Сэндвичи с сыром и пикулями
Терпеть не могу, когда в такие сэндвичи кладут сырой красный лук. Это просто бесит. А потом целый день он напоминает о себе, как противная, отдающая луком телевизионная заставка.
Дав делает себе на ланч сэндвичи без всякого лука. Она же не чокнутая.
Я надеваю тунику в радужных разводах, черные леггинсы и туфли с помпонами.
– Ты похожа на девицу, с которой я целовался в Гластонбери много-много лет назад, – посмеивается папа, попивая утренний кофе.
– Кошмар. – не обращая на него внимания, я наливаю себе в кружку воды – во рту пересохло.
У папы делается отсутствующий взгляд, будто он пытается вновь увидеть ту девицу и оживить в памяти момент; широкая улыбка блуждает по его неподвижному лицу. По-моему, совершенно зря.
– Как же ее звали… Барбара? Нет, не Бар… Дебора? Нет, Донна… Нет, все-таки Барбара. Барбара Гластонбери, – заключает он, как будто это ее настоящая фамилия. – Так или иначе, она была отвязная, как бы ее там ни звали. Да, ты похожа на нее.
– Только, уверена, она была раз в десять худее.
– Хм-м. – Папа задумывается. – Я был слишком пьян, чтобы запомнить. – Он облокачивается о раковину, расцепив скрещенные на груди руки. – Одно знаю точно – ты в сто раз красивее. – Он отставляет чашку с остатками кофе. – Еще бы, при таких-то генах! – Мы смеемся. Появляется Дав, на ней школьная форма. – Кстати о генах, вот еще одно подтверждение, что они у меня не промах. Ну что, Давлинг, готова к полету?
– Типа того.
– Какая ты миленькая… Мне нравится, когда у тебя такая прическа, ты похожа на борца. – Папа не силен в комплиментах. Дав это прекрасно знает и говорит:
– Спасибо, пап.
– Ну вы готовы? Мне точно не надо идти следом?
– Ты же не наш телохранитель, пап, – качает головой Дав.
Папа выпячивает грудь, показывает «козу» сперва себе, потом нам и говорит голосом нью-йоркского гангстера:
– Так и знайте, я у вас на хвосте!
Мы закатываем глаза, но не можем удержаться от смеха.
– Би, ты вправду пойдешь в этом?
– Да, а что?
– Ну это мой первый день, и… ну…
– Дав, ты в инвалидной коляске, у тебя обе ноги в гипсе. Неужели, по-твоему, кто-то заметит, что надето на мне?
– По-моему, как раз в этом и надо идти. Все будут так потрясены обалденным прикидом Барбары Гластонбери, что и не заметят Дав!
Входит мама.
– О-о, прекрасно выглядите, обе! – Она аплодирует нам.
– Да ладно, мама, нам всего-то пройти до конца улицы!
– Понятно, понятно. Хочу вас сфоткать.
– Сфоткать? Мама, это еще зачем? – завываю я. – Ты же видишь нас каждый день.
– А я хочу фотку, – говорит Дав. – Как доказательство для моих внуков, что в тринадцать лет я переломала обе ноги.
– Ну давайте посмотрим, сумею ли я выглядеть таким уродом, чтобы не смущать вас. – Папа, взъерошив себе волосы, влезает в кадр. – Не хочу, чтобы вы рядом со мной имели бледный вид. – От папы уютно пахнет кофе и тостами, его плоские шутки будто согревают меня изнутри.
– Нет уж, Билл, я хочу снять девочек, не тебя, хлеб-наан ты бесформенный. – Мама отпихивает папу.
– Вообще-то, «наан» и значит «хлеб», так что, когда заказываешь в индийском ресторане хлеб-наан, ты попросту просишь хлеб дважды. – Папа ехидно хихикает.
– Хлеб-хлеб, – смеюсь я.
– Видишь? Она над тобой смеется, – цокает языком папа.
– В общем, мистер Хлеб-Хлеб, твоих фоток у меня более чем достаточно. Брысь! – Мама продолжает пихать его.
– Да неужели? – Папе таки удается усмотреть в этих словах комплимент, он отходит в сторону и делает вид, будто читает газету недельной давности.
– Вот так, хорошо… встаньте поближе… хорошо… теперь, девочки, на счет три говорим: «сы-ы-ыр!» Готовы?
– Три. Два. Один.
– Сы-ы-р!
Очень сырно.
Сыр – это очень вкусно. Сыр – это плесень. Я не люблю сыр с голубыми прожилками.
