Глава двадцать восьмая
Мэтью и Джулиан в одно мгновение оказались рядом с Отри, прильнув к окну, Грета же бросилась ко второму и нервно оттолкнула прочь занавеску. Испуганное лошадиное ржание вновь болезненно прорезало воздух. Мэтью увидел в окне, как в щелях меж стеновыми досками амбара пляшут отблески огня.
— Ха! — безучастно хмыкнул Файрбоу. — Вот кошки и поймали мышек.
Не сказав ни слова, Джулиан отвернулся от окна, преодолел в два шага расстояние, разделявшее его с Файрбоу, и уложил доктора на пол одним мощным ударом в челюсть.
— Я должен пойти туда! — тревожно выкрикнул Отри, решительно зашагав к двери.
— Нет! — командным голосом остановил его Джулиан, и, похоже, в одном этом слове прозвучало достаточно бескомпромиссной настойчивости, чтобы остановить хозяина придорожной гостиницы. — Они будут поджидать выходящих!
У Отри было много вопросов к своим постояльцам, но он понимал, что сейчас явно не подходящий момент для того, чтобы расспрашивать их.
— Но я… я должен, — с нажимом ответил Отри, нерешительно переминаясь с ноги на ногу. Лицо его заметно побледнело, губы сделались серыми, как воск. Он простонал почти с мольбой: — Лошади! Они же там сгорят заживо! Так нельзя…
Это замечание было встречено напряженным молчанием.
Мэтью почувствовал, как страх сжимает ему горло и заполняет все его нутро, но заставил себя проглотить тяжелый ком и поступить правильно.
— Я пойду с вами, — с мрачной решимостью заявил он, извлекая из кармана шубы пистолет.
Глаза Отри изумленно округлились, но прежде чем он успел что-то сказать, зазвучал голос Элизабет:
— Мэтью, позволь мне выйти к нему! Я могу…
— Верно. Отпустите ее! — проскрипел Файрбоу, не поднимаясь с пола. — А потом я сообщу Лэшу, что она предательница, и он сразу же…
Джулиан безжалостно надавил сапогом прямо на горло доктора. Речь его сразу же оборвалась, превратившись в сдавленное бульканье.
— Что-то не припомню, чтобы кто-то здесь интересовался мнением ночного горшка, — процедил он.
— Слушайте, как хотите, но я выхожу! — заявил Отри. Он открыл дверь, Мэтью тут же взвел курок и последовал за ним. Джулиан попытался остановить их, закричав что-то им вслед, но Мэтью, оказавшись во власти зимнего ветра и снегопада, слов не разобрал, он лишь сумел уловить страх, звучавший в голосе напарника. Они с Отри бросились к амбару почти наперегонки. По мере приближения к пожару оранжевый свет пламени, извивавшегося меж досками стен, становился все ярче; показались завитки дыма, что сочились из всех щелей амбара и разносились по ветру.
Они отошли от дома примерно футов на двадцать, когда Мэтью заметил белую вспышку выстрела в лесу через дорогу, а миг спустя услышал странный треск. Отри резко вскрикнул от боли, схватился за правое бедро, пошатнулся и упал. Мэтью рухнул на колени рядом с ним, уже набрав в рот ледяного воздуха, чтобы заговорить, но Отри опередил его:
— Лошади! — со взглядом, полным отчаяния, прохрипел он, ухватив Мэтью за шубу окровавленной рукой. — Не дай им сгореть!
Времени на то, чтобы оценивать риск, не оставалось — как и на то, чтобы прикинуть, найдет ли следующая пуля свою истинную цель. Времени не было вообще ни на что…
Мэтью кивнул, вскочил и опрометью бросился к амбару, ожидая еще одного выстрела, но его не последовало. Кто бы ни стрелял несколько секунд назад, сейчас он явно не собирался делать это снова — возможно, искал более выгодную огневую позицию или подбирался ближе. Мэтью подумал, что Лэш наверняка пришел не один, он мог взять с собой своих наемников или даже заручиться помощью всей банды убийц, явившейся на его аукцион. Если это так, шансов у них с Джулианом, почти не осталось.
Когда он добрался до амбара и сбросил тяжелый запорный брус, мимо его правого уха просвистела еще одна пуля и яростно вонзилась в дерево. Сквозь взметнувшуюся внутри панику Мэтью понял, что стрелок занял позицию, с которой мог запросто обстреливать амбар, хотя и находился со стороны менее широкой его стены. Дожидаться третьего выстрела Мэтью совершенно не хотел, поэтому, не мешкая, распахнул дверь и всем телом подался внутрь амбара, почти мгновенно отпрянув, потому что навстречу ему бросились нестерпимый жар и ревущее пламя. В голове пронеслась мысль о том, что силуэт, подсвеченный огнем, представляет собой отчетливую мишень. Пришлось, отринув страх, броситься прямо навстречу пожару.
Вопреки ожиданиям, помещение еще не превратилось в кромешный ад, однако одна из лежавших внутри куч сена, была охвачена яростным пламенем, напоминая хорошо промасленный факел.
Повсюду витали запахи горящего сена и дерева, перемежавшиеся вонью китового жира. Мэтью невольно закашлялся, вдохнув едкую смесь, наполнявшую воздух. В следующий миг ему пришлось уворачиваться от несущегося на него огромного силуэта: одна из тяжеловозных лошадей Лэша сумела освободиться от привязи и понеслась прямо на Мэтью, едва не затоптав его. Еще одна лошадь — должно быть, принадлежавшая чете Отри, — тоже успела высвободиться и проскакала мимо Мэтью с перепуганным ржанием.
Чудом избежав столкновения со спасавшимися от пожара животными, Мэтью начал растерянно озираться по сторонам, высматривая оставшихся коней и пытаясь разведать обстановку. Приходилось попутно думать о том, чтобы вдыхать как можно реже, потому что каждый глубокий вдох грозился вызвать приступ надсадного кашля.
Куча сена, охваченная пламенем, с каждой секундой разгоралась все сильнее. Огню было недостаточно поглотить только верхний слой — он жадно проникал глубже, разъедая сухую траву, словно кислота, и постепенно добираясь до самого пола, попутно разрастаясь вширь. Казалось, пламя было ненасытным неистовым зверем, которого всю жизнь морили голодом, и теперь, обретя свободу, он намеревался во что бы то ни стало наполнить свое прожорливое брюхо. Добравшись до края кучи сена, огонь уже начал облизывать деревянные доски креплений амбара. На этих участках сила его заметно ослабевала — дерево оказалось не таким податливым, как сухая трава, и нужно было время, чтобы заставить его как следует разгореться. Однако рано или поздно крепление падет перед неубывающим напором огненной стихии — это было неизбежно.
В условиях напористого пламени Мэтью казалось, что дыма должно быть больше. Он догадался, что сено было достаточно сухим и лишь немного отсырело за счет повысившейся в последние дни влажности. По мере того, как накопившаяся влага испарялась белыми мазками, пламя становилось почти бесцветным, напоминая чистое огненное марево. Хлопья пепла и искры, то и дело взлетавшие к самому потолку, тихо дрейфовали под ним, а попадая в более холодные слои воздуха, стремительно теряли подъемную силу и опускались вниз. Отовсюду раздавались щелчки, когда на пути огня попадались особенно твердые или крупные стебли растений.
Температура заметно повышалась. У Мэтью резко пересохло во рту, удушливый, полный порхающего пепла, дыма и вони воздух, вызывал в легких панические спазмы. Со слезящимися от вездесущего жара глазами Мэтью уткнулся ртом и носом в собственное предплечье, стараясь раздобыть хоть глоток более-менее чистого воздуха. Шуба, похоже, задерживала большую часть едких примесей и позволяла немного нормализовать дыхание. Следующая мысль заставила Мэтью ужаснуться сильнее прежнего: мех ведь может гореть не хуже сена, поэтому, если он сам не хочет превратиться в пылающий факел, придется быть максимально осторожным с кружащими повсюду фрагментами горящей травы и искрами. Стоит шубе загореться, спасать ее будет бессмысленно — придется тотчас же избавляться от нее.
Пока Мэтью осматривался, несколько тлеющих травинок, не успевших потухнуть за время своего кратковременного полета, опустились на пол и стали новыми очагами возгорания.
Нужно было спешить.
Оставшиеся лошади из упряжки Лэша отчаянно ржали и рвались с привязей. Еще одна мечущаяся в панике кобыла — чуть меньших размеров — оказалась в ловушке, когда пламя охватило новую кучу сена в задней части амбара.
На глаза попалась лопата, прислоненная к стене у двери. Мэтью сунул пистолет за пояс, схватил лопату и бросился в дальний конец амбара, чтобы освободить лошадь Отри. По пути ему пришлось обогнуть несколько лужиц огня, жадно пожиравшего разбросанное сено. Он думал о том, чтобы попытаться полностью сдвинуть стог, поймавший в ловушку кобылу, но вынужден был отринуть эту идею, потому что наткнулся даже не на остатки высушенной горящей травы, а на островок чистейшего пламени. Казалось, оно обрушится на любого, кто попытается его тронуть, и погребет смельчака под собой в считанные мгновения.
Глаза Мэтью заслезились от нестерпимого жара: казалось, даже воздух приобрел угрожающе красный оттенок. Опустив взгляд, Мэтью с ужасом понял, что и пол здесь устлан сухим сеном — вероятно, изначально этот настил был сделан для удобства обслуживания лошадей, но в условиях пожара сухая трава стала проторенной тропой для всепоглощающего огня. Спасало лишь то, что слой сена был неплотным, и пламя не успело разгуляться во весь опор. Мэтью понял, что, возможно, сумеет совладать со стихией на этом коротком участке, если поторопится. С трудом вынося жар и то и дело заходясь в приступах кашля, он вытянул лопату на максимально возможное расстояние, отодвинул достаточно горящего сена, чтобы кобыла сумела увидеть выход. Пламя бросилось навстречу Мэтью, раскрывая свои смертоносные объятия.
Лошадь, по счастью, оказалась понятливой, и, как только в стене огня обнаружился просвет, пронеслась мимо своего спасителя, почти сразу исчезнув за пределами амбара. В этот момент вторая куча сена — видимо, значительно прогорев и потеряв способность сохранять изначальную форму, — начала проседать, высота ее уменьшилась почти вдвое, в воздух полетели угрожающие снопы искр.
Мэтью отпрянул подальше от этого обвала, опасаясь, что шуба все же загорится. От бушевавшего повсюду жара тело его обливалось потом, панические мысли подстегивали убираться отсюда как можно скорее, но в беде оставалось еще три лошади, и Мэтью не мог бросить их. Снова сделав глубокий вдох через рукав, он сосредоточился на попавших в беду животных.
Тем временем дыма становилось все больше: пламя постепенно добиралось до более глубоких слоев сена, пропитавшихся влагой. Белые едкие клубы заполняли амбар, и лишь незначительную их часть утягивало сквозь щели в стенах и потолке.
Затуманенным от жара взглядом Мэтью разглядел, как сквозь огонь к нему направляется чья-то фигура.
— Ах! — торжественно воскликнул Бертран Монтегю. — Самозваный барон Брюкс заявился сюда собственной персоной, чтобы умереть. — Он поднял пистолет, который, Мэтью не сомневался, был перезаряжен и готов прикончить его.
Но прежде, чем Монтегю успел нажать на спусковой крючок, раздался еще один выстрел. Убийца странно дернулся, качнулся вперед и повернулся, словно танцуя странный менуэт. Пистолет в его руке с грохотом выстрелил, и пуля угодила в горящее сено, взметнув в воздух еще один сноп искр. Монтегю упал на колени, издав тихий стон, затем повалился на живот, и Мэтью увидел кровоточащую рану у него на спине. Он поднял взгляд, чтобы рассмотреть своего спасителя.
— Тот, кто стрелять в моего мужа и пытаться сжечь лошадей, не достоин жить — с мрачной торжественностью произнесла Грета Отри, прижимая к себе дымящийся мушкет. Затем она рассеянно моргнула, ошеломленная тем, что только что совершила, но быстро взяла себя в руки и добавила: — Ничего не спрашивать.
— Помогите мне, — попросил Мэтью, придя в себя.
В меру возможностей защищаясь от расползавшегося пламени, они бросились на помощь перепуганным животным, рискуя угодить под их копыта. Двоих удалось освободить довольно быстро — лошади стояли чуть дальше от основного очага возгорания, однако третья кобыла обезумела, начав брыкаться и подпрыгивать так яростно, что ни Мэтью, ни Грета не могли к ней подобраться.
Условия все ухудшались: огонь становился жарче по мере того, как занималось остальное сено. Амбар заполнял едкий дым, затуманивая взор и не позволяя толком дышать. Жар обжигал открытые участки тела: руки, лицо и шею. Глаза пересохли и болели, и с каждой секундой все труднее становилось бороться с желанием закрыть их и не открывать. Мэтью подумал, что, должно быть, именно так чувствуют себя запертые в аду грешники.
Не теряя бдительности, он поглядывал на открытую дверь амбара, ожидая новых выстрелов от команды убийц Лэша. Вместе с тем они с Гретой вознамерились снова подобраться к лошади, однако та в панике сумела оторвать перекладину, к которой ее привязали, и рвануть с места. Лишь чудом не зацепив своих несостоявшихся спасителей, кобыла галопом пронеслась мимо них, волоча за собой массивный кусок дерева на веревке. На пути ей попалась охваченная огнем кормушка соседнего стойла с ворохом сена. Лошадь без труда перепрыгнула ее, однако деревянный брус зацепился за нее и повлек горящую кормушку вслед за животным, которое теперь словно было запряжено в адскую колесницу. Огненный шлейф и бушующий дождь из искр понеслись наружу.
Мэтью и Грета ошеломленно огляделись. Шансов на то, что огонь удастся потушить, не оставалось — похоже, амбар был обречен. Оставаться здесь было больше нельзя: горящий дым обжигал гортань и легкие, вызывал удушливые спазмы, разъедал глаза, отчего они болели и нещадно чесались. Мэтью и Грета чувствовали, как с каждой секундой им обоим становится все хуже.
Они должны были вернуться в дом, а для этого предстояло преодолеть расстояние в тридцать ярдов. Мэтью прикинул, что на месте стрелка занял бы позицию, с которой лучше всего просматривался дверной проем амбара. Только где этот стрелок может прятаться? Через дорогу в лесу? Нет, за такое время он наверняка подобрался ближе. Где же тогда? В укрытии за экипажем?
Кто-то снаружи окликнул Монтегю, и по акценту Мэтью сквозь потрескивание и гул пламени узнал акцент Сандора Краковски. Похоже, самое худшее предположение оказалось верным: Лэш привел с собой всю банду. Кардинал Блэк и Филин тоже здесь?
Вспомнив, какое количество оружия из корзины в доме Лэша было выброшено в кусты в порыве эмоционального протеста, Мэтью едва не стукнул себя по лбу от досады: если убийцы принесли все это с собой, то вскоре им с Джулианом предстоит иметь дело с маленькой армией. Можно было воспользоваться пороховницей Богена, но для этого нужно было добраться до экипажа — при себе, в кармане жакета, Мэтью имел только сумку с кремниями и патронами. Стоило ли попытаться добыть до пороха? Вероятно, да, потому что у Джулиана его точно нет.
Все это промелькнуло у него в голове за считанные секунды, и Мэтью понял: других вариантов нет, нужно идти к экипажу. Понимая, что в собственном пистолете у него всего одна пуля, Мэтью поморщился, но вытащил оружие из-под шубы и приготовился. Бесстрашная Грета Отри в это время смотрела в окно, выискивая врагов и прислоняя к боку мушкет.
Дым становился все гуще, рваными клоками клубясь вокруг, усугубляя и без того напряженную обстановку. Усеивающий воздух пепел оседал на плечи и головы Мэтью и Греты, создавая впечатление, что они угодили под серовато-черный снегопад.
— Грета! — окликнул Мэтью, подходя к ней сзади. Голос его приглушал рукав, через который он дышал. — У вас остались еще пули для мушкета?
— Упаковка, — обронила она, все еще настороженно глядя на зловещую полосу леса через дорогу.
— А порох?
— Полмешка.
— Хорошо, — с облегчением сказал Мэтью. Выходит, к карете, становясь удобной мишенью для стрелка, бежать не придется. Мэтью выглянул в окно поверх плеча Греты и заметил, что к дому ползет Оливер Отри. — Послушайте, я пойду вперед и выстрелю. Как только я это сделаю, вам нужно бежать к дому. Вы готовы?
Она решительно кивнула.
Мэтью сделал глубокий вдох через рукав, с трудом не закашлявшись, и вышел на улицу.
Оказавшись во власти зимнего холода, Мэтью едва не потерял сознание — ему показалось, что его окатили студеной водой. Вдыхать морозный воздух было больно, потому что он тоже обжигал — но не жаром, а холодом.
Собрав волю в кулак, Мэтью решил выстрелить в направлении экипажа. Под аккомпанемент оглушительного грохота Грета побежала. В этот момент Мэтью заметил, что под каретой кто-то прячется, лежа на животе.
Бежать! — подсказал ему страх. Едва он попытался последовать этому совету, как раздался выстрел, и Мэтью почувствовал, как пуля с силой рванула его левый рукав чуть выше локтя. Кто-то еще выстрелил в него — на этот раз из леса… но из-за намокшего пороха выла осечка.
Грета к этому моменту успела добраться до своего мужа и помогла ему подняться. Со своего места Мэтью понял, что передвигаться сам Отри был не в состоянии. Грета обхватила его, став ему опорой, и вместе они направились к дому. Входная дверь была предусмотрительно распахнута, в дверном проеме стоял Джулиан, призывно подгоняя хозяев гостиницы и своего дрожащего напарника, который уже, спотыкаясь, несся к дому. В ошеломленном разуме Мэтью бешено стучали мысли, как близок он был к тому, чтобы словить две пули.
Стоило всем переступить порог, Джулиан тут же захлопнул и запер дверь. Элизабет стояла, прислонившись к дальней стене, словно та могла дать ей укрытие. Файрбоу держался на удивление самоуверенно, несмотря на отрезанное ухо, порез на лбу и недавно рассеченную губу — своим видом он буквально напрашивался на еще один удар Джулиана.
Грета помогла мужу опуститься на пол.
— Проклятье! — со злостью простонал он. Дыхание было тяжелым, лицо кривилось от сильной боли. Судя по всему, пуля повредила ему бедренную кость. — Отличный выстрел в спину, леди! — проскрипел он, натянув на лицо нервную улыбку. — Кажись, у меня что-то сломано.
Грета обеспокоенно посмотрела на присутствующих. Взгляд ее замер на Джулиане, который достал свой пистолет и отодвинул шторы на окне, чтобы разведать обстановку.
— Кто они? — спросила Грета.
— Плохие люди, — ответил ей плохой человек.
— Лошадям удалось спастись, — сообщил Мэтью, рассматривая входное и выходное отверстия от пули на левом рукаве своей шубы.
— Я видел, — мрачно сказал Джулиан.
— За мной пришел Монтегю, — продолжил Мэтью свой рассказ. — Грета застрелила его и спасла мне жизнь.
— Монтегю, — эхом повторил Джулиан, до рези в глазах всматриваясь в снежную тьму. — Значит, Лэш привел остальных…
— Позволь мне поговорить с ним! — настаивала Элизабет. — Пожалуйста, Мэтью!
— И что ты ему скажешь? — спросил Джулиан. Несмотря на напряженную обстановку, голос его звучал ровно и спокойно, как если бы он вел тихую светскую беседу в вестибюле «Герба Мейфэра». — Попробуешь с ним поторговаться? И что поставишь на кон? Нам нужны книга и доктор, и, Богом клянусь, мы не отдадим ни то, ни…
Из-под экипажа снова грянул пистолетный выстрел, и Джулиан едва успел отклониться. Пуля влетела в окно, по которому мгновенно расползлась паутина трещин, и ударилась о камни камина, срикошетив от них.
— … ни другое, — спокойно закончил Джулиан, даже не изменив тон. — Лэш все равно собирается нас убить, даже если мы отдадим ему книгу, доктора и тебя, так какой смысл вести переговоры?
— Я попробовала бы выторговать для вас быструю смерть, — ответила Элизабет. — Ты же понимаешь, что вы в меньшинстве. Вам не уйти, это место окружено!
— Что вы навлекли на нас? — спросила Грета со слезами на глазах. — Mein Gott, мы здесь умирать?
— Все рано или поздно умрут, мадам, — ответил Джулиан, не глядя на нее. — К сожалению, это правда жизни: в большинстве случаев мы не властны вершить свою судьбу. Я скажу, что если бы моей последней трапезой был ваш прекрасный куриный суп, я не стал бы и мечтать о лучшей еде. — Наконец, он взглянул на нее, и, возможно, только Мэтью заметил мимолетное выражение печали, промелькнувшее на его лице. — Приношу вам свои извинения за все происходящее, — сказал он. — Но мы еще не умерли. Пожалуйста, перезарядите мушкет и дайте мне немного пороха и патронов, если у вас есть запас. Вероятно, здесь очень скоро станет жарко.
— У меня есть патроны и кремни. — Мэтью достал из кармана жакета сумку с бахромой, принадлежавшую Богену.
— Я видел, как ты выстрелил, — кивнул Джулиан. — Так что перезарядись и иди к задней двери. — Он перевел взгляд на Грету Отри. — Мадам, мушкет и порох?
Грета колебалась, на ее лице все еще лежала тень отвлеченности. Из этого состояния ее вывел голос мужа, который попросил ее поторопиться. Послушавшись Оливера, она вышла из комнаты и вскоре вернулась с порохом. Мэтью к этому моменту успел перезарядить пистолет пулей и кусочком хлопкового пыжа из сумки. Когда Грета протянула ему пороховницу, он засыпал нужное количество пороха и утрамбовал все маленьким шомполом, который был закреплен под стволом.
Закончив с пистолетом, Мэтью сделал шаг в сторону задней части дома, но его остановил голос, донесшийся с улицы.
— Господа, ваша позиция весьма невыгодная! — насмешливо выкрикнул Лэш из своего укрытия. Голос его звучал немного искаженно из-за разбитого окна. — Сдавайтесь, положим конец этому абсурду!
Файрбоу вскочил с пола и закричал:
— Лэш! Вытащи меня отсюда!
— Иди к черному входу, Мэтью, — тихо скомандовал Джулиан. — Будь готов перезарядить оружие.
— Лэш! — снова возопил Файрбоу, повернувшись ко второму окну. — Помоги мне!
— Терпение, доктор! — отозвался вице-адмирал. — Всему свое время.
— Они посылают Корбетта к…
Договорить Файрбоу не успел: Джулиан набросился на него, схватил за ворот халата и крутанул с такой силой, что доктор чуть не угодил прямиком в огонь камина. Под аккомпанемент его крика Мэтью скрылся в коридоре… и тут же понял, что опоздал, почувствовав порыв холодного ветра. Сандор Краковски, одетый в коричневое вельветовое пальто и шерстяную шапку, прикрывавшую его лысую голосу, только что проник в дом через черный вход.
Они заметили друг друга одновременно, оба вскинули оружие и выстрелили с расстояния двенадцати футов, и каждый попытался увернуться от пули противника.
В грохоте пальбы и клубах голубого дыма Мэтью почувствовал, как пуля обожгла ему правую щеку, к тому же сила выстрела отбросила его назад. Перед глазами у него заплясали разноцветные звездочки, на мгновение все вокруг сделалось кроваво-красным, а сам коридор, казалось, начал пульсировать, как надрывающееся сердце.
Мэтью знал, что в него попали, но попал ли он в Краковски?
Ответ обрушился на него, словно разъяренный бык.
Краковски ударил Мэтью пустым пистолетом по левому плечу и сбил его с ног. Мэтью потерял оружие, но у него хватило ума откатиться от ботинка со стальным мысом, который целился в его голову. Он все еще был ошеломлен выстрелом, но не настолько, чтобы не понимать, что пришло время в очередной раз побороться за свою жизнь. Кричать было бесполезно — Джулиан не сможет помочь, потому что, стоит оставить Файрбоу без присмотра, как тот сразу выбежит за дверь, а в дом ворвется остальная банда убийц.
Кровь струилась из раны на пылающей болью щеке. В отчаянии Мэтью вытащил из-за пояса кинжал Альбиона с рукоятью из слоновой кости и вонзил его в клубящийся воздух — туда, где секунду назад находился Краковски. Бандиту удалось избежать удара, а затем… взмах пустого пистолета, взметнувшееся колено, тяжелый кулак — и вот Мэтью уже лежал, распластанный на полу и дезориентированный. Кинжал выпал из его онемевших пальцев. Мэтью попытался отползти в сторону, но рука противника ухватила его за шубу, а затем зажала горло в удушающем захвате так, что глаза едва не вылетели из орбит.
Постепенно тухнувшим взглядом Мэтью смотрел на переднюю часть дома, и вдруг сквозь дым, пелену боли и нехватку воздуха он увидел, как кинжал поднимает она.
Он увидел ее взгляд, направленный на клинок, и заметил произошедшую с нею перемену. Элизабет будила Дикарку Лиззи, покоившуюся на дне ее души. Она делала это, чтобы спасти брата по «Семейству», а Сандор Краковски даже не догадывался, какая над ним нависла опасность. О, если б он знал, то в тот же миг отпустил бы Мэтью и помчался прочь, спасая свою жизнь.
Но было уже поздно.
Лицо Элизабет превратилось в восковую маску, как будто скрывавшееся под ней существо решило проявить собственную личину. Ее глаза — обычно такие теплые — приобрели холодный, жесткий черный блеск. Рот искривился, словно у жаждущего крови зверя. Тело ее напряглось, как пружина, готовая вот-вот распрямиться. Ее снедало неведомое Мэтью желание, которое могло быть утолено только кровью.
Элизабет двинулась на Краковски, как безмолвный дух, плывущий сквозь пороховой дым. Глаза ее, подернутые поволокой, казались пепельно-серыми, слегка искривленный рот обнажал оскал, а кинжал в ее руке был высоко поднят.
Она была так быстра, что ее движения сливались в единое размытое пятно.
Уследить, куда именно она поразила Краковски, было невозможно, но он взвыл от боли, и Мэтью, хватая ртом воздух, безвольно повалился на пол. Споткнувшись об него, Краковски пошатнулся и упал, и Дикарка Лиззи вновь метнулась к нему, проведя ножом кровавый росчерк по его щеке и превратив глаз в белые сочащиеся ошметки. Краковски издал животный вопль, в котором смешались страх и ярость, а затем вскочил с пола.
Мэтью старался как можно быстрее прийти в себя, но нормализовать дыхание ему пока не удавалось. Он заметил, как Краковски скользнул рукой в карман пальто, и на его правой руке появился кастет, усеянный гвоздями.
Если Дикарка Лиззи и заметила это, то не подала вида. А возможно, это придало ей еще больше ярости, потому что она бросилась на Краковски с криком искаженного радостного самозабвения. Кинжал Альбиона вонзался в лицо, шею и грудь бандита.
В попытке помочь Элизабет, Мэтью ухватил Краковски за ноги. Тот пошатнулся, но сумел устоять, таща Мэтью за собой. Зарычав, как дикий зверь, Краковски начал наносить удар за ударом. Попытки Мэтью лишить его равновесия не приносили никакого результата. Дикарка Лиззи при этом вцепилась в Краковски, словно усеянная шипами дикая роза, наслаждаясь каждым звериным воплем своего противника, который держался на ногах лишь благодаря силе воли.
… И вдруг Краковски рухнул, словно огромное толстое дерево, получившее последний удар топора. Мэтью едва успел отползти в сторону. Дрожа всем телом, он нашел взглядом Дикарку Лиззи. Она тоже сидела на полу, прислонившись к стене, и отрешенно смотрела на кинжал в своей руке, а из ран, разорвавших ей горло, стремительно вытекала жизнь.
В коридоре явно был кто-то еще — Грета Отри стояла в шаге от этого человека, нацелив на него мушкет. Мэтью с трудом поднялся и, все еще двигаясь медленно, будто в полусне, проследил за взглядом Греты. Она напряженно смотрела на заднюю дверь, через которую в дом входила Львица Соваж, одетая в пальто из львиной шкуры, с пистолетом в каждой руке.
Мэтью отдался на милость своей судьбы.
Несмотря на ужас, творящийся вокруг, ему вдруг показалось, что пространство окутано зловещим спокойствием. Даже его сердце и легкие впитали этот покой — словно сам хаос достиг своего апогея и рухнул, и за его разорванной в клочья завесой возник проблеск другого мира, где жизнь и смерть слились в странном и величественном танце.
Мэтью взял у Греты мушкет.
Он шагнул — вернее, подплыл, словно все в том же сне — к Львице Соваж, которая тем временем медленно подняла один из пистолетов и нажала на спусковой крючок. Со свистом из ее кремневого оружия вылетело три искры и облачко дыма… но не пуля. Лицо Львицы исказилось, она стиснула зубы и начала поднимать второй пистолет.
Мэтью нажал на спусковой крючок мушкета, хоть и не помнил, как прицелился. Ему пришло в голову, что если Грета еще не перезарядила оружие, то ему конец.
Порох Греты оказался сухим.
Мушкет был заряжен и отлично сработал.
Львица, окруженная клубами голубого дыма, вылетела за дверь и исчезла, словно ее и не было. Мэтью заставил свои непослушные ноги выйти за ней на улицу, но Львицы и след простыл. Опустив взгляд, Мэтью заметил темные полосы на снегу и понял, что мадам Соваж, как минимум, ранена. Он тихонько закрыл дверь, словно не желая тревожить мертвых, и искренне пожалел, что на черном входе нет засова.
На некоторое время Мэтью показалось, что он провалился в забытье, однако, как выяснилось, он не терял сознания. Что-то повлекло его к стене, на которую опиралась Элизабет. Попутно он успел вернуть Грете мушкет и даже обратить внимание на то, как от ужаса посерело ее лицо.
— Спасибо, — тихо произнес он и добавил: — Я бы не отказался от чашки чая.
Мэтью казалось, что вместо него к Грете Отри обращался кто-то другой. Никакого чая ему не хотелось, единственное, о чем он мечтал, это найти место, где люди не убивают друг друга ради выгоды и развлечения, и затеряться там навсегда.
Грета попятилась от него, очевидно, решив, что он находится на грани безумия. Мэтью не обратил на это внимания.
Лишь оказавшись подле Дикарки Лиззи, он начал постепенно чувствовать связь с реальностью. Устало вздохнув, он опустился рядом с Элизабет и положил свою братскую руку на плечо сестры. Краковски нанес ей несколько глубоких ран, и, если б не рана на горле, у нее был бы шанс оправиться, но… жестокая судьба решила оставить Элизабет Маллой еще лишь несколько минут.
Мэтью просто сидел рядом с ней в коридоре и обнимал ее за плечи, пока она, продолжая истекать кровью, прижималась к нему головой. Вдруг она чуть наклонилась к его уху и что-то прошептала. Разобрать ее речь было почти невозможно, хотя Мэтью отчаянно пытался.
Элизабет собрала остатки сил, и на этот раз Мэтью удалось уловить первое слово:
— Спаси, — сказала она.
Он молча кивнул в знак понимания.
— Спаси ее, — закончила Элизабет.
Наконец он понял, что она имела в виду.
Она говорила о Берри. Берри — женщина, которую я люблю и на которой хочу жениться, если смогу ее спасти, — сказал он тогда в комнате у ямы.
Похоже, весь аукцион Лэша произвел на Элизабет меньшее впечатление, чем отчаянная попытка Мэтью спасти Берри. Вероятно, даже Дикарка Лиззи сочла этот поступок благородным, потому что ни один мужчина не стал бы так рисковать ради нее. И вправду, разве хоть один мужчина согласился бы умереть ради нее?
Вряд ли. На деле она была лишь марионеткой Лэша, не властная решать, в какую сторону направить свой корабль.
Когда Элизабет сделала свой последний вздох, Мэтью отчего-то показалось, что она устала… смертельно устала быть двумя людьми одновременно и тянуть за собой груз той истории, что она рассказала ему в экипаже.
С грустью Мэтью осознал, что смерть Элизабет освобождает его от необходимости не причинять вреда Самсону Лэшу. Да, в прошлом вице-адмирал спас ее от Бедлама и сделал своей компаньонкой, поэтому она не могла позволить кому-либо навредить ему, пока ее сердце билось. Желание помочь Мэтью и уберечь Лэша разрывало ее на части, утягивало ее корабль в жуткий шторм. Теперь — настал штиль.
— Покойся с миром, — сказал Мэтью, но Элизабет не слышала его. Она была мертва.
Он попытался забрать у нее свой кинжал, но не справился с тем, чтобы разжать ее пальцы, поэтому решил оставить все, как есть. В какой-то мере она тоже была Альбионом — сражалась в битве, которую не могла выиграть. Но того, что она делала, было достаточно, чтобы изменить к лучшему судьбы нескольких людей. К сожалению, они, вероятно, никогда об этом не узнают. Да, этот кинжал должен был остаться с ней.
Когда Мэтью, пошатываясь, вернулся в гостиную с пистолетом в руке, Джулиан окинул взглядом его окровавленное тело, его промокшую насквозь шубу и его щеку со свежей раной от пули, и на его лице промелькнуло выражение болезненности и облегчения.
— Я не мог прийти к тебе на выручку, — сказал он, как будто оправдываясь. — Но она сказала, что поможет.
Мэтью только кивнул. Он видел, как Отри жмутся друг к другу на полу, и недоумевал, как они снова смогут видеть мир в том же свете, что и раньше.
Джулиан выглянул в окно и быстро отдернул голову обратно. Ему потребовалось набраться смелости, чтобы начать задавать мучивший его вопрос:
— Она…
— Мертва, — закончил за него Мэтью.
В тот же миг Файрбоу бросился к разбитому стеклу и закричал:
— Лэш! Они убили Элизабет! Ты слышишь? Они…
Джулиан снова заставил его рухнуть на пол, ударив ногой в пах, после чего доктор заполз в угол, всхлипывая от боли.
— Кто это был? — спросил Джулиан.
— Краковски. И Львица. Я попал в нее, но ей удалось скрыться где-то на заднем дворе.
Джулиан криво ухмыльнулся одними губами — взгляд его остался ледяным.
— Ну, это оставляет нам…
Что-то горящее влетело в покрытое паутиной трещин окно и окончательно разнесло его вдребезги. Мэтью и Джулиан пригляделись: это оказалась бутылка из-под вина с горящим фитилем. Приземлившись, она разбилась о пол, по которому тут же побежал голубой огонь. Секундой позже во второе окно влетела еще одна бутылка, тоже разлетевшаяся на осколки и разлившая горящее масло во все стороны.
Джулиан заметил, как в густом облаке дыма, валившего из амбара, мелькнула чья-то фигура, намеревавшаяся метнуть третью бутылку. Судя по габаритам, это был Лэш. У Джулиана не было времени прицелиться в него, да и выстрел вряд ли помог бы.
Когда третья бутылка влетела в окно и разбилась о подоконник, горящее масло забрызгало штору и прожгло в ней несколько дыр размером с шиллинг.
Дым все продолжал валить из амбара, создавая плотную завесу. Из темноты вдруг вылетела четвертая бутылка и разлетелась вдребезги, угодив на пол. В этот момент раздался выстрел, и осколки камня с подоконника, разлетаясь во все стороны, зазвенели по комнате.
Найдя укрытие подальше от горящего масла, Мэтью сел принялся перезаряжать пистолет дрожащими пальцами. У него с трудом выходило сфокусироваться на происходящем. Прогремел еще один выстрел, и пуля вонзилась в стену прямо над его головой.
— Эй! Ты в курсе, что зарядил пистолет уже тремя зарядами? — спросил Джулиан.
Даже в состоянии, близком к обмороку, с дюжиной саднящих и горящих точек на теле, Мэтью осознал, что их положение ухудшается с каждой минутой. Оставаться здесь было бессмысленно. С огромным трудом он заставил себя подняться.
— Нам нужно выбираться отсюда, — сказал он со слезящимися от дыма глазами. — Мы должны скрыться в лесу и найти второй экипаж.
— Согласен, — отозвался Джулиан почти мгновенно. — Ты! Подбери свои яйца и встань! — скомандовал он Файрбоу.
— Выходите! — откуда-то из клубов дыма до них долетел замогильный голос Кардинала Блэка. — Девейн, у вас с Корбеттом нет никаких шансов! Не создавайте себе сложностей!
— Он говорит, не создавать сложностей. Да пошел он! Я же сказал, встань, или я потащу тебя за яйца! — Джулиан перевел взгляд на Отри. — Вам двоим нужно убираться отсюда!
— И куда? — спросил Оливер с искаженным от боли лицом. Он был в шоке, как и его жена… и Мэтью.
— Куда угодно, только здесь не оставайтесь, — ответил Джулиан.
— Со сломанной ногой далеко не уйдешь, вы же понимаете? — простонал Отри.
— Но можно сделать хоть что-то, ведь от этого зависит твоя жизнь. — Джулиан подошел к доктору, и тот в страхе отпрянул. — Одно слово, и, клянусь Богом, твои зубы окажутся у тебя в глотке! Мэтью, хватит заряжать этот чертов пистолет! Возьми себя в руки!
— Да, — отозвался Мэтью.
Миг спустя он засомневался, сказал он это на самом деле, или ему померещилось.
— Конечно, — добавил он для пущей уверенности.
— Если вы все же решите остаться здесь, — Джулиан снова обратился к Отри, — перезарядите мушкет и пристрелите первого, кто ворвется в эту дверь… — Он тяжело вздохнул и захлебнулся кашлем, потому что дым, валивший из пылающего амбара, заполнял комнату сквозь разбитые окна.
— Убирайтесь, пока можете, — сказал он Оливеру и Грете, а затем указал пистолетом на Файрбоу: — Ты первый. Через черный вход! Мэтью, ты за мной! Смотри в оба. Готов?
— Да.
— Спасибо за гостеприимство, — кивнул Джулиан хозяину гостиницы и его жене.
Говорить что-либо еще было бессмысленно, поэтому, бросив мрачно-торжественный взгляд на занявшиеся пламенем бумажные розы, развешенные по ветвям рождественской ели, он приставил четырехствольный пистолет к спине Файрбоу и подтолкнул его к залитому кровью коридору.
