Сардины

– Мам. Ты только выслушай. – Медсестра не встревает – ей это гораздо интереснее, чем выдавать лекарства от аллергии и совать палец в задницы старикам, чтобы выявить геморрой.

– Не сейчас. Мы обсудим это позже, – говорит мама медсестре, даже не глядя на меня.

– Ты сказала, что выслушаешь, если я посоветуюсь с Джулианом из службы занятости.

– Просто чтобы ты успокоилась. Пойдем, сейчас не время и не место.

– Успокоилась? А нормально тут сидеть и обсуждать мою фигуру – это что, не личный вопрос? И что вы с папой опять разбежались. А говорить о моей жизни ты не желаешь. Речь о моем будущем. Не о твоем. И хорошо, что мы говорим об этом при медсестре. Я не хочу поступать в колледж. Не хочу в университет. Я хочу работать в «Планете Кофе». Отрабатывать нормальную смену плюс обучение и заодно думать, чем бы хотела заниматься потом.

– Это называется академический отпуск, – говорит мама, как будто демонстрирует медсестре, что отлично разбирается в теме.

– Нет, мама, академический отпуск означает перерыв в одном и том же виде деятельности. Школа, а потом снова другая школа. А я не хочу делать перерыв. Я хочу резко бросить. До свиданья. Привет. Конец.

– Блюбель, но школа рассчитывает, что в сентябре ты придешь учиться. Ты же не можешь так…

– Почему?

– Ты можешь просто послушать сестру и начать вести дневник?

– Я же не сказала, что не стану вести дневник.

– Вот спасибо, бери тетрадь, и мы пойдем, хорошо?

Мама берется за сумочку; я останавливаю ее, как уличный регулировщик.

– Я буду вести дневник, если ты не против того, чтобы я бросила школу.

– Не хочу сейчас об этом говорить. – Она пытается протолкнуться мимо меня; мы как будто поменялись ролями.

– Ты-то не училась в колледже, мама.

Сестра бросает взгляд на маму. Честно говоря, я не хотела пускать в ход эту отравленную стрелу, но мама сама меня вынудила. Козырь. Туз.

– Тогда было другое время. – Мама смотрит на медсестру извиняющимся взглядом, будто ищет сочувствия. Как будто надеется, что у той тоже нет образования.

– Оно всегда другое, мама. И я хочу, чтобы ты помнила об этом и когда речь идет об этом дурацком ИМТ. Когда-то он был другим, поэтому сейчас меня считают коровой, а я вовсе не такая. Просто время другое и все стали крупнее. Конечно же. Половина моих одноклассниц по дороге домой сжирает целую упаковку жареной курицы. Видела бы ты, какие у них сиськи. Но посмотри на меня – я просто живое воплощение того, что многое изменилось. Вообще все изменилось. Поэтому жить так интересно. Когда-то давным-давно, мама, мы были обезьянами. Такими же, как сегодня обезьяны. Мы меняемся. Ну что, договорились?

Медсестра изо всех сил сдерживает смех, поднимает руки вверх и пожимает плечами:

– Только меня не спрашивайте.

– С отцом ты говорила? – спрашивает мама.

– А надо? – Мы обе знаем, что папино мнение в расчет не принимается.

– Ну хорошо. Правила таковы… Ты ведешь дневник шесть недель, и тебе надо поговорить с Алисией из «Планеты Кофе». Ты ходишь на работу, не пропуская смен, и еще…

– Что-то еще?

– Записываешься в спортзал.

– МАМА! НИ ЗА ЧТО! – Наверняка дуреха-медсестра в восторге.

– Ты же слышала, что сказала сестра: больше двигаться. Упражнения пойдут тебе на пользу.

– Но, мама! У меня же астма! Ты прекрасно знаешь. Мне нельзя заниматься спортом, я от этого могу умереть. Даже в школе я не занималась физкультурой!

– Нет, на самом деле физкультура полезна всем. Если будешь иметь при себе вентолин и прислушиваться к своему организму, все будет прекрасно, – объясняет медсестра.

– Вот видишь? – Мама поднимает брови. – А в школе тебя не заставляют заниматься спортом только потому, что ты нарочно выбрасываешь мяч на поле к мальчикам, чтобы девочки не могли вернуть его. Думаешь, я дура? Я знаю, что ты так делаешь. – Она наставляет на меня палец. – В спортзал. Абонемент. – Она произносит это как стихи, будто эти два слова рифмуются, но это явно не так. Она хочет пригрозить мне. Не действует. Паршивые стишки.

– МАМА! – Мне кажется, что меня все предали. – Ладно, но оплатишь его ты.

– Блюбель, у меня нет на это денег. Ты же работаешь, правда? Это ты мечтаешь быть самостоятельной, и если хочешь поступать как взрослая, плати за себя сама. Включая уход за собственным телом. – Она засовывает руки в карманы джинсов, которые сидят на ней идеально. Маме очень идут джинсы, она в них как модель фирмы «Gap». Пусть не очень молодая, но крутая.

– Некоторые матери заставляют детей платить за квартиру! – Слова «за квартиру» она произносит жестко и резко, как будто это ругательство. И смотрит на медсестру, ждет одобрения – будто та сейчас приколет ей к джемперу золотую звезду. Выпендривается перед новой подружкой. – Мы все голосуем за абонемент в спортзал!

– Думаю, я по возрасту не подхожу для членского абонемента.

– Ничего подобного, членом клуба можно стать с шестнадцати, в некоторые залы предоставляют скидку для тех, кто моложе восемнадцати, – снова вмешивается мамина закадычная подружка – любопытная медсестра. Сейчас запрыгаю от радости. Не нравятся мне эти два злых полицейских.

– Так мы договорились? – пристает мама.

И как я должна это себе представлять? Я, Широкая Кость, веду дневник, как какая-нибудь несчастная знаменитость, угодившая в реабилитационный центр, и хожу в спортзал? И мне за это даже не заплатят, потому что ни один крутой журнал не напечатает интервью со мной.

– Это же не диета. Я не признаю диет. – На диете из моих знакомых сидят только те, кого я терпеть не могу. И мой пес. А он не в счет, потому что у него четыре ноги. Мама переглядывается с медсестрой.

– Договорились, – буркаю я.

– Бери дневник.

– Спасибо.

– Интересно будет почитать твой дневник! Увидимся через шесть недель.

Сестра выражает свою радость улыбкой, такой широкой, что видны все ее пломбы.

Они почему-то цвета сардин.

А я терпеть не могу сардины.