ШУТКА ГОСПОЖИ ПРИРОДЫ

«Лучше быть богатым и здоровым, чем бедным и больным…» Эта пословица в округе Лобиту, в африканcкой стране Анголе, звучала так: «Лучше быть сеньором Луисом Фернандес де Арготе, чем негром Ньгаячокве». Ибо не было во всем округе человека богаче и здоровее синьора де Арготе и не было человека беднее и несчастнее одинокого старого Ньгаячокве.

«За всю жизнь я не истратил на врачей для себя ни одного амголара», говорил сеньор Луис, и это было чистой правдой.

Поэтому доктор Уолтер Кроумэн был так удивлен, когда за ним заехал чернокожий шофер сеньора Луисе. «Если заболела сеньора, то послали бы за старым доком Вальерооом, — подумал Уолтер. — Верно, приключилась беда с кем-нибудь из прислуги».

— Ну, что у вас там стряслось? — опросил он у негра в своей обычной грубоватой манере.

— Маса болит живот. Маса стонет. Я сам видел, — затараторил негр. Маса послал за вами. «Скорей!» сказал маса.

— Сеньор Луис? — поднял брови доктор.

— Да, да, маса сеньор Луисфернанготе, — закивал головой негр, соединяя имя и фамилию хозяина в одно слово.

«Аппендицит, наверно, — подумал Уолтер, мысленно представляя себе рослого стройного сеньора, лихого наездкика и баскетболиста, и вспоминая слова доктора Вальероса: Никогда не встречал такого могучего и здорового организма».

Он продолжал допытываться:

— А у доктора Вальероса ты уже был? Что с ним?

— Маса сказал: «нужны вы, Док Уолкромэн», — сказал маса.

Уолтер пожал плечами, взял чемоданчик с инструментами, всегда стоявший наготове, и вышел вслед за негром.

Автомобиль помчал их по узкой извилистой дороге между акациями и баобзбами, То и дело в ветровое стекло шлепались жуки. Они кишели всюду в траве и над головой.

Уолтер вытирал вспотевший лоб носовым платком и продолжал удивляться, что же заставило знатного сеньора вызвать его, а не известного в округе доктора Вальероса.

Уолтеру шел тридцать четвертый год, был он беден и поэтому, получив право на частную практику после девяти лет учебы и стажировки и не найдя подходящей работы, поехал в чертово африканское пекло к «тетушке цеце». Отсюда он регулярно высылал деньги своей сестре, оставшейся с тремя малышами в далекой Пенсильвании, и постоянно ворчал на жару, на холодный ветер, на засуху, на правительство, на гордых португальских сеньоров, которые лечатся у других, и на негров, которым нечем заплатить эа лечение. Правда, этих бедняков он все же лечил, почти бесплатно, но всякий раз твердил, что это в «последний раз» и что он слишком «богат для благотворительности».

Автомобиль свернул на аллею финиковых пальм, обогнул несколько ярких разноцветных клумб, миновал хозяйственные постройки и остановился у большого двухэтажного дома, расположенного в виде буквы «П». Здесь доктора встретили несколько слуг. Один схватил его чемоданчик, второй — шляпу, третий, низко кланяясь, повел в дом. Уолтер успел заметить бледную сеньору де Артоте, веселых сеньорит и очутился в просторном кабинете с оружием и фотографиями лошадей на стенах. На кровати у окна лежал сеньор Луис. На белой подушке резко выделялось его надменное лицо с маленькими усиками и клинышком черной бородки.

— Добрый день, — поздоровался доктор.

— Здравствуйте, сеньор доктор, — ответил хозяин дома, впервые величая так Уолтера, — обычно он называл его просто Кроумэном. — Вы, наверно, удивлены, почему я позвал вас. Дело в том, что я серьезно болен и хочу, чтобы меня посмотрел молодой и способный врач. До меня дошли слухи, что вы бунтовщик и смутьян. И я подумал: вот способный человек. Только тот, кто чувствует, что, несмотря на бедность, он чего-нибудь да стоит, будет бунтовать. Бездарный человек в подобном положении станет пресмыкаться и попрошайничать.

Он говорил с располагающей откровенностью, как бы специально для собеседника, снисходя до интимности. Но по плавности фраз Уолтер догадался, что всю эту тираду сеньор Луис продумал еще до его прихода.

«Впрочем, он, очевидно, в самом деле так полагает, иначе не позвал бы меня»

— Я надеюсь также на вашу скромность и на умение хранить секреты своих больных. Доктор Вальерос этим не отличается.

«Ага, вот еще одна причина!»

— Разрешите мне прежде всего осмотреть вас, — предложил Уолтер, подходя к кровати.

Он нащупал пульс, спросшл, на что жалуется больной.

— Боли в желудке и выше, трудно дышать, частые рвоты, — коротко ответил сеньор Луис, испытующе глянув в глаза доктору.

Уолтер нагнулся ближе, всмотрелся в желто-землистое лицо. «Неужели?» Он через брюшную стенку прощупал плотные образования и почти на ладонь увеличенную печень.

— Рентген? — опросил Уолтер.

Сеньор Луис улыбнулся углами губ. Глаза не участвовали в улыбке, она очень напоминала гримасу страха. Он выдвинул ящик столика, стоящего около кровати, достал несколько рентгенограмм.

Стоило Уолтеру взглянуть на них, и догадка перешла в уверенность.

Доктор опустил глаза и встретил тот же испытующий взгляд больного. Губы Луиса де Арготе раскрылись:

— Ну что, сеньор доктор?

Уолтер отвел взгляд;

— Как вам сказать…

— А вы говорите правду, я ведь немного учился на медициноком факультете… — он посмотрел куда-то в сторону и очень тихим, непривычным для него голосом спросил: — Рак? Рак желудка? С метастазами в печень?

— Если вы знаете, почему же раньше?..

— Раньше не знал, — все так же тихо сказал сеньор Луис. — Упал с коня, ударился. Думал, последствия ушиба, пройдет…

— Так… — промычал Уолтер, чувствуя, что надо что-то сказать и не находя слов.

— Не говорите пока жене. Сообщите только старшей дочери. Она у меня молодец.

Его тон снизился до просительного. Это был уже совсем не тот человек, который с холодной усмешкой указывал на провинившегося негра:

— Секите, пока не побелеет.

Теперь он был болен, испуган и напрягал всю волю, чтобы не выдать испуга. Постепенно его голос становился тверже:

— Кроме старшей дочери — никому. И что, по-вашему, следует предпринять?

— Облучение. Есть еще новые препараты… — ответил Уолтер. — Надо немедленно заказать самолет. Может быть в Филадельфию? Я моту посоветовать там хорошую клинику.

— вы полетите со мной, — сказал сеньор Луис, и его слова прозвучали как приказ.

— Но у меня больные…

— Все будет оплачено! — нетерпеливо воскликнул плантатор.

— Я не могу оставить своих больных, — пробовал сопротивляться Уолтер, представляя себе в то же время сестру и ее малышей, которым нужно купить эиммюю одежду.

— Я теперь тоже ваш больной, — настаивал сеньор Луис, несколько отвлеченный этим cпором от мрачных мыслей. — И притом тяжело больной. За одну эту поездку вы получите такую же сумму, которую зарабатываете здесь за три года. Кроме того, я уплачу доктору Вальеросу, чтобы он наведывался к вашим больным. Ну как, идет?

Уолтер кивнул.

— Итак, телеграфируйте в клинику, заказывайте билет на самолет, берите все необходимое, — командовал сеньор Луис. Он уже полностью овладел собой и снова вошел в ту роль, которую играл всю жизнь.

Паккард ожидал доктора у подъезда. Одуряюще пахли цветы; растопырив пальцы, удивлялись себе пальмы. Серые попугаи глядели с веток вслед машине.

Паккард свернул с пальмовой аллеи на узкую пыльную дорогу, и вдали замелькали нищие хижины. Негры на хлопковых плантациях жили, как и десять, и двадцать, и пятьдесят лет назад: бпали на грязных подстилках, много работали, мало отдыхали. Словно и не было расщепления атома, полетов спутников м ракет, словно время остановилось для них. Но доктор Кроумэн знал, что в этом «остановившемся времени» накапливается возмущение и уже тлеет фитиль.

Доктор вышел из автомобиля и направился к одной из самых маленьких и грязных хижин, стоивших на отшибе. Он приподнял полог, сплетенный из лиан и заменявший дверь, и невольно поморщился от зловония.

В хижине не было ни столa, ни кровати — ничего, кроме грязной циновки-подстилки, на которой лежал полуголый негр.

— О маса Диктор! — негр попытался приподняться. Одеяло, из которого вылезали клочки свалявшейся ваты, сползло, открыв обтянутые кожей ключицы. Они были такие острые что казалось — кожа на них вот-вот прорвется.

— Лежи, лежи! — прикрикнул Уолтер.

— Ньгаячокве скоро отправится собирать хлопок у бога… — застонал непр.

— Ну, ну, не хнычь, еще придется не раз попробовать хлыст надсмотрщика Хуана! — все в той же грубой манере утеожл его доктор, удивляясь, как это старик до сих пор не умер. Семь месяцев назад, заметив серый цвет лица Ньгаячокве и насильно осмотрев его, Уолтер установил у негра рак желудка с метастазами в поджелудочную железу. «Смерть будет для бедняги избавлением», — подумал доктор.

Даже на хлопковых плантациях сеньора Луиса Фернандес де Арготе трудно было найти человека несчастнее старого Ньгаячокве. Когда-то у него была жена, которая ему казалась красивой, восемь детей. Жена умерла на поле от солнечного удара, старшего сына застрелил надсмотрщик, младший умер в шестнадцать лет от истощения. Один за другим все родные и близкие уходили из его жизни. Ньгаямокве остался один. Если не забегала дочь соседки, некому было даже подать ему воды.

Как только он слег, горячая похлебка почти исчезла из его рациона, и старый негр питался преимущественно сырыми плодами и овощами.

— Я уезжаю, старина, — сказал Уолтер. — Я уезжаю надолго и далеко с сеньором Луисом, который тяжело болен.

— Счастливого пути, маса доктор, — откликнулся негр. — Когда вы вернетесь, старого Ньгаячокве уже не будет.

— Не болтай чепуху! — прикрикнул Уолтер. — Разве я не лучше знаю?

— Вы знаете лучше, маса доктор, — согласился негр, — Спасибо за все, что сделали. Такого доброго доктора не найти во всей Анголе. Пусть боги охраняют вашу доброту!

— Я оставлю тебе немного денег, старина, дашь их соседке, чтобы она готовила похлебку, — сказал Уолтер, кладя деньги под циновку около старика. — Когда начнешь работать, вернешь мне долг.

— Я обязательно верну вам все. И за горькую воду… Как только выйду на плантацию… — проговорил Ньгаячокве, и его глаза увлажнились.

Доктор посидел около больного еще несколько минут. Ньгаячокве закрыл глаза и, казалось, уснул. Но это был не сон, а бесконечная усталость. Перед глазами негра мелькали волны Кунене и его молодая жена, плывущая в утлом челноке. Он никак не мог вспомнить ее имени, и ему было очень обидно — ведь они прожили вместе два десятка и еще шесть лет…

Уолтер вышел из хижины, и жаркий воздух показался ему свежим и душистым. «Bерну… как только выйду на плантацию», — вспомнил он слова негра. — Эх, бедняга, если за жизнь сеньора Луиса я не поставил бы и тридцати анголаров против ста, то за твою не поставлю и одного против тысячи. Потому что если у сеньора Луиса — могучий организм и большие деньги, которые поставят eму на службу Bce достижения медицины, то у тебя ни того, ни другого».

Уолтер мыслил логично. Он забыл только об одном — что госпожа Природа иногда любит пошутить.

Сеньор Луис лежал на вращающейся койке перед кобальтовой пуШкой, и потоки гамма-лучей пронизывали его тело. Больной чутко и настороженно прислушивался к своему телу: вот заныло что-то в предплечье, напряглись и ослабли мускулы ноги, зачесалась лодыжка… Здесь, впервые за всю жизнь, сеньор становился самим собой — не плантатором, не членом «Клуба двадцати семи», не наездником, а просто маленьким слабым человеком, скроенным из костей, нервов, вен, артерий и прочего, который очень любит эти свои кости, нервы, вены и очень бюится смерти. Все отошло на задний план — и дела, и семья, и любовницы, и лошади. Как только он оставался наедине с кобальтовой пушкой, исчезала гордость, испарялись властность и жестокость, пропадала воля. От всего сложного характера оставался лишь страх за себя, а по временам и того меньше острая боль под грудью.

Но сеанс облучения окончился. Потухли красные лампочки, в кабинет вошли доктор Кроумэн и шеф клиники, известный профеосор-oнколог со свитой врачей, и в ту же минуту на лицо больного cловно надвинулась маска, которую он носил всю жизнь. Оно стало холодным, непроницаемым м властным. Больной опять превратился в сеньора Луиса Фернандес де Арготе.

…Уолтер Кроумэн возвращался в отель. Автомобиль мягко покачивал доктора, нагоняя дремоту. Уолтер боролся с ней, снoва и снова вызывая в памяти рентгеновские снимки, оскаленные зубы кардиограмм, показания многочисленных анализов. Уолтер представлял себе и живую картину, которую отражали эти показания. В организме сеньора Луиса возникли клетки, не контролируемыx нервной системой. Почему они возникли — наука пока не установила. Он вспомнил горячие, даже слишком горячие опоры на факультете. Там были представители многих направлений,

Вилли Теллер доказывал правильность теории многопричинности:

— Рак возникает как болезненная реакция организма на внешние раздражения.

— Чепуха! — убедительно возражал его брат, Грэхем Теллер. — Медицина знает тысячи случаев, когда точно такие же длительные раздражения не вызывают неоплазмы. Вирус рака существует в организме в латентном состоянии. Затем внешний толчoк — и вирус начинает бурно размножаться, отравляет клетки продуктами своей жизнедеятельности, вызывает их перерождение.

Уолтер так же, как Грэхем, уверовал в паразитическое начало рака и думал, что этот паразит — вирус или ультравирус — может постоянно изменяться. «Мы говорим лейкоцит». Но это в момент видимости данный организм то отношению к нашему организму — лейкоцит. А в следующую минуту что? Мы говорим фаг». Но это тело только сейчас фаг. Оно разрушает бактерию и выходит из нее. А потом чем оно становится по отношению уже не к бактерии, а к нашему организму? С каждым новым изменением клетки может изменяться и вирус, и всякий раз мы увидим новую картину… Наши глаза смотрят в пространство, и поэтому каждую новую жизнь мы ищем там. Но ведь то, что мы ищем, может быть и не новой жизнью, а просто ее новым проявлением».

Их спор и сегодня еще не окончен. Правда, уже выделен вирус некоторых видов неоплазмы. Румынским ученым удалось, например, обнаружить вирус мышиной саркомы. Но почему же не удается обнаружить агента других видов злокачественной опухоли? Может быть именно потому, что все ищут их в пространстве, а не во времени? Ответа нет, а неоплазма шествует по Земле.

Ни одна война не приносила столыко жертв — больше двух миллионов погибших ежегодно.

Мысли Уолтера снова возвращаются к картине, о которой сегодня ему рассказали показания анализов. Клетки, не контролируемые организмом, начали делиться, размножаться. В отличие от клеток, подчиняющихся единому управлению и до конца усваивающих питательные вещества, они, как настоящие расточители, брали от каждого вещества только немногое — «сливки», оставляя голодать другие клетки и — самое главное — отравляя организм продуктами распада. Эти клетки росли, вспухая, как тесто, по лимфатическим и кровеносным путям они прибрались в печень, основав здесь новые колонии.

А сеньор Луис в это время упивался властью, покупал новых лошадей и любовниц, кричал: «Секи, пока не побелеет!»

А негр Ньгаячокве в это время надрывался на хлопковых плантациях.

«Впрочем, какое значение это имеет теперь? — думает Уолтер. — Теперь нет ни сеньора, ни работника, Нет, — честно возражает он себе, — есть и теперь. Ибо если уж заболеть, то все же лучше быть богатым больным, чем бедным больным».

Негр Ньгаячокае умирает на грязной циновке, и некому подать ему воды. А за сеньором Луисом ухаживают сестра с университетским дипломом и две сиделки, его палата оборудована аппаратами для кондиционирования воздуха и телевизором. У сеньора есть еще шансы выкарабкаться. В его организм вводят новейшие препараты, прерывающие кровоснабжение клеток опухоли или меняющие их химическую структуру и приостанавливающие размножение. Потоки гамма-лучей из кобальтовой пушки ударяют смертоносными снарядами в клетки опухоли, ломая ее ядерный хромосомный аппарат. И если даже гамма-частицы попадают не в саму хромосому, они разбивают на осколки-ионы молекулы воды, из которых на девять десятых состоит каждая клетка. Эти осколки соединяются с другими или с целыми молекулами, превращаются в окисляющие радикалы и сами разрушают клетку.

Но гамма-лучи разрушают не только злокачественные, а и нормальные клетки. Чтобы они, убивая болезнь, не убили больного, важно правильно определить дозу облучения. И здесь к услугам сеньора Луиса электронный дозиметр. В него на перфорированной ленте вводятся зашифрованные показания анализов и рентгеноскопии, и через несколько минут он выдает цифру предельной дозы. Каждая минута работы электронного дозиметра в частной клинике известного профессора стоит много долларов, и бедняга Ньгаячокве за всю жизнь не заработал и на минуту его работы.

Видимо, электронный дозиметр ошибся. После восьмого сеанса облучения сеньор Луис Фернандес де Арготе внезапно умер. Спасительные гамма-лучи приостановили развитие опухоли, но, очевидно, разрушили также какие-то органы, важные участки нервов или желез внутренней секреции.

Тело сеньора Луиса доставили самолетом в Анголу.

За гробом восемнадцать слуг в черных одеждах несли восемнадцать орденов покойника. Траурное шествие растянулось на полтора километра, над могилой сеньора раздался артиллерийский салют. Но для того, что осталось от сеньора Луиса, все это не имело никакого значения. Ибо все равно, кем быть, — богатым мертвецом или бедным мертвецом…

Доктор Кроумэн возвращался с похорон в подавленном настроении. Он устал от поездки, от нагробных речей, от мыслей об этой проклятой болезни, от язвительных стрел доктора Вальероса: «Ах, уж эти самонадеянные юнцы, можно ли им доверяться?»

Вдали показались хижины негров. Где-то там жил и бедняга Ньгаячокве. Смерть явилась для него избавлением от жизни.

…Впереди, на обочине дороги, замаячила согбенная фигура. Что-то было в ней очень знакомое…

«Не может быть… Чушь!.. Неужели?»

Непроизвольным движением Уолтер коснулся плеча шофера, и тот затормозил. Автомобиль еще те успел остановиться, как старый негр бросился навстречу, протягивая руки:

— О маса доктор! Maca доктор!

Это действительно был Ньгаячокве. Тот самый Ньгаячокве, которому по логике событий положено было уже давно покоиться в могиле, надежно укрытым от хлыста надсмотрщика Хуана.

— О маса доктор, теперь вижу, какой я старый дурак. Я не верил вам. А вы знали: мне суждено еще собирать хлопок, мне придется еще попробовать хлыст масы Хуана.

Уолтер все еще не мог прийти в себя.

«Что же произошло? Чудес не бывает, — это я твердо знаю, да, твердо, очень твердо, в этом меня не поколебать. Как же воскрес из мертвых негр? Ведь он был обречен — обречен на все сто процентов»,

— Только два дня, как я смог выйти на поле, — говорил Ньгаячокве. — Но не беспокойтесь, маса доктор. Из первых же заработанных денег я верну вам долг.

Он переминался перед автомобилем, не зная, можно ли ему уже уйти.

— Подождите меня здесь, — сказал Уолтер шоферу и, выпрыгнув из автомобиля, пошел рядом с Ньгаячокве к его хижине.

— Расскажи мне, что было после того, как я уехал. Постарайся вспомнить все подробности.

— Все было, как вы сказали, маса. Но соседку тряс злой дух, и она не могла готовить похлебку. Зато молодая Макуонда — она чистит бататы на кухне сеньора Луиса — продала мне целую гору испорченных бататов, бананов и кукурузы.

— А потом? — нетерпеливо спросил Уолтер.

— Потом было все, как вы сказали, маса. Ньгаячокве выздоровел.

— Нет, — с досадой отмахнулся Уолтер. — Что было после того, как она продала тебе овощи, и перед тем как ты почувствовал себя лучше?

— Я ел их сырыми, маса, много лежал, потому что не мог встать, много болела голова, грудь. Рот мой выбрасывал обратно пищу, которую я съедал. Потом мне снились всякие сны, хоть я лежал с открытыми глазами, Я видел своих детей и жену в стране духов. Я надеялся, что уже совсем переселился туда. Но я всего лишь старый глупый негр. На что я могу надеяться? Что я знаю? Все было так, как вы сказали, маса. Я выздоровел, и маса Хуан погнал меня на поле. Я говорил, что еще болен, но он знал лучше. В первый день я упал на поле и ничего не помнил. Но сегодня работал целый день…

Доктор понял, что ничего не добьется от Ньгаячокве. Но он не мог успокоиться. Где-то перед самым его носом госпожа Природа спрятала одну из своих тайн чудесное исцеление негра. Неужели к длинному списку нераскрытых чудес прибавится еще одно?

«Произошло необычное событие, — думал Уолтер. — Это не могло быть самоизлечением. Если бы организм негра был способен на это, опухоль рассосалась бы раньше, и тогда вряд ли дошло бы до метастазов. Может быть, дело в изменении климата, в резком изменении радиоактивности воздуха, в воде? Ветер с океана, например, и большое повышение кислорода в воздухе?» Где-то Уолтер читал, что кислород под давлением вызывает резкое изменение клеточного обмена, неблагоприятное для вируса, привыкшего к старым условиям и не успевшего примениться к новым. И если возбудитель рака вирус.

Уолтер оборвал себя: атмосферные условия ни при чем! В эти дни от такой же болезни умер бывший моряк негр Кота-Муби.

Доктор вспомнил сообщение французского хирурга Огюста Бьера, что у одного Из его больных злокачественная опухоль рассосалась после возникновения у этого же больного рожистого воспаления.

Уолтер едва дождался, пока они пришли к хижине и он смог внимательно осмотреть и выслушать Ньгаячокве. Но никаких следов «посторонней» болезни врач не обнаружил.

«Что же случилось необычного в течении болезни? Что отличало выздоравливающего Ньгаячокве от тысяч других, умерших людей?» — в сотый раз cпрашивал себя Уолтер.

Он чихнул, не выдержав неприятного гнилостного запаха, идущего откуда-то из дальнего угла хижины. Уолтер повел взглядом, м внезапная догадка промелькнула в его мозгу. Одиночество и ужасающая бедность — вот что победило болезнь! Потому что только одиночество и нищета заставили человека есть такие овощи да притом сырыми!»

Он не отрывал взгляда от горки бататов, которые издавали неприятный запах. Это были не обычные овощи на обычные у Ньгаячокве не хватило бы денег. Каждый из бататов был изуродован глубокими черными трещинами и множеством шарообразных опухолей, несколько напоминающих виноградную гроздь.

«Рак батата», — сразу же определил Уолтер.

И теперь, словно водопад, нахлынули, закружились воспоминания, обрывки газетных информации, сообщения солидных медицинских журналов, историков…

…В древности лечили опухоли настоями березовых наростов.

…Аргентинский ученый Марксер обнаружил, что введение рогатому скоту и курам вакцины, изготовленной из вируса табачной мозаики, иммунизирует животных против заболевания ящуром, а кур делает невосприимчивыми к заболеванию ложной чумкой. В открытии Марксера, как указывал журнал, наиболее интересным было то, что вирусы, вызывающие болезни растений, антагонисты вирусов — возбудителей болезней животных.

«Возможно, рак батата спас от рака негра Ньгаячокве? Вирус растения победил вирус рака человека, если рак возбуждается вирусом? Или же вызвал сильную реакцию и перестройку деятельности нервной системы, неблагоприятную для опухоли, мобилизацию защитных сил организма?»

Это все надлежало проверить.

Уолтера сжигало нетерпение…

— Как видите, ваше предположение не подтвердилось, коллега, — с особенным удовольствием проговорил профессор Рескинг, и слово «коллега» прозвучало издевательски.

Уолтер снова и снова переводил взгляд с чашек Петри на колбы, оттуда на полуживых крыс и обезьян, на показания анализов, и его Лицо становилось все более мрачным. Вирус батата, высеянный на изолированные злокачественные опухоли и введенный в опухоли, размножился. Но и опухоли чувствовали себя превосходно.

— Ничего необычного, — весело произнес профессор Рескинг, — Все произошло так, как я писал в своей последней работе: ткань неоплазмы, в связи с активным делением клеток и бурным обменом веществ, — весьма благоприятная среда для размножения вирусных частиц. А вирусные частицы берут лишь избыток веществ и не мешают опухоли расти.

Его тон был сочувственным, но в углах губ притаилась довольная усмешка. Ведь все произошло так, как он писал в своей работе.

Уолтер мрачно кивнул головой,

— Сегодня вы правы, — сказал он. — Но завтра…

— Что завтра? — профессор приподнял одну бровь.

Доктор Кроумэн и сам бы не мог точно сказать, что он имел в виду. Наверняка Уолтер знал лишь одно: завтра он вернется в округ Лобиту к своим обязанностям врача бедняков. А люди будут по-прежнему умирать от рака желудка, и исцеление Ньгаячокве останется неразгаданным «чудом»,

Через восемнадцать дней Уолтер внезапно получил телеграмму:

И уже сидя в самолете, он сознательно подавлял радостную надежду. «Чепуха, сущая чепуха», — твердил он себе, боясь разочароваться.

Профессор Рескинг встретил его на аэродроме. Он подал руку и вместо приветствуя оказал:

— Черт вас возьми, Уолтер, но опухоли все же рассосались, в семнадцати случаях из двадцати.

Они помчались в лабораторию.

Уолтер долго вглядывался в рентгенограммы, читал истории болезней, осматривал подопытных животных.

Во всех случаях рассасывания опухолей в них сначала появлялась кислота с пиримидиновым основанием и заменой урацила его аналогом тиоурацилом. Затем ядра клеток изменяли свою форму и переставали делиться, превращаясь в добычу фагоцитов.

Профессор ходил следом за Уолтером и молчал. Наконец он взорвался;

— Что ж вы ведете себя так, как будто я вас дурачу, а вы меня проверяете! Пляшите же, черт вас возьми, разбейте пробирки, выбросьте меня в окно, сделайте что-нибудь из ряда вон выходящее!

Из последних сил сдерживая радость, Уолтер ответил:

— Не произошло ничего необычного. Вначале все было так, как вы писали в своей работе. Вирус батата не мешал опухоли развиваться, освобождая ее от избытка некоторых веществ. Но постепенно вирус размножился и стал потреблять этих веществ все больше и больше, оставляя голодать клетки опухоли. Началась борьба. Вирус батата выделил кислоту, которая, включившись в обмен веществ опухоли, остановила ее развитие и, возможно, вызвала гибель вируса рака. Одновременно последовали перестройка нервного процесса, мобилизация фагоцитов, которые довершили уничтожение опухоли, а заодно уничтожили и самый вирус батата. Вчерашний симбионт стал антагонистом. Разве это необычно в природе? Ничего не поделаешь, коллега, вам придется писать новую книгу.