женился на другой. Герцогиня Саффолкская, например, недавно овдовела и положила на него глаз».

Наконец Вибрандис приехала в Англию со всей семьей. Но Бутцер, истощенный трудами, умер в феврале 1551 года. Теперь на плечи Вибрандис легла обязанность возвратить всю семью в Страсбург. Из уцелевших писем на немецком и латыни можно судить о ее способности самостоятельно улаживать финансовые вопросы. Она написала архиепискому Кранмеру, и тот прислал ей сто марок.

После возвращения в Страсбург Вибрандис с детьми перебралась обратно в Базель. Здесь она умерла во время чумы 1564 года и была похоронена рядом со своим вторым мужем, Эколампадием.

Немецкоязычные протестантские жены из Базеля, Страсбурга и Виттенберга внесли серьезный вклад в Реформацию: они обеспечивали достойный быт своим мужьям. Благодаря им возникла новая модель семейных отношений, в которой жена, хотя и прислуживала своему мужу, в воспитании детей и налаживании христианского быта считалась его компаньоном. Благодаря переводу Библии на немецкий, сделанному Лютером, они могли читать Писание и заложили основу традиции семейного обсуждения священных текстов, которая просуществует веками. Слово Hausfrau не передает всего разнообразия обязанностей вне дома, таких как написание писем или семейные и деловые поездки, которые позволяли женам стать полноправными участницами более масштабных религиозных и социальных реформ.