Капитан Делонг изучал свой потрепанный погодой корабль в золотистых лучах калифорнийского солнца, проверяя каждый клапан, каждую деталь, каждый пояс обшивки его длинного корпуса. Он гадал, где скрываются ее слабости. Есть ли гнилые балки? Неплотные швы? Малейший недочет мог стоить жизни ему самому и всем тем, кто отправится с ним в Арктику. «Жаннетта» выдержала долгое путешествие – и прекрасно себя показала, – но Делонг понимал, что она не готова к грядущей встрече со льдами. Работы было еще много, а времени – мало. Чтобы «Жаннетта» выдержала давление пакового льда, ее нужно было укрепить так, как до этого не укрепляли ни одно идущее в Арктику судно.

Большую часть января 1879 года корабль провел на верфи Мар-Айленд возле Сан-Франциско, ожидая инспекции специально приглашенной комиссии флотских инженеров. Верфь Мар-Айленд была единственной военно-морской верфью на западном берегу США. Иногда там строили новые корабли, но в основном обслуживали и инспектировали суда Тихоокеанской эскадры. Комплекс литейных мастерских, трубных и механических цехов, домов, пилорам, дымовых труб и грузовых стрел окружал плавучий сухой док, устроенный на болотистом острове, где река Напа впадает в дальнюю часть залива Сан-Франциско.

Каждое утро колокольный звон возвещал о начале смены, и бригады ремесленников – плотников и кузнецов, жестянщиков и извозчиков, слесарей и маляров, конопатчиков и бондарей – приступали к своей шумной работе. Верфь Мар-Айленд была западным аванпостом зарождающейся американской мощи, прекрасно оснащенной ремонтной мастерской пока еще крошечного, но уже растущего флота, который медленно переходил от парусов к паровой тяге, от дерева к металлу. На крыше штаба была установлена покрытая медью статуя огромного белоголового орлана, который чуть нагнулся к воде, словно бы прощаясь с американскими кораблями, уходящими в далекие области Тихого океана.

Многие прекрасные суда – бриги, мониторы, корветы, шхуны и военные шлюпы – были спущены на воду на Мар-Айленде или проходили там полный ремонт. Но самым славным украшением верфи в XIX веке стал старый, построенный в Бостоне 54-пушечный фрегат «Независимость», который, согласно наблюдению одного историка флота, почти 70 лет был «столь же неотъемлемой частью порта Мар-Айленда, как и кричащие чайки».

В окружении стоящих возле верфи военных судов изящная «Жаннетта» казалась хрупкой и неприметной. Осмотрев ее, флотские инженеры вынесли неодобрительное заключение. По их мнению, чтобы «Жаннетта» могла выстоять в схватке со льдом, над ней нужно было еще немало поработать – и особенно над ее корпусом. Для них было загадкой, как эта яхта, еще будучи «Пандорой», вообще смогла пережить три плавания в Арктику.

Само собой, инженерам полагалось проявлять осторожность, и они понимали, что их рекомендации мало что изменят во флотской иерархии, тем более что все расходы покрывал Беннетт. И все же их оценка оказалась весьма радикальной: они постановили, что нужно полностью перестелить палубы, соорудить переборки, установить новые бойлеры, перестроить угольные ямы и усилить весь корпус дополнительным слоем обшивки. Они также посоветовали добавить немалое количество балок и креплений. Список необходимых ремонтных работ все рос и рос, в конце концов их оценочная стоимость достигла 50 000 долларов.

Делонг был поражен результатами экспертизы, хотя и понимал, что многие рекомендуемые работы действительно необходимы и в итоге пойдут на пользу ему и его команде. Советы инженеров пугали его. «Нужно остановить их, – писал он, – иначе они нас погубят». Несмотря на то что Беннетт никогда не отказывался оплатить счет, Делонг считал себя обязанным удостовериться, что инженеры не потребовали проведения ненужных работ, чтобы обмануть далекого – и весьма расточительного – издателя. «Я считаю ваши интересы своими, – написал Делонг Беннетту вскоре после прибытия в Калифорнию. – Я всеми силами стараюсь сократить расходы, как если бы мне самому пришлось оплачивать счета».

Все работы должны были провести на верфи Мар-Айленд, но Делонг понимал, что настоящие эксперты по части ремонта кораблей, их оснащения, снабжения продовольствием и комплектации команды были сосредоточены в трех тысячах миль от Сан-Франциско – на восточном побережье США. Делонг хотел проконсультироваться с Военно-морским министерством, со Смитсоновским институтом, с Военно-морской академией и с лучшими американскими учеными и теоретиками Арктики, не говоря уже о представителях Беннетта в «Геральд». Смерть Августа Петермана в Готе, о которой Делонг узнал вскоре после прибытия в Сан-Франциско, оставила пустоту в душе экспедиции, и Делонг чувствовал, что эту пустоту нужно заполнить профессиональными оценками и авторитетными мнениями, которые можно было получить лишь на восточном побережье.

Но главное, Делонгу претило быть во власти политических сил, которым он не мог лично противостоять. Здесь, в Калифорнии, по его словам, ему «недоставало пушек, чтобы поднять шум». Полагая, что «полезнее всего» будет отправиться в Вашингтон, Делонг написал министру ВМС и получил разрешение на длительное путешествие на другой конец страны.

Следить за ежедневными работами на Мар-Айленде Делонг оставил мастера Джона Даненхауэра. После прибытия в Калифорнию его симпатия к Даненхауэру только возросла. Делонг посоветовал штурману запастись терпением и выдержкой для общения с инженерами, но при этом зорко следить за расходами. «Деньги часто расходуются по пустякам, – сказал Делонг Даненхауэру и велел ему внимательнее относиться к расходам Беннетта, чем к своим собственным. – Я оставляю вас за старшего и прошу вас приложить все усилия для исполнения моих желаний».

В первую неделю февраля Делонг вместе с Эммой и Сильвией в Окленде сел на поезд «Юнион Пасифик» и отправился в Вашингтон.

Поездка на восток заняла неделю, и в ходе нее Делонг начал обдумывать другой животрепещущий вопрос: кого взять с собой на полюс? Пока он с переменным успехом набрасывал список возможных участников экспедиции и в Вашингтоне надеялся большую часть времени посвятить беседам с кандидатами. Для плавания ему нужно было около тридцати человек – двадцать матросов с разными специальностями, пять флотских офицеров, ледовый лоцман, врач, пара гражданских ученых и один или два погонщика собак.

Но зачем кому-либо – будь то офицер, матрос или ученый – вызываться добровольцем на такую рискованную и сложную миссию в Арктике? Отчасти ее притягательность объяснялась героическими стремлениями нового поколения: большинство кандидатов, как и сам Делонг, пропустили величайший конфликт в американской истории. Эти молодые мужчины жаждали славы, которой их отцы добились на полях сражений Гражданской войны, и желали испытать свое мужество в опасном и авантюрном предприятии – если не на войне, то в какой-нибудь подобной ситуации.

Несколько кандидатов уже бывали в Арктике и влюбились в ее странный свет, вопиющую пустынность и прекрасную инаковость. Их, как и Делонга, постигла полярная лихорадка, и они не могли не вернуться на север, хотя порой и сами были не в состоянии объяснить причины этого стремления.

Определенной притягательностью обладала и сама возможность принять участие в исследовательской экспедиции. Сложно преувеличить, какой значительной, блистательной и заманчивой казалась некоторой части американской публики миссия «Жаннетты». Добавьте к этому элемент национализма – стремление обогнать другие страны и первыми достичь полюса, – и плавание Делонга становилось невероятно притягательным для молодых людей определенного склада.

Делонг уже получил не одну сотню заявок из Америки и со всего света. Трясясь в поезде, он набросал ответные письма самым перспективным кандидатам. Однако многие соискатели казались весьма подозрительными. Делонга заваливал письмами не по годам развитой подросток, который уверял, что готов отправиться в Арктику даром, «издавать газету и долгими зимними вечерами устраивать всевозможные представления на потеху команде».

В идеале Делонг искал холостых мужчин в отличной физической форме – прекрасных матросов, которые очень мало пили и готовы были работать за флотское жалованье. Делонг ничего не имел против иностранцев, но они должны были уметь читать и писать по-английски. Среди всех он выделял скандинавов, но считал вполне подходящими англичан, шотландцев и ирландцев. Испанцам, итальянцам и особенно французам стоило «отказывать сразу же», как Делонг написал в своей памятке, что было довольно странно, учитывая, что его жена выросла во Франции, а сам он происходил из французских гугенотов. Он хотел, чтобы на борту был хороший музыкант, который сможет скрасить одинокие гиперборейские вечера. Кок должен был быть мастером своего дела и уметь импровизировать, так как ему придется готовить странную пищу.

Но главное – Делонг искал во всех абсолютной преданности флотской дисциплине, или, по его собственным словам, «безоговорочного подчинения любому приказу, каким бы он ни был». Этого качества страшно не хватало участникам миссии «Поляриса» и других арктических экспедиций.

Джон Даненхауэр станет штурманом «Жаннетты» – в этом Делонг не сомневался. Британский плотник Альфред Суитман и ирландский боцман Джек Коул так хорошо показали себя в плавании вокруг Южной Америки, что Делонг решил взять с собой и их. Швейцарский актер и оперный певец Сэмюэль, который в путешествии из Гавра стал для всех глотком свежего воздуха, в Арктику не собирался. Он больше не хотел работать корабельным стюардом и надеялся вернуться на нью-йоркскую сцену. Из-за этого Делонгу пришлось искать другого стюарда. Еще до отъезда из Сан-Франциско он начал поиски работников камбуза среди растущего китайского населения города. Даненхауэр вскоре должен был побеседовать с несколькими кандидатами из Чайна-тауна.

Делонг уже знал, кто займет место старшего офицера и первого помощника капитана – на эту должность он прочил своего старого друга лейтенанта Чарльза Уинанса Чиппа. Делонг не забыл доблестной службы и мудрых советов Чиппа на борту «Малой Джуниаты». У Чиппа был огромный опыт: он более 10 лет служил во флоте и за это время ходил на шлюпах, фрегатах и канонерских лодках и бывал, казалось, везде – не только в Арктике, но и в Сиаме, на Кубе, в Норвегии, на острове Формоза, в Леванте, Корее и Северной Африке. Чипп родился и вырос в Кингстоне – историческом городе на берегу Гудзона примерно в 90 милях к северу от Манхэттена – и в 1868 году с отличием окончил Военно-морскую академию. Чипп был высок и строен, зачесывал назад редеющие темные волосы и носил густую бороду. У него были серьезные, глубоко посаженные глаза. Он отличался крайней немногословностью. «Он редко улыбается и очень мало говорит», – писал Делонг, но Чипп был «безгранично надежен и честен» и зарекомендовал себя как безупречный офицер. Беннетту пришлось послать лишь одну телеграмму в Военно-морское министерство, чтобы Чиппа, который в те дни служил в Китае, перевели на «Жаннетту». Пока Делонг ехал на поезде в Вашингтон, Чипп на пароходе плыл по Тихому океану в сторону Сан-Франциско.

Делонг также выбрал и другого флотского офицера: Джордж Мелвилл должен был стать судовым механиком «Жаннетты». Дальний родственник великого писателя, Мелвилл слыл настоящим гением по части машин – вечно измазанным в машинном масле мастером, который чувствовал себя как дома среди стучащих бойлеров и мощных струй пара. Ему было 38 лет, и он обладал громким голосом, крепким телосложением и огромной лысой головой, которая словно бы вылезала из кудрявой бороды, подобно слишком большому для своего гнезда яйцу. Он родился в Нью-Йорке и, как и сам Делонг, вырос в Бруклине. Мелвилл не чурался крепкого словца, но при этом не пил, не играл в азартные игры и был лишен большинства остальных пороков. Он успел зарекомендовать себя на верфях Нью-Йорка и Бостона, стал экспертом по торпедам и плавал на нескольких боевых кораблях, в том числе и вместе с Делонгом. В общей сложности Мелвилл провел во флоте более трети своей жизни. Будучи самоучкой, он прекрасно разбирался в минералогии, зоологии и многих других областях.

Многочисленные таланты Мелвилла так ценились во флоте, что начальство даже не хотело давать ему отпуск. Не хотела отпускать его и привыкшая к лишениям жена Гетти, которая с тремя детьми жила в небольшом пенсильванском городке Шерон-Хилл в окрестностях Филадельфии. Гетти была красивой женщиной, но не могла справиться со своим пристрастием к алкоголю, имела ужасный характер и была психически нестабильна, что, вероятно, может объяснить стремление Мелвилла как можно чаще отправляться в долгие плавания, которые позволяли ему быть вдали от дома. «Над ним мрачной тучей висели тайны его домашней и семейной жизни», – вспоминал один из его знакомых. Подобно Делонгу, во время плавания к берегам Гренландии Мелвилл подхватил арктическую лихорадку и был твердо настроен однажды вернуться на север. Он много читал о «полярной проблеме» и имел собственные представления о способах ее решения. Делонг считал Мелвилла «прекрасным человеком и братом». Через месяц Мелвилл должен был прибыть в Сан-Франциско.

С особенным пристрастием Делонг выбирал и судового врача. Когда он навел справки, нашелся лишь один первоклассный флотский врач, который был готов и нацелен отправиться в Арктику – сверхштатный хирург-ассистент Джеймс Маркем Эмблер. Спокойному, симпатичному доктору Эмблеру был 31 год. Он происходил из знатной семьи (его отец тоже был врачом) и вырос в округе Фокир в штате Виргиния у подножия Голубого хребта, неподалеку от Вашингтона. Будучи подростком, он служил кавалеристом во время Гражданской войны, но в основном томился в убогом союзном лагере для военнопленных. Эмблер окончил Вашингтонский колледж (ныне Университет Вашингтона и Ли) и медицинский факультет Университета Мэриленда. Он три года практиковал медицину в Балтиморе, а затем в 1874 году поступил во флот.

Помимо прочего, Эмблер служил на корвете во время длительного плавания по Вест-Индии. Он недавно обручился, и поэтому, согласно одному историку, «ему заметно недоставало энтузиазма для арктической экспедиции». Но, выжив в лагере для военнопленных, молодой врач ничуть не боялся ужасов Арктики. Делонг собирался встретиться с Эмблером в Вашингтоне – доктор как раз был в отпуске и приехал навестить семью в соседней Виргинии.

По прибытии в Вашингтон Делонги заселились в фешенебельный отель «Эббитт-Хаус» на углу Четырнадцатой улицы и F-стрит, который был популярен среди высокопоставленных офицеров армии и флота. Это было шестиэтажное здание с мансардой и роскошным рестораном, в котором подавали всевозможные деликатесы вроде «зажаренного на открытом огне красноголового нырка со смородиновым соусом». Один из люксов отеля занимал генерал Уильям Текумсе Шерман, другой – адмирал, герой Гражданской войны Дэвид Диксон Портер. На следующие три месяца «Эббитт-Хаус» стал Делонгу домом и операционной базой.

Через несколько дней Делонг встретился с военно-морским министром Ричардом Уиггинтоном Томпсоном. Юрист и политик из Индианы, Томпсон был долговязым, очевидно лишенным чувства юмора человеком 70 лет с седыми волосами, глазами навыкате и большим острым носом. Он никогда не служил во флоте и до смешного не подходил на должность военно-морского министра. Весьма показательная, хотя, возможно, и выдуманная, история гласит, что вскоре после назначения невежественный по части морского дела Томпсон проводил инспекцию нового боевого корабля и, спустившись под палубу, воскликнул: «Боже, да эта посудина полая!»

Однако, несмотря на недостаток знаний, министр Томпсон был полон решимости поддержать полярную экспедицию Делонга и заверил молодого капитана, что сделает все возможное, чтобы плавание обрело национальное значение. «Я хочу, чтобы во время этой экспедиции в ваших руках было сосредоточено не меньше власти, чем в руках адмиралов, командующих флотом, – сказал Томпсон Делонгу. – Это плавание должно окончиться успехом, поэтому вам следует заранее защититься от любого недовольства, неподчинения и несчастья». Томпсон был настроен оптимистично и полагал, что через Берингов пролив Делонг «сумеет пробиться к полюсу».

По настоянию Томпсона, конгресс не стал медлить и 27 февраля принял постановление, в котором экспедиция Делонга формально провозглашалась американским проектом. При этом было отмечено, что почти все расходы берет на себя частное лицо – Джеймс Гордон Беннетт. В постановлении говорилось, что все члены экипажа «Жаннетты» «во всех отношениях подчиняются военному кодексу и военно-морскому уставу и дисциплине». Технически будучи только лейтенантом ВМС США, Делонг становился капитаном экспедиции и наделялся полномочиями вести судно в Арктику под флагом американского флота и поддерживать «субординацию в случае любого мятежа» в команде. Проекту, который теперь получил полную государственную поддержку, присвоили новое имя: Американская арктическая экспедиция.

Несколько недель Делонг охотился за официальными лицами в кабинетах и коридорах Военно-морского министерства – как он сам выразился, «постоянно мозоля им глаза» – и, в конце концов, добился всего, чего хотел. Постоянно связываясь с Даненхауэром посредством телеграфа, Делонг издалека наблюдал за всеми этапами реконструкции «Жаннетты», при этом почти ежедневно контактируя с Беннеттом, который оставался в Париже. «Мне достаточно одного слова из Сан-Франциско, чтобы загореться и тотчас открыть огонь по министерству», – писал Делонг издателю. Беннетт, в свою очередь, по телеграфу отвечал, что он рад слышать, «как продвигаются дела в Вашингтоне».

В целом Делонг был чрезвычайно доволен своей работой. Министр Томпсон пообещал ему при необходимости вмешаться, если инженеры Мар-Айленда начнут проводить на «Жаннетте» бесполезные и необоснованные ремонтные работы. Томпсон также дал слово, что флот выделит военный корабль, чтобы доставить на Аляску дополнительные запасы угля и продовольствия, «если в Сан-Франциско найдется для этого подходящее судно».

Иными словами, поездка Делонга на восточное побережье проходила исключительно хорошо. Вашингтон словно бы открывал перед ним и его экспедицией все двери – не только Военно-морского министерства, но и конгресса, Смитсоновского института, даже Белого дома. Однажды Делонга пригласили на ужин с президентом Ратерфордом Хейсом и первой леди. Эмма сочла президента «спокойным и приятным джентльменом, который не производит особенного впечатления», и это описание перекликается с другими свидетельствами современников о робком выходце из Огайо. Пятикратно раненный герой Гражданской войны, он был избран – иногда даже говорят: «назначен» – на должность в ходе одних из самых грязных президентских выборов в американской истории, проиграв прямые выборы и получив кресло только после того, как конгресс передал республиканскому кандидату двадцать спорных голосов выборщиков. Из-за этого многие демократы отказались признать легитимность выборов и назвали нового президента мошенником.

Встреча Делонгов с президентом Хейсом была во многом формальной. «Он ничего не знал об исследованиях Арктики, – писала Эмма, – и принял нас из чувства долга». Если вечер и показался им скучным, это отчасти объяснялось неприятием алкоголя со стороны первой леди Люси Хейс – из-за отказа от подачи алкоголя ее даже прозвали Лимонадной Люси. Поговаривали, что при Хейсах в Белом доме «вода лилась рекой».

Учитывая явное безразличие президента Хейса к грядущей полярной экспедиции, Эмма надеялась, что чуть более живая миссис Хейс спасет положение, «но даже она не сумела скрасить этот вечер». Когда Делонги собрались уходить, Люси вручила им огромный букет, что Эмма сочла любезным, но насквозь «фальшивым» жестом.

Через несколько дней Делонг наконец встретился с Джеймсом Эмблером, которого собирался взять на должность судового врача. Флотский доктор навестил его в «Эббитт-Хаусе» и немного рассказал о себе. Делонгу он сразу понравился, но доктор Эмблер, как выяснилось, принес плохие новости: он втайне навел справки о медицинских аспектах «расстроенного разума» Джона Даненхауэра, и ситуация оказалась гораздо тревожнее, чем полагал Делонг.

Эмблер посетил Государственную больницу для безумных и побеседовал с врачами, которые лечили Даненхауэра от «меланхолии». Те считали весьма вероятной новую вспышку безумия, которая вполне может постичь Даненхауэра, особенно если он отправится в столь суровую среду, как Арктика.

Затем Эмблер копнул глубже. В Военно-морском бюро медицины и хирургии он разыскал медицинские записи Даненхауэра, которые велись на борту «Портсмута» – того самого судна, на котором он служил в районе Гавайев в 1875 году, когда впервые проявилась его болезнь. В этих записях сообщалось, что Даненхауэра признали «негодным к службе», поскольку в дополнение к тяжелой депрессии он также страдал от шейных абсцессов. Эти неприглядные абсцессы, по мнению Эмблера, могли свидетельствовать о том, что Даненхауэр болен сифилисом, тем более что врач «Портсмута» отметил, что их происхождение «не связано со службой». Кроме того, в записях говорилось, что «угрюмый» и «подавленный» Даненхауэр «несколько раз признавался врачу в сильном желании броситься за борт и положить конец своим страданиям».

Эмблер сказал Делонгу, что однозначно придерживается мнения о недопустимости участия в арктической экспедиции человека, который не только был признан неуравновешенным и страдающим от депрессии, но и имел суицидальные наклонности. Эмблер полагал, что симптомы Даненхауэра – как физические, так и психические – могут вернуться в любой момент. «На мой взгляд, – писал он позже, – коварная болезнь может вернуться даже через много лет».

Делонг был потрясен таким заключением, ведь он сработался с Даненхауэром и даже доверил ему подготовку «Жаннетты» к плаванию на верфи Мар-Айленд. Даненхауэр знал об экспедиции больше, чем кто-либо еще, за исключением лишь самого Делонга. «Я не могу его заменить», – писал Делонг Беннетту. Он опасался, что исключение Даненхауэра из команды повергнет того в отчаяние, от которого он, возможно, уже никогда не оправится. «Если он действительно подвержен депрессии, его списание может приблизить конец, которого все мы хотели бы избежать». С другой стороны, Делонг понимал, что Эмблер прав. «Мой долг, – писал он, – вполне понятен».

Не зная, как подойти к этому, Делонг посоветовался с братом Даненхауэра, известным вашингтонским адвокатом. Делонг попросил его найти семейный предлог, по которому брат не сможет отправиться в Арктику, придумать историю «домашнего толка», которая избавит Даненхауэра от личного и профессионального конфуза. Делонг сказал брату Даненхауэра, что «пытается найти справедливое решение, которое устроило бы все стороны, и, как ни странно это прозвучит, ничуть не менее семьи Даненхауэра беспокоится о его интересах». Однако брат Даненхауэра отказался пойти на эту хитрость. Даненхауэр «участвует – и точка», – сказал он.

Семья Даненхауэра имела политические связи в верхушке Военно-морского министерства, и его родители начали закулисную борьбу, чтобы их сына официально признали годным к путешествию в Арктику. Через несколько недель Военно-морское министерство выпустило уведомление, в котором все сомнения во вменяемости Даненхауэра признавались «официально беспочвенными». Делонгу велели не предпринимать «никаких шагов и не выражать сомнений в способности какого-либо офицера исполнять свои обязанности, если он не дает к этому ни малейшего повода». Читая между строк, Делонг понял, что исключение Даненхауэра из команды сочтут нападками на офицера, из-за чего он может пойти под трибунал.

У Делонга были связаны руки. Нравилось ему это или нет, Даненхауэр отправлялся в Арктику.

В течение трех месяцев, проведенных в Эббитт-Хаусе, Делонг был так занят текущими делами, что едва находил время на сон. «Я работал не покладая рук, – писал он, – и постоянно сталкивался с трудностями». Он часами отслеживал провизию, оборудование и научный инвентарь для «Жаннетты». Он приобрел портативную обсерваторию, которую можно было развернуть на льду, чтобы делать астрономические и метеорологические наблюдения. Он купил небольшую темную комнату для проявки экспедиционных фотографий. Он изучил все новые опреснительные установки, набрал разнообразное магнитное и метеорологическое оборудование и запасся химикатами для консервации биологических образцов.

Он заказал 54 000 фунтов пеммикана (смесь вяленого мяса, ягод и жира) и различных консервов. Чтобы справиться с цингой – бичом всех арктических экспедиций, – он попробовал напиток из забродившего кобыльего молока под названием кумыс, который, как утверждалось, широко использовался кочевниками в степях Казахстана. Решив, что это непрактично, он протестировал состав для концентрации сока лайма, а затем отправил в Сан-Франциско дюжину бочек с кислой и вязкой жидкостью.

Делонг хотел, чтобы экипаж «Жаннетты» ни в чем не испытывал недостатка. Планировалось, что на корабле будут богатая библиотека, первоклассный лазарет, арсенал современных винтовок и револьверов, большая коллекция игр и даже маленький орган для музицирования в часы досуга. Делонг хвалился, что «не упустил, кажется, ничего из необходимого «Жаннетте» в полярной глуши». Эмма никогда прежде не видела мужа столь погруженным в заботы. Она писала, что Делонг «без устали» всех подгонял и проверял. «Его бдительность не знала границ, от него не ускользало ни мельчайшей детали».

Он раздобыл телеграфные ключи, батареи и многие мили медной проволоки, которые планировал прокладывать по льду, чтобы его офицеры могли связываться с отправленными на разведку группами. По совету Смитсоновского института Делонг побеседовал с Александром Грэхемом Беллом о «телефонах», которые произвели фурор на Всемирной выставке. Делонг приобрел два телефона в надежде наладить дальнюю связь во льдах.

Делонг также хотел взять в Арктику воздушные шары. Эта идея очень понравилась Беннетту, который был за любые новые изобретения и устройства. Делонг предположил, что, прикрепив воздушный шар к мачте «Жаннетты», можно «подняться гораздо выше и обозревать больший радиус», чем с палубы корабля. С помощью впередсмотрящего в корзине воздушного шара Делонгу было бы проще определять, как лучше всего проходить по ледовым полям. «Один подъем, – писал он, – может спасти нас от множества дней изнурительного пути в неверном направлении». Делонг полагал, что воздушные шары можно использовать и в качестве «подъемной силы» для тяжелых саней, тем самым «облегчая их продвижение по льдинам и торосам».

Но затем Делонг проконсультировался с двумя величайшими «аэронавтами» того времени – американским воздухоплавателем Сэмюэлем Кингом из Филадельфии и его французским коллегой Вильфридом де Фонвиелем – и отказался от своей идеи. Эксперты сошлись во мнении, что, чтобы нагреть достаточный объем газа для подъема шара в воздух, потребуется неприемлемое количество угля. Разочарованный, Делонг написал Беннетту, что «не рекомендует использование шаров, так как их применение не столь полезно, сколь затратно», если только им не суждено по счастливой случайности «наткнуться на угольную жилу» во льдах Арктики.

О воздушных шарах пришлось забыть, но что насчет электрических ламп? Делонг заметил, что полярные экспедиции десятилетиями «страдали от недостатка света в долгие зимние месяцы». Он считал, что электрические лампы – которые тогда назывались «искусственным солнцем», – будут невероятно полезны, а порой и вовсе незаменимы для его команды. Он представлял, как опутает корабль проводами и зажжет яркие огни, в свете которых его экипаж сможет работать, заниматься спортом и даже играть в мяч на льду.

В то время Томас Эдисон проводил эксперименты в задрипанной лаборатории в городке Менло-Парк в штате Нью-Джерси и пытался устранить «дефекты» лампы накаливания. Технология была еще несовершенна, но несколько более простая форма иллюминации – дуговые лампы – уже получила ограниченное распространение и использовалась, главным образом, на промышленных предприятиях. Дуговые лампы, которые предполагали прохождение высоковольтного тока по маленькому зазору между двумя углеродными стержнями, давали очень яркий, но при этом очень резкий свет. Роберт Льюис Стивенсон терпеть не мог ослепительное сияние дуговых ламп. «Теперь по ночам сияют новые городские звезды, – писал он. – Ужасные, неестественные, противные человеческому глазу. Это лампы кошмаров!»

И все же Делонг очень хотел взять лампы на морозный север. «Во время полярной зимы мне хочется время от времени освещать корабль, – писал он Эдисону, – и позволять команде получать от этого света заряд духовной и физической бодрости». Свет на Северном полюсе казался романтичной и в то же время весьма практичной идеей. Мог ли молодой изобретатель предложить Делонгу что-нибудь подходящее для описанной цели?

Эдисон не стал медлить с ответом и, конечно же, почувствовал, какой рекламный потенциал таится в отправке его изобретения на Северный полюс. Он сказал, что лампы накаливания еще проходят тестовую фазу, но вот систему дуговых ламп можно взять с собой хоть сейчас. В ответном письме Делонгу он предложил, чтобы один из представителей Беннетта из «Геральд» приехал к нему в лабораторию и лично оценил его дуговые лампы и генераторы.

«Геральд» тут же отправил к Эдисону ведущего корреспондента из отдела науки Джерома Коллинса, и для него на втором этаже лаборатории была устроена демонстрация. Дуговые лампы – всего пятнадцать штук – сияли очень ярко, даже слишком ярко. Они питались от разработанного Эдисоном механизма с ручным приводом. В письме Делонгу Эдисон объяснил, что он будет прекрасно работать, «пока у ваших матросов достанет на то сил. В отсутствие пара динамо-машину можно вращать вручную, причем работники могут сменять друг друга, что не даст им замерзнуть». На случай, если экипаж Делонга все же устанет вращать аппарат, Эдисон готов был предоставить небольшой, дающий две лошадиные силы паровой генератор, который позволит команде перевести дух.

Делонг согласился на покупку и заказал в Электроосветительной компании Эдисона четыре цепи по 15 углеродных ламп (то есть всего 60 дуговых ламп), а также все необходимые провода, динамо-машину и остальное оборудование. Служащий компании из Менло-Парка записал, что «машину для освещения Северного полюса уже отослали». Система дуговых ламп, поездом отправленная в Сан-Франциско, как обещалось, должна была светить ярче трех тысяч свечей. «Под этими лампами, – заметил Делонг, – даже цветы растут».