Неделю, в течение которой отсутствовала Галина, я провел в мучительных размышлениях. По совету Касьянова я взял ее рабочую тетрадь и принялся разбираться в исписанных мелким аккуратным почерком страницах. Очень скоро формулы обычной математической логики кончились, и появились новые операции, новые обозначения и новые символы. Я не без удивления установил, что математические познания Галины превосходили все, что можно было ожидать. Я почувствовал себя неловко. Почему я раньше не присмотрелся к ее работе, не узнал как следует, чем она занимается?…

Галя застала меня в тот момент, когда я дочитывал последние страницы.

— Именно в этот момент я и прозрела! — воскликнула она, подбегая ко мне.

Ее лицо было радостным и веселым, глаза искрились.

— Интересно, правда, Виктор Степанович? Что ни говорите, а наш старый учитель — гений!

Мне оставалось только виновато улыбнуться и сказать:

— А вы все же предательница!

— Помните знаменитое «но истина дороже»? Так вот, я решила ничего больше на веру не принимать. Давайте доказательства — и точка! Касьянов представил доказательства.

Тогда я сухо произнес:

— А вы знаете, это не доказательства. Это бумага. В том, о чем я спорил с ним, и теперь буду спорить с вами, доказательным может быть только прямой эксперимент. История науки знает много примеров изящных доказательств на бумаге, которые были похоронены не менее изящными опытами. Пока такого еще не поставили.

Галина пожала плечами и недовольно поморщилась.

— Ну, знаете ли, в таком случае вы отрицаете роль теории. Вы рассуждаете, как голый эмпирик.

Я вдруг остро почувствовал, что навсегда потерял союзника. Ее насмешливый взгляд и веселый голос принадлежали теперь совсем другой Галине. Я посмотрел на нее и вздохнул.

— Как быстро вы меняете свои взгляды…

— Дело не во взглядах. Да, до сегодняшнего дня я верила в чудеса. Но разве доказательство, что чудес не бывает, не призвано направлять меня на путь истины? То, что люди называют принципиальностью, очень часто оказывается упрямой беспринципностью.

— Вам еще никто ничего не доказал. А что касается теорем профессора Касьянова, то вам, должно быть, известно, что великий Лейбниц доказал теорему о существовании бога.

— Я не знаю этой теоремы, но, наверное, она логически несостоятельна. Должно быть, там в неявной форме заложены ложные посылки.

Я горько усмехнулся.

— Вы уверены, что в логике Касьянова не скрыты ложные посылки?

— Пока да.

— Пока! А что будет дальше, вас не волнует?

Галина на мгновенье задумалась.

— Кто знает. С познанием всегда так. Все люди запрограммнрованы на уровне знаний эпохи своего времени. Может быть, в будущем некоторые программы и придется менять. В этом сущность бесконечного познания…

Я театрально воскликнул:

— Вот вы вместе с вашим Касьяновым и попали в ловушку! Бесконечное познание как раз и есть то самое «и так далее», где мы ничего не знаем, Я верю только эксперименту, а не бумажным парадоксам, вроде этих.

Я сильно ударил тетрадью по столу. Галина перестала улыбаться и посмотрела на меня с тревогой. Нет, она стала совсем другой. И все же она была та самая девушка, в глаза которой мне хотелось смотреть до бесконечности. Я положил тетрадь и пошел прочь, но вдруг она порывисто шагнула ко мне.

— Не сердитесь на меня. Я сама не знаю, что говорю… Вы знаете… Я бы очень вас просила… Может быть, это и не совсем удобно…

— Что?

— Пойдемте сегодня вечером гулять…

— Хорошо, — сказал я. — Я вас буду ждать на той самой скамейке, на берегу реки… Только не задерживайтесь, прошу вас.

Галина слегка улыбнулась и кивнула головой.