Сигом Ант устремился вниз сквозь разреженные слои атмосферы. Он пробивал облака, и они струились по его защитной оболочке, как разноцветные плащи. Ант на лету анализировал их состав, и в его памяти возникали по аналогии воспоминания: снег на холмах; формула солевого раствора; музыкальная фраза, аккорд, затухающий под потолком и вызванивающий в люстре; пергаментные щеки старика и белая окладистая борода; уравнения с несколькими неизвестными. Каждое воспоминание будило отзвук в душе сигома, и его лицо неуловимо меняло выражения: миллиарды выражений в секунду. А плащи все наплывали и спадали — белые, дымчатые, сизые, синие, серые…

Сигом узнал, что его предположения верны и что на этой планете действительно есть жизнь, — ритмолокаторы ощущали следы ее дыхания в атмосфере, за сотни километров от поверхности.

Поэтому Ант не удивился, увидев редкие леса и луга, бегущие стада животных, отсвечивающие крыши каких-то сооружений, остроконечные здания на высоких сваях. Опустился ниже. Перед ним простирался большой город. Но сколько Ант ни присматривался, он не обнаружил никакого движения, ни малейших признаков жизни. И в то же время здания не были повреждены, на некоторых крышах стояли наготове какие-то аппараты-треноги.

«Но почему я не могу обнаружить ни одного летательного аппарата? — подумал сигом. — Атмосфера здесь вполне пригодна для полетов…»

Он наскоро осматривал здания, чтобы составить представление о культуре аборигенов. В цехах заводов и фабрик была одна характерная деталь: очень мало приборов и аппаратов для производства нового и очень много копировальных машин. Причем копирование всегда было полным: те же размеры, детали. Даже одежда производилась методом полного копирования всего лишь по двум-трем фасонам и размерам. Тюки с одеждой были аккуратно сложены. Сохранились и склады сырья. Город напоминал безжизненный макет.

«На последствия войны не похоже», — решил сигом. Он устремился дальше, не сомневаясь, что найдет разумных существ и все узнает. Он уже успел составить себе полное впечатление об их внешнем виде и знал, почему не смог обнаружить летательных аппаратов. Хозяева планеты имели крылья и, судя по всему, превосходно летали. Зато ходили они, очевидно, неважно.

Ант пролетел над несколькими мертвыми городами, отличающимися от первого размерами и планировкой. Ему становилось тоскливо. Казалось, что опустошенные города будут тянуться вечно.

Но вот дальним зрением Ант увидел опушку леса, большие дома-гнезда, подвешенные к веткам. Несколько таких домов он видел в мертвом городе, в здании, которое служило чем-то вроде музея.

«Кто мог знать, что внукам экскурсантов еще придется вернуться в такие жилища…» — размышлял сигом. Несколько минут ушло на то, чтобы локаторами осторожно прощупать гнезда и оценить искусность создателей. В устройстве гнезд были некоторые различия. Это исключало один лишь животный автоматизм — постройку по инстинкту. Значит, кое-какие элементы творчества сохранились.

В первом гнезде сигом обнаружил копировальную машину для одежды — точно такую же, как на фабрике в мертвом городе.

Вскоре Ант уже кружил над гнездами. У одного из них на ветке сидело пернатое существо. Сигом убедился, что правильно представлял внешний облик хозяев планеты. Существо имело мощные крылья, сложенные под животом, четыре тонких лапы. Из-под короткой куртки, застегнутой на груди, выбивалась пушистая серовато-зеленая шерсть. Остальное тело, не прикрытое одеждой, покрывали блестящие перья. Один глаз был на верхней части черепа, второй — на шее. Увидев сигома, существо захлопало крыльями, вытянуло голову и угрожающе заклекотало. К нему тотчас присоединилось второе существо, похожее на него, как близнец.

Ант включил излучатели и постарался успокоить пернатых. Он все время анализировал клекот существ и, сравнивая с данными телепатоприемников, изучал язык. Спустя немного времени, он начал «разговор».

«Я не причиню вам зла, не бойтесь меня», — мысленно сказал сигом и услышал в ответ клекот:

— Не боюсь тебя. Что есть, то есть. Худшее не случится.

«Как мне называть вас?»

— Если хочешь, зови меня забытым именем Тот, — одновременно ответили оба существа.

«Выходит, и у них есть что-то «роде имен и фамилий, как на Земле», — подумал сигом и спросил: «Я понял, что вы — братья, у вас одна фамилия, общее родовое имя. Но как звучат ваши собственные имена?»

— Не понимаю, о чем ты спрашиваешь, — опять одновременно проклекотали существа. — Меня зовут Тот. Тот — и все.

«Ладно. Буду называть вас Тот Первый и Тот Второй. Согласны?»

— Не возражаю. Но зачем тебе выделять во мне части? Я ведь не даю имя твоей правой руке и левой ноге…

«Но вас двое. Как же обращаться к одному и другому?»

— Не понимаю твоей неразумной и дикой системы счета. Почему принимаешь меня за двоих? Или это оскорбление?

Сигом помолчал и спросил, показывая один палец:

«Сколько?»

— Один.

«А теперь?» — он показал два пальца.

— Два.

«Теперь?»

— Три.

«Так считаю и я. Почему же вы не понимаете, когда речь идет о вас?»

— Обо мне? — спросили Тот Первый и Тот Второй.

«Вас же двое». Кто-то из людей, живущих в его памяти, добавил: «…Двое, черт возьми!»

— Две части, одного целого. Имя имеет существо, а не часть, — назидательно проклекотали Тоты.

«Тот да не тот», — скаламбурил Ант и передал: «На планете, кроме вашей фамилии, кроме Тотов, есть подобные вам существа?»

— Какой степени подобия? — уточнили Тоты.

«Того же вида. Разумные…»

— Не знаю. Если узнаю, уничтожу. Подобных не должно быть. На всякой планете, должен быть только один разум, один Я, — непоколебимо ответили Тот Первый и Тот Второй.

Их ответы все больше к больше не нравились сигому. «Неужели все-таки, война? — думал он. — Уничтожение разумных существ? Случайно выжившие остались дегенератами? Надо поискать других. К этим вернусь потом…»

Он круто взлетел, анализируя состав атмосферы, пытаясь найти в ней следы применения оружия, способного вызывать мутации. Но ничего похожего не было.

После трехдневных поисков Ант обнаружил иных разумных существ. С удивлением отметил, что они похожи на Тотов, как копии. Отличить их можно было лишь по наросту на нижней челюсти у одного, ссадине на ноге другого, по пыли и листьям, приставшим к одежде третьего…

Ант опустился перед существом с наростом и мысленно проклекотал:

«Привет вам, разумные!»

— И тебе привет, — невозмутимо ответило существо. В его тоне не было ни удивления, ни радости, ни настороженности, как будто он уже встречался с сигомом. Голос напоминал голос Тотов, правда, слегка осипший.

Двое собратьев поспешили к нему, усевшись по обе стороны.

«Как тебя зовут? — обратился Ант к тому, с кем только что поздоровался, а затем приветствовал его собратьев. — И как зовут вас?»

— Тот, — одновременно ответили трое.

«Но, друг мой, совсем недавно я встретился с двумя существами, которые тоже назывались Тотами. Это ваши братья?»

— Объясни сначала, что такое друг, потом — что такое брат, — проклекотали три Тота.

«Они не отличаются от тех, как не отличаются один от другого мертвые города на этой планете», — подумал сигом. Сказал:

«Другом называют того, кто близок тебе своими мыслями, принципами, целями, кто помогает тебе…»

— Ты не близок мне, — заметили три Тота. — И вряд ли я близок тебе. Мы безразличны один другому.

«Но все подобные мне, все разумные вызывают у меня интерес, сочувствие, дружелюбие. Неужели вам никогда не хочется встретиться с братьями по разуму? — Ант вспомнил, что в их языке нет понятия «брат», и поправился: — С разумными?»

— Конечно, нет! — тотчас откликнулись Тоты. — Я не дурак. Встреча — война. Подобных надо уничтожать, как Отвратительных.

«Кто это — Отвратительные?» — спросил Ант и с изумлением увидел, как по невыразительным лицам Тотов синхронно и на этот раз молниеносно пробежало выражение яростной злобы. Они поспешно убрали его со своих лиц, плотно закрыли рты-клювы, боясь проронить неосторожное слово.

Впрочем, Ант оказался еще более быстрым и успел «заглянуть» в мозг одного из Тотов. Принятый им ответный сигнал образовал в зрительных областях Анта портреты существ, похожих на Тотов. Но видение мелькнуло и исчезло, а затем там маячили лишь отражения серых клеток чужого мозга, машущих крыльев, лап с выпущенными когтями…

Сигом почувствовал, как омерзение подступает к горлу. Взлетел повыше и повис неподвижно над облаком, с горечью думая о себе:

«Как видно, я недостаточно терпим к другим существам. Вместо того, чтобы понять их, я начинаю с осуждения. Чувства выходят из-под контроля разума так же, как у моих предков — людей. Но люди не были виновны в этом — такими их устроила природа, а я виноват, что не умею пользоваться органами Высшего Контроля, выбираю самый легкий путь. Пожалуй, это своего рода эгоизм».

«У меня слишком мало наблюдений. Отсюда — поспешные выводы. Надо еще понаблюдать за ними, не вступая в непосредственные контакты. В конце концов, у меня есть все, чтобы понять любое разумное существо. В этом отношении я почти всемогущ. Мне не хватает лишь терпения».

Он снизился и, одевшись в защитную оболочку, чтобы стать невидимым, начал наблюдать за тремя Тотами. Им он показался бы огромным яйцевидным облаком. Ант увидел, как один из Тотов влез в гнездо и запустил копировальную машину. Он положил в нее матовый пищевой шар. Теперь в гнездо влезли и его собратья. Они стали бросать в топку листья и сучья. Проходили секунды — и через выдающее окошко машины посыпались шары, в точности похожие на тот, который в нее вложили. Пернатые с жадностью поедали их.

«Да, безмятежную жизнь они себе устроили, — подумал Ант. — Одна такая машина для производства пищи, другая — для одежды, третья — для постройки жилищ…» Он спохватился, вспомнив различия в гнездах: «Очевидно, жилища они строят сами… Значит, есть отдушина… Стоп! Не делать выводов. Рано…»

Он понаблюдал за Тотами еще несколько часов и, не заметив больше ничего любопытного, решил поискать других существ. Долго странствовать ему не пришлось. Он обнаружил новое поселение, в котором жило несколько десятков пернатых. И все они были копиями Тотов. Ни детей, ни стариков, ни существ другого пола, ни иного цвета глаз, ни иной формы рта или крыльев, ни хотя бы другого покроя одежды… Впрочем, и на этот раз Ант убедился, что нельзя спешить с выводами. Он заметил в одном гнезде горбатое существо. Когда сигом присмотрелся и прощупал горб локаторами, оказалось, что это растет новая копия Тота.

«Горбатый» сидел перед грудой заготовленных веток у копировальной машины и лихорадочно поедал матовые шары. Он жадно чавкал и пытался облизнуться. Иногда он нежно поглаживал себя по бокам или по лоснящемуся брюху, иногда, выворачивая лапы, ласкал растущую копию. В каждом его движении было столько любви к себе, к своему пернатому телу, к своей шерсти, к своим костям и жиру, к своей копии, что сигому стало трудно управлять органами Высшего Контроля, сдерживая чувства.

Теперь Ант начал кое-что понимать. Ему нужно было лишь уточнить свои предположения. Поэтому он опустился в центре поселения перед одним из пернатых и, почти не сомневаясь в ответе, проклекотал мысленно:

«Привет тебе. Тот!»

— Привет! — откликнулся пернатый. — Но ведь мы уже выяснили, что я тебе не друг. Что же тебе нужно?

«Расскажи мне историю планеты».

Тот подумал, повертелся во все стороны, похлопал крыльями. Телепатоприемники Анта позволили ему получить новые сведения о Тотах. Оказывается, они переговаривались между собой не только клекотом. Тоты сообщали друг другу телепатически свое состояние, настроение. Когда один Тот злился, злились все его копии на планете.

Ант добавил:

«Расскажи, если не трудно…»

Тот успокоился и произнес:

— Ну что ж, могу рассказать. Мне не трудно, хотя не очень хочется…

Он взмахнул крыльями, усаживаясь поудобнее, и опустил набухшие веки. Сквозь узкие щели его глаза смотрели на Анта подстерегающе.

— Мое племя жило на планете Эта с очень давних времен. Не буду рассказывать обо всей истории с войнами и раздорами, короткими промежутками мира, большими надеждами. Так же, как мир кончался войной, а война — миром, большие надежды кончались большими разочарованиями. А если так, то чего же стоят и война, и мир?

«Из-за чего велись войны?» — спросил Ант.

— Естественно, из-за всего… Воевали за лес с лучшими ветками, за право полетов над чужими угодьями, за право полетов на определенных высотах, пытались отвоевать кусок атмосферы получше… Особенно ожесточенно дрались в периоды Великой Любви к Себе за место для двух или трех Себя.

«Объясни мне это подробнее, — попросил Ант. — Я не знаю, что такое Великая Любовь к Себе и почему именно она Великая? А любовь к другим или просто любовь?..»

— К другим? — удивился Тот и закудахтал, что, очевидно, должно было означать смех. — Хотел бы я посмотреть на существ, которые полюбили других, на племя таких существ! Да оно не просуществовало бы и нескольких дней. Его бы немедленно поработили и истребили эти другие. Естественно.

«Но хотя бы любовь к детям, к подругам? — спросил Ант. — В конце концов, в детях существо видит продолжение себя, и его любовь к детям — это то же самое, что и любовь к себе. Ну хотя бы это…»

— Что такое дети и подруги?

«Извини меня, отвечу вопросом на вопрос: как вы размножаетесь?»

— Естественно, делением. Оно начинается с Великой Любви к Себе. Существо ест в два или три раза больше, дышит в два или три раза больше, заботится о себе во много раз больше. Оно строит еще одно или два гнезда. Одновременно на спине существа начинает расти его второе Я. Придет время — и перемычки отпадут. Естественно, что это означает усиление существа в два или три раза, увеличение его возможностей. Умножатся и заботы. И, конечно, не надо и объяснять, насколько это плохо для других, если на планете еще сохранились другие. Вот они всеми способами и пытаются воспрепятствовать делению. Только Великая Любовь к Себе, заложенная благодатной Природой, дает силу существу бороться с ними, выжить, победить. Знаешь, сколько прошло эпох, пока мне удалось истребить всех других на Этой и утвердить лишь Себя?!

«Тогда-то вы и оставили города, перестали строить заводы и фабрики, заниматься наукой, техникой, искусством?» — спросил Ант, заранее зная ответ, думая: «Вот что бывает иногда стимулом прогресса…»

— А зачем напрасные усилия? Я ведь уже победил других и добился всего, чего хотел. Пришло время наслаждаться Счастьем. Если бы только не появление Отвратительных…

Его верхний глаз раскрылся шире, стал наливаться кровью, и у двух его собратьев верхние глаза тоже налились кровью, а сигом не сомневался, что в разных концах планеты у сотен и тысяч Готов сейчас точно так же выглядят верхние глаза.

Ант встрепенулся:

«Расскажи об Отвратительных».

Тот мгновенно закрыл глаз, чтобы не выдать себя, замотал головой, — его собратья сделали то же, — и Ант понял, что об Отвратительных он ничего не скажет. Но сигом все же увидел в его мозгу облик Отвратительных и убедился, что они напоминают Тотов. Было лишь одно, правда, существенное отличие, которое навело Анта на интересные размышления. Он решил во что бы то ни стало узнать о них подробнее. Спросил:

«Но разве тебе не хочется знать больше о своей планете, о существах, обитающих на других небесных телах?»

— Чтобы воевать бесконечно? — закудахтал Тот. — Ты смешон, пришелец. Разве знание нужно не для победы и счастья? Так зачем же мне Счастье Незнания променять на знание? Ты принимаешь меня за идиота?

«Твое счастье делает тебя идиотом, — грустно произнес Ант. — Оно привело тебя к вырождению…»

— Откуда тебе это известно? — насторожился Тот, угрожающе вытягивая голову с мощным ртом-клювом, и у Анта забрезжила надежда. Он послал успокаивающий импульс, и Тот вкрадчиво спросил:

— А знаешь ли ты средство против вырождения?

«И против Отвратительных? — подхватил Ант. — Может быть, знаю… — Он решил быть уклончивым. — Сначала ты должен рассказать мне все о них. Ведь, не зная болезни, никто не сможет бороться с ней».

Тот замялся в нерешительности, ловя состояние своих копий, требуя от них помощи. Но так как никаких подсказок не приходило, а выиграть можно было больше, чем потерять, пернатый неохотно согласился и заклекотал:

— Стыдно признаться, но первый Отвратительный появился так же, как и я. У него было все, как у меня, лишь рядом с верхним глазом имелось маленькое отверстие, закрытое пленкой. Я сначала даже не разглядел это многозначительное уродство, — Тот негодующе замотал головой, и сигом понял, что пернатый никогда не простит себе такого промаха. — Затем пленка исчезла, и я увидел, что рядом с первым у него появился второй верхний глаз. Да, он родился трехглазым! Он видел в мире то, чего там не было, чего даже я не мог увидеть. Хуже того — он думал не так, как я. Отвратительный спорил со мной по любому поводу. Он утверждал, что предметы имеют четвертое и пятое измерение, что я состою из множества маленьких «я». Он отстаивал явную нелепицу, будто каждый цвет имеет оттенки, хотя я точно знаю, что этого не может быть. Его надо было уничтожить! Но он непонятным образом выскользнул сначала из ущелья, потом — из гнезда-ловушки, нашел выход там, где я его не видел.

Сигом чувствовал, как все больше возбуждаются участки мозга Тота, воспринимал, как по серым клеткам циркулируют в хаотичном переплетении электромагнитные поля, и вот уже настоящая буря с треском разрядов и шумами, с мечущимися ионами и расколотыми молекулами бьется и кружится в узком черепе, вырывается из него беспорядочными сигналами и сводит судорогами крючковатые пальцы, потрясает дрожью крылья…

Он не очень вежливо распрощался с Тотом и отправился разыскивать Отвратительных. Это оказалось нелегким делом. Внизу тянулись редкие сизые леса, похожие на островки щетины; застывшие слюдяные озера, вроде луж. В сигоме росло раздражение, он подавлял его и никак не мог осознать причину своего настроения. Стоило ему взглянуть на панораму, проплывающую внизу, и раздражение снова просыпалось. Все же он догадался: «Там нет ни полей, ни парков, к которым я так привык. На планете есть разумные, но нет возделанной почвы или леса — ничего, кроме мертвых городов и гнезд, спрятанных на деревьях…»

Но вот его органы-локаторы нащупали за много километров необычные объекты. Сигом направился в ту сторону. Через несколько минут он уже кружил над городком-крепостью, разглядывая цилиндрические сооружения на стенах и пернатых существ, которые отличались от Тотов лишь вторым верхним глазом и энергичностью движений. Сигом опустился на центральной площади городка. Вокруг него сразу собралась толпа. Ант не знал, как ему обращаться к этим пернатым. Не называть же их Отвратительными. И он громко произнес:

— Здравствуйте, братья Тотов!

Реакция была неожиданной. Толпа разлетелась, укрывшись в зданиях-дотах. Цилиндрические сооружения на стенах повернулись, нацелившись на сигома. Он подумал:

«Кажется, они собираются напасть на меня. Сооружения — орудия. Чем они стреляют? Ага, оказывается, здесь уже изобретена взрывчатка…»

«Но чем я разозлил их? Ведь вначале они были настроены почти дружелюбно, Впрочем, во многом они подобны Тотам, и вести себя с ними надо так же, как с Тотами».

«Как бы там ни было, необходимо продемонстрировать им свою силу и этим предупредить их намерения…»

Все эти размышления не заняли у него миллиардной доли секунды, а он уже был готов к действию. Ант выпустил луч и, играючи, срезал пару цилиндрических сооружений, одновременно передавая:

«Как видите, война против меня бесполезна. А я не собираюсь причинять вам зла. Я хочу только поговорить с вами».

— В таком случае, не произноси имени Тотов! — выкрикнул смелейший из пернатых, выходя из-за укрытия. — Мы не хотим иметь ничего общего с этими выродками!

Сигом с огорчением убедился, что пернатый произносил имя братьев с таким же омерзением и ненавистью, с каким те произносили имя Отвратительных. Он спросил:

«А как же называть вас?»

— Называй нас «Отвратительные»! — с гордостью сказал пернатый. — Вся планета должна принадлежать Отвратительным. Тотам нет места среди живых!

Каждый сигом всегда помнил о тех, кто создал его, вложив в него лучшее и лишив своих недостатков. Каждый сигом всегда помнил, кому обязан своей мощью и бессмертием, каждой минутой радости. Ант не мог понять пернатого. Он возразил:

«Но ведь Тоты родили вас…»

Все три глаза Отвратительного наполнились злобой. Ее было слишком много в покрытом перьями теле, и она вырывалась пеной из клюва. Отвратительный заклекотал со свистом:

— Тоты ничего не умеют, не хотят работать, разве не так? Тоты желают истребить нас. Тогда вся Эта превратится в планету мрака…

Ант должен был признать, что Отвратительный говорит правду. И все же он знал, что это только часть правды. Вторую часть ее мог бы сказать Тот, но были еще третья, четвертая, десятая… Ант спросил:

«А чем вы занимаетесь, что строите, что создаете?»

— Пойдем! — сказал Отвратительный. — Покажу тебе.

Он повел сигома в искусственные пещеры, где размещались заводы и лаборатории. Там сотни Отвратительных днем и ночью готовили оружие. Другие пернатые на поверхности укрепляли здания и стены крепости, рыли подземные ходы.

«Послушай, друг мой, — обратился Ант к Отвратительному. — Но если вы истребите Тотов, то прекратите всякую деятельность и уподобитесь им?»

— Что такое друг? — насторожился Отвратительный, повторяя слова Тота.

«Знакомо ли тебе чувство любви к другим?» — испытующе спросил Ант.

— Да, — ответил Отвратительный, давая сигому искру надежды. — Я люблю своих собратьев, я знаю, что нас много, и люблю нас всех. И хочу, чтобы нас стало еще больше. Тогда мы победим Тотов.

«Из двух зол это меньшее. Может быть, ему можно что-то объяснить, — подумал Ант. — Начать с него и помочь Отвратительным установить мир с Тотами — пусть нестойкий и настороженный мир, но все-таки жизнь рядом. Ведь победа одной из сторон означает полное истребление побежденных и полное вырождение победителей. Так на этой планете проявится скрытый закон войны».

Он передал:

«Итак, ты знаешь, что можно любить и еще кого-то, кроме себя…»

— Но Тоты этого не знают, — возразил Отвратительный. — Они думают совсем не так, как мы. Как говорит мой народ: у них ум короче на один глаз. Тоты даже не знают, что их много, каждый из них думает, что он один на Этой…

«Там, откуда я прилетел, тоже есть пословицы. Одна из них говорит: худой мир лучше доброй ссоры. Почему бы вам не попытаться объясниться с Тотами?»

— Когда другой думает иначе, ему ничего нельзя объяснить, — твердо сказал Отвратительный. — А если он и станет слушать твои объяснения, то лишь после хорошего удара дубинкой.

«Но ты ведь не хочешь, чтобы все думали одинаково, чтобы жизнь замерла, как у Тотов?» — продолжал сигом.

— У нас будет по-другому, — величественно произнес Отвратительный. Его клекот стал поучительным: — Неужели ты не можешь понять очень простую истину: всякое разумное существо стремится уничтожить любого инакомыслящего. Или инакомыслящий уничтожит его.

«Отношения между разумными могут строиться по-иному, даже с Тотами», — передал сигом и спохватился: «Почему я говорю «даже», разве для меня Тоты стали исключением? Или вместо того, чтобы насаждать здесь добро, я заразился ненавистью и нетерпимостью?» И он произнес, но уже без прежней уверенности:

«Мы с тобой ведь тоже думаем по-разному, однако не воюем».

— Одного бережет от войны его сила, второго — его слабость. Ты уже доказал мне свою силу. А мы тебе, как видно, не нужны. Ни мы, ни наша планета… Лучше помоги нам! Смотри вверх!

Откуда-то внезапно появилась темная туча. Она падала вниз с грозным клекотом, и сигом увидел, что это не туча, а тысячи Тотов. Они держали в лапах громадные камни, куски скал.

Со стен крепости ударили орудия. Отвратительные стреляли из укрытий, из окон.

«Погодите, прекратите воевать, послушайте», — передавал сигом.

Отвратительные прислушались, на миг огонь утих. И тогда, воспользовавшись этим, Тоты одновременно бросили вниз камни, засыпая город-крепость. И уже новая туча пошла в грозное пике…

— Стойте! — громовым голосом закричал сигом.

Его никто не слушал. Тогда Ант включил излучатели, накрыв городок защитной оболочкой. Тоты ударялись о нее и, отброшенные непреодолимой силой, бросались вниз вторично… В третий раз, в четвертый… Пока не падали мертвыми.

Ант начал расчищать от камней городок. Но как только ему удавалось освободить дом, из Окон-бойниц, из всех щелей ударяло оружие. Анту не оставалось ничего другого, как включить телепатические органы и передать внушение-приказ. Но это оказалось не так-то просто. В мозгу сигома, в его телепатоприемниках бушевали злоба и ярость, ненависть тысяч пернатых братьев — Тотов и Отвратительных. С каждой секундой их становилось все больше и больше, и они захлестывали мозг Анта, мешали думать.

— Будьте вы прокляты, безумные! — закричал сигом, поспешно выключая телепатоприемники и взлетая ввысь.

Он летел и летел сквозь синь, сквозь облака, и синь становилась все более блеклой, менялись краски, вместо зеленых появлялись оранжевые, фиолетовые… Сигом уже пробивал разреженные слои атмосферы, выходя в космос, ощущая пустоту и тишину вокруг себя, как благословение. Борясь с печалью и отчаянием органами Высшего Контроля, он думал: «Я могу уничтожат!» или создавать планеты, зажечь звезду, даже прочесть мозг разумного существа, как книгу. Но я не смог ни убедить, ни понять других… Неужели именно это — самое трудное? Может быть, есть только один путь, который люди приписывали богу: чтобы понять другого, нужно его создать?»

Он думал с таким напряжением, затрачивая столько энергии, что вокруг его головы бушевала буря, вспыхивали, скрещивались, ломались тысячи молний.

И он решил провести опыт…

Подходящий астероид Ант нашел сравнительно быстро, перенес его на другую орбиту, ближе к звезде. Тяжелее было раскрутить астероид под нужным углом, ускорить радиоактивный распад в его недрах. Затем осталось самое сложное — одеть астероид в атмосферу, превратив в маленькую планету. Ант действовал излучением, ускоряя образование и развитие жизни. Ему пришлось несколько раз отдыхать, пополняя запасы энергии, но вот уже по берегам морей встали густые леса, защебетали птицы, продирались сквозь чащу стаи хищников и удирали от них стада травоядных. Сигом был доволен: он хорошо изучил историю Земли, ему удавалось сейчас ее повторение. Человекоподобные обезьяны сошли с деревьев и длинными неуклюжими руками взяли сучковатые ветви, чтобы защититься от хищников…

Это было очень похоже на древние времена Земли, и улыбка не сходила с лица сигома. Он наблюдал за существами, подобными его создателям — homo sapiens'ам. Они боролись за огонь, строили первые хижины.

Он подмечал, как, подобно кострам, разгорается разум, как он начинает помогать дикарям, руководить их поступками. Впрочем, часто не разум, а инстинкты помогали им уйти от опасностей, действовать молниеносно, чтобы выжить. Сначала это казалось сигому загадкой, а затем он понял, что ничего таинственного тут нет. Инстинкт — это опыт предков. Уже проверенный и обобщенный. Подаренный потомкам, как готовый ответ. И если ситуация повторялась, инстинкт срабатывал безотказно, а если в ней было хоть что-то новое, одного инстинкта оказывалось мало. Дикари платили кровью и жизнью за крупицы опыта, но костер разума горел ярче и ярче, и их речь становилась все более разнообразной и сложной.

Ант слышал, как в ответ им в нем самом, — в гомо сапиенсе синтезированном, — словно эхо, раздаются голоса его предков и его создателей, записанные в память, в стержни наследственности. В нем жили миллионы людей, опыт человечества составлял основу его памяти. Может быть, поэтому он так хорошо понимал дикарей, которых сам вызвал к жизни. Он знал о них все, знал их характеры и привычки, их имена. Особенно полюбилась ему девочка Эхори. Наверное, потому, что она была слабее и болезненнее своих подруг. Эхори часто оказывалась отзывчивее и нежнее их. Тоненькая и гибкая, с копной густых — и, конечно, грязных — волос, она часами просиживала на опушке леса, наблюдая за цветами и насекомыми. Она была отдаленно похожа на другую девочку, Виту, дочку человека — одного из предков сигома Анта. Вита, так же, как и ее отец, теперь жила в памяти сигома, и он часто убеждался, что никогда бы не сумел быть таким отзывчивым и добрым, если бы не ее любовь и доброта. Многое в мире оставалось бы для него закрытым и непонятным, и негде было бы отыскать ключи, несмотря на все его знания…

Поэтому он так взволновался, когда однажды Эхори не вернулась из лесу. Сигом с тревогой разыскивал ее, разводя руками деревья, забыв включить локаторы. Он нашел ее на поляне. Эхори стояла, прислонясь к дереву, и плакала. Сигом осмотрел девочку, но никаких ран или повреждений не заметил.

«Почему же она плачет? — удивился он и решил: — Пусть это и будет началом задуманного опыта, первой и самой легкой задачей. Я знаю об Эхори, о ее родителях все, ведь можно сказать, что они созданы мной. И теперь я должен, не спрашивая ее, узнать причину слез. Обусловлю себе время на решение». Учитывая легкость первой задачи, он отвел себе одну миллионную долю секунды и начал размышлять:

«Ветер такой, что добирается даже в лесную чащу…»

«Кожа у Эхори менее груба, чем у ее соплеменников…»

«Девочке холодно».

Он прикрыл ее от ветра.

Эхори продолжала плакать.

Прошла одна миллиардная секунды.

«Я ошибся. Она не знает дорогу домой», — подумал сигом и передал ей в мозг знание пути.

Эхори продолжала плакать.

«У нее может болеть что-то внутри организма…»

Он включил гамма-зрение, но никаких неполадок не обнаружил.

Миллионная доля секунды подходила к концу.

«Придется поискать ответ в ее мозге. Девочку могли обидеть родители или кто-то из друзей…»

Ни одного лица обидчика в активной памяти Эхори не было. Сигом увидел там птиц и кору дерева. Он поискал еще, ловя сигналы, бегущие по нервам, копируя их код и переводя, его в своем мозгу в зримые картины. Птицы и кора дерева… Птицы — кора. Кора дерева и птицы… Почему они вызывают у девочки слезы?

Прошла секунда, началась вторая…

«Что это со мной? Откуда такая медлительность? Возможно, заболел? Но сигналов нет…»

«У нее не может быть очень сложных переживаний. Она все же только дитя».

«Надо искать среди самых простых чувств, ощущений…»

Он направил всю мощь разума в одно русло: «Почему птицы и кора дерева заставляют плакать Эхори? Что значит для ребенка такое сочетание? Птицы склевали кору — и девочка думает: дереву больно? Птица не может продолбить кору и найти пищу?..»

Он проверял и отбрасывал одно за другим свои предположения. Секунды сложились в минуту, и Анту не оставалось ничего другого, как признать себя побежденным. Он спросил:

«Почему ты плачешь?»

Эхори обернулась — увидела его ноги, подняла голову выше, еще выше, волосы упали ей на плечи, — и вместо вечернего неба увидела его лицо.

— Кто ты? — испуганно спросила она, закрываясь руками.

— Не бойся. Ответь, почему ты плачешь? — как можно ласковее сказал Ант.

— Видишь это? — она показала сигому острый камешек, зажатый в ладони.

Ант молниеносно сопоставил новые сведения с тем, что уже знал, и все равно ничего не понял. А Эхори продолжала:

— Пробовала несколько раз. Но они не получаются… А уже вечер, и меня будут бить дома…

— Кто не получается? — спросил сигом.

— Птицы.

И она указала рукой на кору дерева, где пыталась изобразить птиц. А затем решилась спросить:

— Ты такой огромный… Наверное, бог, которым меня пугают?

Сигом улыбнулся, хоть ему было невесело.

— Я не бог, которым тебя пугают, — сказал он. — Я думал, будто могу все, что приписывали ему…

— А чего ты не можешь? — обрадованно спросила девочка: значит, и он — такой большущий — чего-то не умеет…

— Я не овладел самым большим волшебством, — ответил сигом.

Он вынес девочку из леса, осторожно поставил ее у входа в хижину и взлетел, прощаясь с планетой, которую создал и успел полюбить. Он думал: «Что же нужно, чтобы понять другое существо, если, даже создав его, не всегда понимаешь? В чем я ошибся? Или чего не додумал? Где секрет понимания?» Ант перебирал свою огромную память, пока не наткнулся на обрывок старой, очень старой пословицы: «…съесть пуд соли…» Он быстро поискал еще и вспомнил грубоватое изречение: «Чтобы понять другого, надо влезть в его шкуру».

«Влезть в его шкуру, стать им, прожить его жизнь — и только тогда? Неужели только тогда?»

Мохнатая дождевая туча проплыла под ногами, и Ант представил, как она прольется миллиардами дождинок, отдаст их почве, а потом прорастет деревьями, цветами и травами. И если бы потом весь их опыт, все, что они пережили, опять собрать в такой вот туче…

Он понял, что ухватился за нить важного вывода и, не отпуская ее, думал:

«Мне надо стать таким же. Обрести способность делиться и собираться воедино. Тогда я смогу во много раз быстрее собирать опыт… Но как уподобиться туче? В каком виде воссоздать себя, из какого материала?»

«Вещество, из которого я создан, — далеко не идеальная форма для разумного существа. Она не позволяет менять облик, структуру…»

«А что лучше? Во всяком случае, не вещество, а энергия, способная переходить в то или иное вещество и опять возвращаться в прежний вид, делиться и собираться воедино — в зависимости от цели…»

И все же Ант не был уверен, что, даже создав себя в идеальной форме, научится понимать других. Он вспомнил, как его предки и создатели часто не понимали сами себя. Он вызвал в памяти вереницы людей, услышал их голоса, их вопросы, оставшиеся без ответов, их призывы, не получившие откликов, почувствовал их боль, испытал чувство одиночества в толпе и в семье. И еще он подумал: «Как же я пойму существ из иных миров, у которых совершенно иное строение и другой опыт? Неужели понимание — это не самое трудное, а невозможное, и каждый разум остается в конце концов сам с собой в пустоте, еще более холодной и безразличной, чем пустота космоса?»

Ант встретил объект уже неподалеку от Солнечной системы. Мерцающая оболочка оказалась почти непроницаемой для лучей и волн, и сигому удалось установить лишь, что под ней находится нечто круглое, похожее на колоссальный аэростат. Сигом попробовал подойти к объекту с другой стороны, и объект слегка повернулся вокруг оси. Сигом провел еще несколько маневров и убедился, что объект всякий раз характерно реагирует. Можно было предположить, что это управляемая система, возможно даже — живое существо или корабль…

«До тех пор, пока я не выясню, что это такое и каковы его намерения, придется преградить ему путь в Солнечную систему, — подумал Ант. — На всякий случай…»

Когда сигом вспомнил о людях, в его мозгу проснулось сложное чувство — ласка, жалость, нежность, сострадание, гордость… Он вспомнил нервного и самоуверенного юношу Антона, поклявшегося преодолеть барьеры времени, его поспешные суждения — и горячность, с которой он их отстаивал. Антон рос, платил молодостью и здоровьем за опыт, становился умнее, осторожнее, иногда казался себе хуже, чем в юности. Но, как ни странно, несмотря на изменения и возмужание, его мечты остались по сути теми же, и оказалось, что он им не изменял. Сигом увидел в своей памяти девушку Ксану, ставшую женой Антона, и тот день, когда она с дочкой провожала его на опыт, во время которого он погиб и вернулся бессмертным сигомом. Он различил в своей памяти рядом с Антоном его друзей — Ива и Марка, услышал их споры и даже скрип снега под лыжами. Когда это было? «Папа, ты такой сильный», — говорила дочка Вита. «Ты же добрый», — убеждала она отца, подобрав бездомного щенка, и в этом была не только доброта, но и мудрость. Он знал: там, на Земле и планетах — на Родине человечества, людей и сигомов, миллионы девочек говорят то же своим отцам. Там ждут его, Анта, разведчика и защитника Вселенной. Все, что могли, они отдали ему, и сейчас он должен употребить и это все, и тот опыт, который приобрел в странствиях, чтобы разгадать непонятный объект, а если надо, защитить от него людей. Он позвал на помощь Пастера и Паскаля и многих ученых: биологов и астрономов, математиков, конструкторов — и они тотчас откликнулись в его памяти. Он позвал главных своих советчиков — писателей-фантастов, и они показали ему на страницах произведений сотни существ, похожих на встречный объект. Но похожих — еще не значит — таких же. Как установить степень подобия?

Ант растянул свою энергетическую оболочку двумя крыльями и развернул их так, чтобы взять объект в полукольцо.

Сигом думал: «Я ведь уже знаю, что самое трудное — понять другого. И если я не смог понять Тотов, чьи мысли читал, и даже девочку Эхори, то как же пойму этот объект? Найдется ли что-нибудь, что может стать мостиком между нами, или все мои усилия напрасны?..»

Ант увидел, как объект развернулся, из его оболочки выдвинулись угрожающие щупальца. Он стал похож на гигантских осьминогов, которых сигом повстречал на одной из планет в созвездии Лиры. Но те не имели энергетических оболочек, и Ант сумел разгадать их беззлобную сущность, перевоплотив на время в одного из них часть собственной энергии.

«Если я не могу разгадать его, то должен хотя бы распознать его действия, Он словно пытается преградить путь мне. Путь в Солнечную систему?..»

«Теперь я умею перевоплощаться, принимать разный облик. Я мог бы перевоплотиться в него, побыть им и таким образом разгадать его, но не знаю строения объекта…»

Сигом провел еще несколько маневров, все больше и больше убеждаясь, что объект действительно пытается преградить ему путь… Его действия были похожи на действия Анта, как будто у него была… та же цель…

Волнение Анта достигло предела, распахнуло невидимое окно, показало то, что до сих пор было скрыто.

«Цель. Цель… Цель действий, цель жизни, цель поиска, единство цели…» — стучало в мозгу.

Сигом собрал энергию в психоизлучатель и всей мощью своего мозга подумал о своей цели — о познании и творчестве, о том, что надо изучить и перестроить. И еще он думал о своих создателях, повторяя слова, которые они придумали. И он услышал…

Сигом Фер наткнулся на нее при очередном патрульном облете Солнечной системы. Туманность была более чем странной — она двигалась по краткой прямой, быстро меняла форму. Фер включил локаторы, но лучи отразились от туманности, не проникнув в нее.

Устав Патрулей точно указывал, что следовало предпринять в подобных ситуациях, и Фер, определив нужную точку в пространстве, быстро метнулся к ней, чтобы преградить путь туманности. Но туманность повела себя так, будто обладала разумом. В мгновение она преодолела колоссальное расстояние и подошла к заветной точке раньше Фера.

«Может быть, она и мыслит, но психоволны гасятся энергетической оболочкой, и поэтому я не могу их поймать. Так было в созвездии Андромеды, где я впервые существенно изменил свой организм, — подумал Фер. — Пока ясно лишь одно: необходимо закрыть ей путь в Солнечную систему».

Сигом понимал, что это опасно, — туманность уже продемонстрировала свою силу. В памяти Фера всплыл облик первого учителя — человека, рано умершего от болезни: бледное лицо с синими кругами усталости под глазами. Он был математиком и музыкантом, работал, пока не отказало сознание. Его понимание чисел и звуков, его память, отношение к миру, любовь, грусть, ненависть — все, что составляло личность, осталось в сигоме. Учитель сумел отдать ему еще больше — свое доверие. В последние минуты, когда сознание угасало, он подключился к мозгу сигома, чтобы тот — бессмертный — знал, что такое боль и смерть, и чтобы его выбор был всегда свободным.

Внезапно в мозгу Фера появилась посторонняя мысль, послышалось удивленное; «И я думаю о человеке…» Оно прозвучало так отчетливо, будто кто-то думал или говорил рядом. Откуда взялась эта мысль, это радостное удивление?

Фер все еще продолжал безуспешные маневры, видя, как туманность преграждает ему путь к отступлению. Она действовала так, будто у нее была та же цель, что у него. Они находились уже довольно близко друг от друга, их разделяли теперь всего лишь сотни километров, и Фер изумленно ощутил, что от загадочного объекта исходит волна дружелюбия. В тот же миг он услышал вопрос на человеческом языке:

«Встречный, скажи мне о цели твоего существования».

Он ответил, чувствуя, как радость запевает в его мозгу:

«Познать и сделать счастливей».

Прежде чем он успел задать ответный вопрос, туманность приняла очертания человека и прозвучало обычное приветствие сигомов:

«Удачи тебе, сын человека! Это я, Ант, возвращаюсь на Родину!»