Глава 11. Год назад
Король, что тыщу лет назад над нами правил,
Привил стране лихой азарт игры без правил –
Играть заставил всех графей и герцогей,
Вальтей и дамов – в потрясающий крохей.
В. Высоцкий, «Песня про крохей»
Кутаясь в тени, черные, словно разлитая тушь, я пристально разглядывал очередную экспозицию музея, и чем дольше я на нее глядел, тем меньше она мне нравилась. Полутьма. Площадь средневекового города, в центре которой возвышался каменный крест. Вокруг него вязанки дров. На кресте – ведьма, Фатя. Одета она была странно – белая роба до самых пяток, с прорезями для рук и головы. Грубая ткань. Мешковина. Чесалось, наверное, страшно. Лицо бледное, как мел, глаза опущены. В первый момент мне даже показалось, что она умерла, но потом, приглядевшись, я заметил, как медленно, тяжело вздымается ткань у нее на груди. Дышит! Еще жива, вот только зачем они ее переодели?.. Вокруг восковые зрители, и чуть поодаль, в нишах, составляющих единый комплекс с огромным крестом, восемь скелетов. Стражи, мать их! Ждут своего часа. И если насчет восковых зрителей у меня были сомнения, то относительно скелетов – никаких. Стоит мне сунуться на площадь, эти твари оживут, и совладать с ними будет не так просто. Я вспомнил наше «пришествие» в Стокгольм и содрогнулся.
– А ты чего хотел? – подал голос Тогот. – Эти ребята тебя ждали, и, будь у них достаточно силы и знаний, они давно сами забрали бы ключ.
– Ключ от всех дверей… – протянул я, размышляя. – Интересно, что он…
– В свое время узнаешь.
– А заранее сказать не можешь? Я бы хоть подготовился. Знал бы, чего ожидать.
– Жопы, большой и мохнатой.
– Это завсегда…
– Что будем делать, командир? – прервал мои размышления Иваныч. – Там ведь Фатя висит. Надо ее снять.
– Скелеты видишь?
Иваныч кивнул.
– Склеп помнишь?
Иваныч поморщился, но замолчал, видимо ожидая моего решения. А не было у меня никакого решения.
– …И я далеко не уверен, что это – единственные стражи. Ключ должен быть где-то здесь.
– И как только ты его обозначишь, у тебя его постараются отобрать.
– Твои предложения?.. Кстати, как может выглядеть этот ключ?
– Понятия не имею.
– Достойный ответ.
– А насчет того, что делать, пусть аморф и маркграф займутся мертвяками. Негоже тебе о них руки марать, тем более, что у тебя не получалось их усмирить… А тем временем ты с Кругловым ключик по ищи. И помни, капитан этот не так прост, как кажется. Недаром на него Древние указали.
Мне ничего не оставалось, как кивнуть. А что еще делать? Тем более что Тогот «всегда прав».
Какое-то время я еще пялился на площадь, пытаясь разглядеть то, что сокрыто от обычного взгляда, но ничего подозрительного, кроме скелетов, не заметил.
– Колдовские ловушки?
– Кто знает. У них ведь иная магия… Хотя ждут они нас там наверняка.
Я махнул рукой.
– Аморф и господин Этуаль, ваш выход. Вон те молодцы в нишах ждут не дождутся встречи с вами.
Аморф буквально стек вперед, а следом за ним, важно вышагивая, направился маркграф, поигрывая огромными столовыми ножами. Фантастическая парочка.
– А мы…
Договорить я не успел. Скелеты разом выступили из ниш, и на нас обрушился вихрь зловония. Не спеша, покрутив из стороны в сторону гнилыми головами с остатками полусгнивших волос, они, хрустя суставами, направились навстречу своей второй смерти.
– Эка пакость, – вздохнул у меня над плечом Иваныч.
– И страшно, и убить трудно, – согласился я. – Не всякий сунется. Им бы еще современное оружие, а то голыми руками они не очень-то навоюют.
– Смотри, сглазишь…
Я только вздохнул.
Тем временем аморф столкнулся с первым из скелетов. Словно амеба, он поглотил ожившие кости, выпустив наружу лишь череп, который маркграф снес ловким ударом. После чего кости посыпались на пол, а аморф направился к следующему противнику.
– Что ж, похоже, они и сами справятся. Наш выход.
Я решительно шагнул из тени, пересек площадь, пройдя к ее центру, мимо восковых горожан, которые равнодушно пялились на меня стеклянными глазами. Эти хоть манекены манекенами и пока не собираются оживать.
У подножия креста я замер. Издали рассматривая диораму «Казнь ведьмы», я не мог разглядеть всех деталей, теперь же они предстали передо мной во всей красе. Запястья и подошвы Фати были пробиты крючьями, вцементированными в крест. Именно на них она и висела. Рваные грязные раны, сочащиеся темной кровью. За что этой крошке такие страдания? Рабство, а теперь такие муки.
Пока я пялился на распятую Фатю, Иваныч разбросал в стороны вязанки дров.
– Так-то лучше будет, а то вспыхнет ненароком, – пробормотал он себе под нос. Где-то за его спиной все еще трещали костями неуемные мертвецы, пытаясь совладать с непобедимым аморфом. А я не мог отвести взгляда от белой плоти девушки, искореженной стальными крюками. – Чего стоим, – подтолкнул меня Иваныч. – Давай-ка попробуем ее снять. А в лагере твой Тогот живо ее залатает.
Словно в страшном сне, я шагнул в лужу крови у подножия креста и коснулся рукой холодеющего тела Фати.
– Стоп! – взревел Тогот мне в самое ухо.
Меня словно пронзила молния, и я застыл, не в силах пошевелиться.
– Ты помнишь, что эта девушка ключ к ключу?
– Ты о чем?
– Без нее ты не сможешь получить ключ.
– То есть?
– Она должна умереть, и тогда ключ дастся тебе.
– Ты раньше об этом не говорил.
– Меньше знаешь, крепче спишь.
– Но она еще жива, и я, то есть ты, мог бы ее спасти.
– Не в этой жизни.
– Послушай. – Я замер, опустив голову так, чтобы не видеть изуродованных ног Фати. – Ты что, собираешься сделать из меня хладнокровного убийцу…
– Ну почему, кровь у тебя вполне горячая, хотя это мысль… – усмехнулся Тогот.
– Она же ни в чем не виновата.
– Ну почему обязательно нужно быть виновным в чем-то? Стояла не там, свистела не то, родилась не под той звездой.
– Я не собираюсь убивать! – решительно заявил я, а потом повернулся к Иванычу. – Давай попробуем ее снять.
Я шагнул вперед, к самому подножию креста, подхватил тело Фати так, чтобы оно не висело на крюках, а Иваныч тем временем, забравшись на одну из вязанок дров, начал медленно снимать с крюка правую руку несчастной. В какой-то миг Фатя пришла в себя, чуть приоткрыла глаза-щелочки и тяжко то ли вздохнула, то ли простонала. Я еще сильнее сжал ее тело, поднимая ее вверх.
– Не так сильно, – остановил меня Иваныч, продолжая свою кровавую работу. Но я словно ошалел от запаха ее крови. Нет, конечно, я не был влюблен в нее. Она была для меня чем-то вроде котенка, которого я подобрал на улице, после того как мальчишки играли им в футбол. Мое сердце сжималось от жалости, мне хотелось посмотреть на эти нечеловеческие создания, которые подняли руку на это слабое существо. Именно нечеловеческие, по-другому их, пожалуй, и не назовешь. Аморфы или еще какие нелюди из запределья. А может, и люди, действующие по их указке…
В тот миг я не мог думать ни о чем более, не замечал происходящего вокруг.
– Берегись! – неожиданно взвыл Тогот, одновременно овладевая моим телом.
Задохнувшись от боли в онемевших мускулах, я разом ушел вбок и куда-то вниз, чуть ли не повиснув на теле Фати. Та же, повиснув на одной руке, проткнутой железным крюком, истошно завопила от боли. Я чувствовал, как под весом моего тела ползет ее плоть. Разжать руки! Но онемевшие пальцы не слушались.
Со свистом клинок рассек воздух у меня над головой, и одновременно в грудь мою ударили две пули. Нет, вреда мне они, конечно, не причинили, заклятия Тогота покрепче бронежилета, но сам по себе толчок оказался страшным. Тело Фати выскользнуло из моих рук, и я отлетел в сторону, на груду хвороста. Ветки больно впились мне в спину, одновременно смягчив удар.
Вдох, другой, черные круги перед глазами разошлись. И только тогда я увидел новых противников – бугаи в хаки, вооруженные с ног до головы. Может, даже профи какой-нибудь спецслужбы. Двое скрутили маркграфа, с десяток пытались совладать с аморфом, еще несколько хотели стащить на землю Иваныча. Он повис на крюке, на который несколько минут назад еще была наколота правая рука Фати. Обхватив его обеими руками, он отчаянно отбивался от нападавших ногами в тяжелых армейских ботинках.
– Чего разлегся, подъем! – приказал Тогот, вновь овладевая моим телом.
– Почему они больше не стреляют? – удивился я.
– Я удивлен, что они вообще стреляли. Вы им нужны живьем, – проворчал Тогот. – Кстати, мог бы и сам догадаться.
И тут мой взгляд упал на Фатю. И тогда я понял, почему они стреляли. Девушка должна была умереть, но умереть в моем присутствии. Лишившись моей поддержки, она каким-то чудом висела на одной левой руке, ладонь которой была изодрана крюком. Ее лицо окаменело, превратившись в маску ангела, и струйка крови сползла из уголка рта, по коже, белоснежной в искусственном свете. А ее грудь больше напомнила кровавое месиво, из которого торчали белые обломки костей.
Неужели я сам именно за этим привел ее сюда? Сколько ей на самом деле было лет? Ведь она могла жить и жить. На ее горе подарил мне ее Мясник. А может, все так и было задумано? Может, ее смерть – всего лишь еще одно звено в бесконечной цепочке событий, смысл которых я с великим трудом мог понять? Да, неисповедимы пути Господни, и неважно, какой этот Господь. На мгновение я почувствовал себя пешкой в чьей-то игре. Кстати, и Викториан, и Валентина, и все остальные были точно такими же пешками, которыми управляли Древние, дергая за невидимые ниточки судьбы. А Тогот тоже хорош, мог ведь предупредить меня, что все это, начиная с визита Мясника, подстроено.
Злоба, ненависть и к себе, к собственной глупости, и к своим товарищам, которые лишь подталкивали меня по предначертанному пути, вскипела во мне алой волной кровавой ненависти. Не соображая, что делаю, я вскочил на ноги. Заклятие огня, благо руки у меня и так были по локоть в крови. Ее крови! Первый всплеск огня, вырвавшийся из моих ладоней, снес большую часть восковых фигур и с десяток боевиков, вмиг превратив их в кровавое месиво. Нет, даже в тот миг я отлично знал, что нельзя пользоваться подобным заклятием, что рано или поздно явится Судья, чтобы призвать меня к ответу. Но в этот миг мне было все равно. Что будет, то и будет. Вы решили поиграться моей судьбой, вы убили невинное создание, так получите сполна.
Тогот что-то кричал мне в ухо, но я не слышал. Я жег врага огнем, чувствуя, как заклятие вытягивает из меня силы. Мне казалось, все действо длилось вечность, однако какой-то дальний уголок моего разума подсказывал, что прошло всего несколько секунд. За эти несколько секунд я похудел, наверное, килограммов на десять. Несколько раз мне казалось, что еще чуть-чуть, и сердце, не справившись с такой нагрузкой, выскочит из груди или просто там же, внутри, лопнет, разорвавшись на множество кусков.
А потом, когда пламя угасло, я, обессилевший, застыл посреди черной, безжизненной площади. Пот заливал мне лицо. У меня больше не осталось сил, так что я даже пот с ресниц не мог стряхнуть. Я даже не мог понять, кто из наших остался жив, а кто погиб. И тут сзади что-то пронзительно заскрежетало.
Крест!
Я резко обернулся. И в самом деле, крест, на котором висела Фатя, перекосило. Вот-вот, и он должен был сломаться, рухнуть набок под весом тела девушки и все еще цепляющегося за крюк Иваныча.
«Ну и черт с ним!» – пронеслось у меня в голове, но Тогот, видимо, думал совершенно иначе.
Новая волна резкой боли заставила меня изогнуться. Я сопротивлялся всеми силами, но что я мог противопоставить Тоготу? Покемон в третий раз за столь короткий промежуток времени овладел моим телом. На мгновение я замер. Мне казалось, что теперь по моим жилам течет не кровь, а раскаленный свинец. Невыносимая боль – это не то слово. Никогда до этого, ни разу в жизни мне не было так больно.
– Кричи! – прошептал мне на ухо мой мучитель.
И я закричал, так закричал, как не кричал никогда в жизни. И в крике моем сплелись воедино и моя боль, и ненависть к тем, кто играл мной и моей судьбой, так, словно я был бессловесной деталью гигантского механизма мироздания. Сюда же добавилась ненависть к убийцам Фати, и не только тем, кто уничтожил ее физически, а и к Богам и правителям, которые принесли ее в жертву в своей безжалостной игре. Да, в конце концов, какое мне дело до того, кто из них станет править в этом мире?!
Но Тогот гнал меня вперед, и где-то в самой глубине своего сознания я понимал, что он прав. Иначе, несмотря на свой зловредный характер, он не стал бы подвергать меня таким мучениям.
Новая волна боли обрушилась на меня, когда я уже добрался до креста. Вцепившись в каменный угол, я навалился всем телом, пытаясь удержать каменную громаду. Однако руки, испачканные кровью Фати, скользили по гладкому, полированному камню. Мне казалось, вот-вот – и кожа треснет, прорванная вздувшимися мускулами.
Еще одно усилие…
И неожиданно крест поддался, одновременно проворачиваясь на основании и ломаясь под тяжестью двух тел.
– Нет!!! – заорал Тогот так, что у меня едва не лопнул череп. – Нет! – Его ментальный крик оказался таким сильным, что и я, вторя ему, невольно закричал, качнулся вперед, пытаясь ухватиться за скользкий камень, и, потеряв равновесие, полетел следом за крестом… И тут мир для меня на мгновение раскололся. Я оказался одновременно в пяти местах. Нет, не одновременно. Мне казалось, что я попал в гигантский стробоскоп. Медленно поворачиваясь, одна картинка сменяла другую. То я падал на крест в подземном музее средневековой жизни в Стокгольме, мерз в ледяной воде Белого моря, стоял на турецком берегу, нежась в опаляющих лучах жгучего южного солнца, то вдыхал запах раскаленного камня храма на берегу Нила, то нежился в тени бамбуковой рощи. Видения сменяли одно другое. Я видел льды, медленно дрейфующие по черной, как уголь, воде, видел калейдоскоп разноцветных рыб, сплетающих узоры над дышащими жизнью кораллами, видел белые природные ванны с горячей пузырящейся водой, где, по легенде, получила вторую молодость Клеопатра, видел цветущие магнолии, парад слонов и огромные чаши с золотыми рыбками… Щелк… Щелк… Щелк… и в промежутках между этими красочными видениями я видел ребро щербатого, залитого кровью креста. И с каждым щелчком он был все ближе и ближе. Я отчетливо видел каждую выбоинку на древнем камне. Капли крови, застывшие черными каплями смолы. Неужели я проделал этот долгий путь лишь для того…
Я напряг мускулы, изо всех сил впился бесчувственными пальцами в окровавленный камень. Даже если мы упадем, даже если все так случится, я не должен потерять сознание, я не должен провалить миссию, ради которой… ради которой…
Удар был страшен. Не в силах удержать свое тело на вытянутых руках, я со всего маху врезался головой в камень.
А дальше была тьма.
* * *
Невыносимая головная боль.
Я попытался пошевелить руками, потом ногами. Вроде все кости целы. Попытался вновь открыть глаза и скривился от новой волны боли.
– Ну как, пришел в себя?
– Это ты. – Мне казалось, что я мысленно пробираюсь через вязкое болото, мысли текли медленно и болезненно.
– А кто еще это может быть?
– Где я? Дома?
Нет, пожалуй, не дома, постель слишком жесткая.
– Хорошо тебя треснуло. Нет у тебя больше дома.
– ?
– Напоминаю. Ты был объявлен в розыск, и квартиру твою опечатали. Кроме того, там постоянно находится засада, на тот случай, если появятся твои подельники.
– Подельники?
– Ну, те, с кем ты вместе нелегально пересек границу, те, кто мешал государственной программе эмиграции.
– Выходит, я в «гостинице»?
– И ее накрыли.
– Тогда?..
– В тюремном госпитале. Повышенная охрана, полная изоляция. Судя по тому, как тебя охраняют, ты – самый важный преступник России.
– Я же говорил тебе…
– И я тебе говорил… Но сейчас не время спорить. У тебя посетитель, точнее, посетительница. Когда она уйдет, я попробую тебя отсюда вытащить.
– А что с Кругловым и маркграфом?
– Потом, все потом… – И Тогот исчез.
Кряхтя, я попытался вновь разлепить веки, и в этот раз мне это удалось.
Я и в самом деле лежал в крошечной камере без окон и дверей. Стол, стул, лампа на потолке, укрытая колпаком металлической сетки. Огромное зеркало вдоль одной из стен. Значит, за мной постоянно наблюдают. В изголовье кровати какие-то медицинские приборы, от которых тянулись провода, заканчивающиеся присосками, прикрепленными к моим вискам и груди, чуть ниже левого соска.
Попал. Надо выбираться. Хотя, что там Тогот говорил про гостей?
Я замер, прислушался, и словно в ответ на мои усилия где-то далеко-далеко с неприятным металлическим скрипом открылась дверь. Внутренне я весь напрягся.
– А может…
– Посиди, послушай. Смыться всегда успеешь. – И Тогот снова замолчал.
– Ты меня сюда специально определил?
– Не то чтобы специально, так вышло, а я решил не сопротивляться Судьбе.
Потом раздались шаги и послышались неразборчивые голоса. Говорили человека два или три, причем один из голосов был женским.
Неожиданно дверь открылась. В камеру, по-другому назвать это помещение у меня язык не поворачивается, вошел высокий человек в узких профессорских очках и белом халате. Ничего не говоря, он присел на край моей койки, измерил мне пульс.
– Пить… – прошептал я осипшим голосом.
По-прежнему не говоря ни слова, «доктор» протянул мне стакан воды и, видя, что мне самому не взять его, напоил меня. С какой радостью я пил эту теплую воду, хотя, если честно, я предпочел бы бутылочку любимого ледяного «Амстердама».
После, переведя дыхание, я попытался поймать взгляд доктора, но он упорно старался не смотреть мне в глаза.
– Где я?
Он выдержал паузу, словно давая мне понять, что не собирается отвечать на мой вопрос. Потом тяжело вздохнул и в свою очередь спросил:
– Как вы себя чувствуете? – голос у него звучал печально и проникновенно.
В этот момент мне почему-то стало жалко этого человека. Мне представилось, каково это – целый день сидеть и спрашивать у пациентов, которые пришли в поликлинику пожаловаться на свои болячки: «Как вы себя чувствуете?»
– Вы слышите меня? Как вы себя чувствуете? – вновь повторил доктор.
– Так себе… Голова болит.
– Вы сильно ударились. Удивительно, что ваш череп остался цел, – и вновь вздохнул, выдерживая многозначительную паузу, словно ожидая моей реакции. Я молчал, пытаясь мысленно воссоздать цепочку событий, которая привела меня сюда.
Я отлично помнил «прогулку» по Стокгольму, то, как мы спустились в музей, и… А вот дальше единой картины не было. Отдельные, словно вырванные из общего контекста кадры. Кто-то куда-то бежит. Викториан на дыбе. Фатя, истекающая кровью. Фатя… Перед глазами стало изрешеченное пулями тело девушки.
– Она умерла, – я и сам не понял, то ли спросил, то ли констатировал факт. – Что с остальными?
Доктор вздохнул. Не врач, а мастер художественных вздохов.
– Я не имею полномочий отвечать на подобные вопросы, однако там, – доктор кивнул в сторону темного зеркала, – ожидает один высокопоставленный товарищ, который сможет ответить на все ваши вопросы… Вы готовы с ним побеседовать?
– Почему бы и нет, – едва шевеля опухшими губами, пробормотал я. – Вот только бы попить… бутылочку ледяного пива.
– К сожалению, пиво вам строго противопоказано.
Врач встал.
– Я приглашу посетителей, но, что бы они ни говорили, постарайтесь не волноваться.
Он ушел, а я откинулся назад на подушки, попытался подвигать руками, и в этот раз пальцы мне повиновались. Одно движение, и пальцы левой руки натолкнулись на ледяное, мокрое стекло. Стекло в постели. И тут меня осенило.
– Ай да Тогот! Ай да сукин сын!
Теперь осталось лишь совладать с негнущимися пальцами. Но цель была столь соблазнительна, что суставы стали сгибаться сами собой. Покемон мне немного помог, и когда дверь в мою камеру вновь открылась, впуская новых посетителей, я комфортно расположился на своей койке, потягивая ледяное пиво – универсальное лекарство на все случаи жизни.
В этот раз ко мне ввалилась целая делегация: два секьюрити в строгих темных костюмах и пожилая дама. Один из телохранителей шагнул было ко мне, чтобы забрать бутылку, но дама остановила его едва заметным движением руки.
– Откуда это у вас?
Я усмехнулся. Даму я узнал сразу, слишком часто я видел ее портрет в газете и на экране телевизора. Но ее присутствие меня ничуть не смутило. Оно лишь подтвердило худшие опасения Мясника: коррупция проникла в высшие слои власти, и все, что происходит, происходит с их полного согласия. Все эти убийства…
– Вы не ответили на мой вопрос… – повторила дама.
– Ну, я же не спрашиваю у вас, как тут очутился.
– На самом деле, я бы не умничал.
– Может, снова хочешь овладеть моим телом и поговорить за меня?
– Не ерничай.
– Я могу ответить на ваш вопрос, но вначале хотела бы узнать, кто передал вам бутылку пива.
– Один знакомый демон…
– Глупая шутка… – Дама неожиданно замолчала, словно прислушиваясь к чему-то. Только сейчас я заметил крошечный динамик, спрятанный у нее в ухе. Значит, она, как и я, находится на постоянной связи с кем-то. Только, в отличие от меня, она пользуется тривиальной радиосвязью.
– Интересно было бы услышать, что ей там говорят…
– Пожалуйста… – фыркнул покемон.
– …вполне возможно, он обладает способностью к телепатический связи, а соответственно, и к телекинезу, хотя и то, и другое весьма сомнительно, так как данная комната оборудована всевозможными экранами, которые должны пересечь любое ментальное, а тем более…
– Вот такие люди, Артур, в жизни называются козлами. И не просто козлами, а Козлами с большой буквы, потому что даже начинающий чародей должен сообразить, что между магией Иного и Природной магией этой мультивселенной гигантская разница, и то, что является поглотителем для одного типа магии, лишь усиливает другую.
– Забавно…
– Я тебе как-то рассказывал об этом… Впрочем, поговорим чуть позже…
– …что до демона, то, скорее всего, это образное название. Быть может, создания того мира, с которым общается этот молодой человек, внешне напоминают наших чертей…
– Что он несет?!
– Псевдонаучный бред. Но ведь он у них эксперт, а раз так, то должен хотя бы выдвинуть какую-то теорию, пусть потом она окажется совершенно бредовой.
– Думаю, вам не стоит слушать вашего консультанта, – объявил я вслух. – Он несет всякий бред, а вы и уши развесили.
– Но… – дама выглядела растерянной. – Откуда вы знаете, что…
– Что он несет полную пургу? Знаю…
Советник смолк, дама выглядела так, словно я одним махом выбил у нее почву из-под ног.
– Не волнуйтесь, этот молодой человек заметил, что у вас в ухе таблетка, и сделал правильные выводы.
Я тут же повторил слово в слово речь неведомого консультанта. Если есть возможность перехватить инициативу в беседе, то лучше всего воспользоваться такой возможностью.
– А теперь поведайте мне, где я и как тут оказался, потому что события последних нескольких дней полностью вылетели у меня из головы. Знаете, как это порой бывает. Амнезия, дежавю и все такое прочее…
Некоторое время дама ошарашенно смотрела на меня, не в состоянии выговорить ни слова.
– Повторяю вопрос: где я?
– Какая разница… Скажем так: вы экстрадированы из Швеции и находитесь в исследовательском центре.
– И на каком основании меня держат здесь?
– Вы…
– Что я?
– Вы преступник.
– Вот это вряд ли.
– Но то, что вы устроили в сталице иностраннного государства…
– Вы первые начали, пытаясь меня арестовать.
– Но ваша деятельность…
– Послушайте, я видел трупы, фото, следы вашей деятельности. Вы что, не понимаете, что своими действиями разрушаете основы основ государственной власти?
– О чем вы говорите, молодой человек… Я не понимаю, – а потом голос мой «гостьи» неожиданно изменился: – Неужели вы полагаете, что я понимаю, о чем вы говорите? А вот вы ведете незаконный бизнес, нарушающий несколько статей Уголовного кодекса. Только то безобразие, что вы устроили…
– Если я преступник, то зачем вы со мной цацкаетесь?
– Просто вы в своих преступлениях использовали неизвестные нам приемы…
– Так она тебе и скажет. Кончай базар. Вы друг друга не поймете, тем более что там, в Стокгольме, ты ее поимел.
– То есть?
– Ты не просто провернул ключ, ты его сломал.
– Значит, ключ…
– Крест. Ты закрыл все двери, ведущие в этот мир, и сломал ключ в замке.
– И…
– Вот они и лишились весомой части дохода. Ты перекрыл свободный доступ в этот мир. Так что жди, скоро явится судья. А он по головке тебя за такие фокусы не погладит.
Дама еще что-то говорила и говорила, но неожиданно я сам в довольно резкой форме перебил ее.
– Вы брали мзду за каждого эмигранта. Незаконного с любой точки зрения. Иммигранта из иного мира. Вы предали не просто свою страну, а все человечество.
– И это говорит преступник, на совести которого несколько десятков жизней!
– И это говорит взяточница, продавшая не только собственный народ, но и собственную цивилизацию, собственную планету… Вы только подумайте, что вы делаете! Посмотрите на Европу, пустившую к себе арабов. Что там творится? Меньшинство – дети иммигрантов с более устойчивой культурой, диктуют нормы морали коренному населению, чьи культурные традиции не столь устойчивы… Вы же открыли двери и вовсе иной культуре, которая, словно губка, впитает наше общество, уничтожая то, что пощадили коммунисты. Вы отдаете себе отчет в том, что вы делаете?
– Но ведь эти иммигранты много предпочтительнее выходцев с Востока. Они заменят хачиков, заняв их экологическую нишу.
– Какими бы плохими ни были выходцы с Кавказа и из Средней Азии – они люди, а это – нелюди. У них иная мораль. Вы не договоритесь.
Высокопоставленная дама раздраженно хмыкнула:
– Я вижу, с тобой не о чем говорить, – она резко развернулась, собираясь уходить.
– Неужели за деньги вы готовы продать всех и вся?
Но мне не ответили.
– Вот ведь гнида!
– А ты думал? Знаешь, сколько денег принесло государству уничтожение рынков? А ведь делалось все под предлогом борьбы с антисанитарией, криминалитетом и во имя заботы о потребителе. А теперь в супермаркетах за те же деньги продают гнилые товары, которые ни один частный продавец не поставил бы на прилавок. И никто не говорит, сколько акций у чиновников или их родственников, которые по собственному усмотрению вольны запрещать или разрешать тот или иной бизнес. А незаконная эмиграция приносит много больше дохода… И, похоже, ничего с этим не сделать.
– Но ведь ключ повернулся и сломался.
– Это не выход. Караваны должны идти, так устроена Вселенная…
– Но ты же сам…
– Да, это надо было сделать, хотя бы для того, чтобы показать этим выскочкам, что есть силы, над которыми они не властны.
– Знаешь, мне порой начинает казаться, что Борис Савинков был прав. Надо брать бомбу и мочить…
– Ну и что? На место убитого чиновника сядет другой, такой же продажный. Не может бывший комсомольский лидер перевоспитаться. Если у человека в детстве не было совести, то где ее взять? Ведь революция уничтожила моральные ценности как таковые. Возьми хотя бы Павлика Морозова… Поклоняться образу человека, предавшего свою семью? Знаешь ли, даже у людей Искусства больше морали, чем у ваших управленцев. Они убивают сами, честно, а эти – тайком уничтожают собственный народ, враньем и поборами обрекая его на голод и нищету. А потом говорят по телевизору, пишут в газетах, как у нас все хорошо. Это называется геноцидом. Колдун или маньяк убьет одного-двух, а закон, принятый в защиту интересов группы чиновников, уничтожит сотни. И вместо того чтобы вытащить народ из ступора, нищеты и пьянства, они пригоняют иноземцев, которые работают за гроши, вытесняя тех, кто хоть что-то мог сделать для своей страны. Ваши историки очень любят ругать Гитлера, развязавшего Вторую мировую войну, так вот он по сравнению с большей частью обитателей Рублевки – агнец. Да, его чиновники уничтожали целые народы. Они – чудовища, но те из них, кто выжил в войне, понесли наказание. А разве был осужден хоть один сталинско-брежневский палач? Разве у тех, кто стрелял людей, отобрали дачи? Разве судили пулеметчиков заградительных отрядов? Нет. Ныне они герои-ветераны… Ладно, на эту тему можно рассуждать бесконечно. Все это лирика.
– Песнь со слезой во взоре… Ты лучше скажи, что они собираются со мной делать?
– Продержат тебя полгода в одиночке, а спецы попробуют выжать из тебя все, что тебе известно и об устройстве вселенной, и обо мне, и о магии.
– Они будут очень удивлены…
– А ты что, собираешься сидеть полгода в одиночке?
– Да, это будут достойные каникулы.
– Угу… А ты не думал, что у тебя масса дел…
Пока мы ментально беседовали, мои «гости» удалились по-английски, не попрощавшись, хотя я был уверен – за темным стеклом сидели не один и не два наблюдателя.
– Не люблю, когда за мной подсматривают.
– Если затемнить зеркало, тебя переведут в другую камеру.
– Печальная перспектива.
– Зря ты разозлил нашу «домоправительницу». Она теперь рвет и мечет…
– Надеюсь, икру.
– Юмор тут не уместен.
– Тем не менее я бы попросил тебя повторить фокус с пивом, – продолжал я, ставя на пол пустую бутылку. – А потом, поскольку мои воспоминания туманны и путаны, я бы хотел услышать краткий отчет о дальнейших событиях того дня.
Вторая бутылка «Амстердама» появилась точно на том же самом месте, где первая, – между моим бедром и стеной, под одеялом, так что со стороны могло показаться, что я вынимаю ее из воздуха. А что такого? Знай наших! Да и пробка пошла легче, пальцы постепенно начинали меня слушаться.
– Итак, с чего начать? – услужливо поинтересовался Тогот.
– С того самого момента, как ты вновь завладел моим телом.
– Да, собственно, и рассказывать тут нечего. Все основное я тебе уже сказал. Ты, несмотря на все мои попытки, провернул ключ, то бишь крест, а потом тот, обломившись, рухнул. Та часть ключа, что находилась в межпространственном замке, так там и осталась. Все связи между мирами разом лопнули. И ты, судя по всему, получил сильнейший болевой шок, что в общем-то тебя и спасло. А через пару минут подоспели крохоборы. Аморф, судя по всему, пал смертью храбрых. А маркграф вывел ошалевшего Иваныча. Дотащил его до пентаграммы, через которую отправили Викториана. Он хотел спасать в первую очередь тебя, но я запретил…
– И!
– Видишь ли, ты – проводник, важная фигура, тебя нельзя вот так взять и убрать. Круглова можно. Он и так, по воле Богов, гуляет лишнее на этом свете. Сам маркграф – гость, застрявший в этом мире… Кстати сказать, теперь совершенно непонятно, что с ним делать, потому что все двери закрыты.
– А его спутники?
– Загорают в «Крестах», но ты же понимаешь… были бы двери, вытащить их всегда можно, тем более что запрет на секретность нашей деятельности, как я понимаю, отчасти снят. Армагеддона, конечно, устраивать не стоит, но власти в курсе нашего существования…
– А Викториан…
– Отдыхает и восстанавливает здоровье. Вначале он перебрался к Иванычу, но, знаешь ли… Он слишком тяжелый человек даже для тех, кто знает, что такое Искусство.
– И…
– Он отправился в новое Паломничество к своим Богам. Одно он совершил в молодости, когда еще не был Посвященным.
– А мне что делать? И я не смогу…
– Сможешь, если будет нужно. Однако, надеюсь, этого не понадобится. Согласно общим правилам, если ключ повернут, то все двери закрыты, однако у каждого правила есть исключения. Впрочем, на эту тему тебе придется пообщаться с судьей, когда он прибудет в этот мир.
– А что, разве у нас нет своего судьи? Мне всегда казалось, что каждый мир имеет полный набор должностей, обслуживающих Вселенский правопорядок.
– Да. Раньше так, собственно, и было. Но потом… Еще тогда, когда погиб твой компаньон… Что-то пошло не так. Нет, ты тут глобально ни при чем, но события, происходящие по всей планете, нашли отражение и у нас. И дело тут вовсе не в нескольких негодяях. Быть может, Зеленый Лик прав, и в самом деле происходит нечто ужасное.
– Вот пусть судья с этим и разбирается.
– Он-то разберется, поверь, но вот каким образом это все отразится на тебе… Если раньше я считал, что тебе удастся отсидеться, и все неприятности пройдут стороной, словно «пустая лодка», то теперь я вовсе в этом не уверен. Философия Ошо была бы хороша для века девятнадцатого и более древних времен с их неспешным течением жизни. Ныне все по-иному. Прогресс, знаешь ли… Так что, боюсь, отсидеться в стороне не удастся.
– В любом случае надо ждать судью.
– В любом случае надо выбираться отсюда. Ты выполнил поручение Древних, закрыл все двери. Что ж, тебе полагается награда, кроме того, они замолвят словечко перед судьей.
– Да что ты меня все пугаешь этим судьей, – фыркнул я, сделав еще один огромный глоток пива. – Отобьем ся.
– Ну-ну… – задумчиво протянул покемон. – На то он и судья, чтобы его бояться.
– И ты считаешь, что этот судья все разрулит?
– Ага, и всем по медали выдаст, а тебе орден с питательной клизмой и патефонными иголками для промывки мозгов.
– Ладно, пора отсюда выбираться…
Но выбраться я никуда не успел. Дверь моей камеры вновь открылась, и вновь появился доктор. А с ним два амбала, в этот раз в белых халатах, и… тут мое сердце аж зашлось. С ними был мой старый знакомый – противный очкарик.
– Здравствуйте, Артур, – выступил вперед очкарик. – Вот и свиделись. Только теперь роли у нас разные. Раньше вот вы у меня всякую ерунду спрашивали, теперь вам придется нам кое-что рассказать.
– А ведь я предлагал придавить эту гниду сразу.
– Ну, это никогда не поздно…
– Вот только не надо…
– А я говорил тебе: учись, тренируйся. А ты – все пиво и пиво… Но сперва узнай, что этому жмурику нужно.
– Жмурику?
– А что, он тебе живым нравится?
– Нет. Но убивать я никого не собираюсь, хватит…
– Хорошо, хорошо… – пошел на попятную Тогот. – Но кости я ему все переломаю. А для начала послушаем…
– И что же вы хотите услышать?
Очкарика аж передернуло. Чего-чего, а такой покладистости он от меня не ждал.
– Ну, нас интересуют заклятия, или что вы там используете… А потом все о вашей чудной компании и деятельности, в качестве это… как его… проводника. Однако для того, чтобы быть уверенным, что вы не будете лгать и юлить, мы вам вколем одно лекарство. Оно и память вам просветлит, и врать отучит, – и очкарик сделал знак двум амбалам в белых халатах.
– Подождите, подождите… что вы собираетесь мне вколоть?
– Можете считать, что это своего рода клон сыворотки правды. Надеюсь, вы не станете капризничать, и наш милый доктор сделает вам укольчик. А потом мы побеседуем…
Санитары шагнули вперед, и один из них попытался взять меня за руку, но я вовремя отдернул ее, отодвинувшись в глубь кровати.
– А вы уверены, что эти меры необходимы? – поинтересовался я.
– Уверен, – лицо очкарика расплылось в широкой улыбке. – Потому что правду вы вряд ли захотите мне рассказать.
И амбал повторил попытку. Его пальцы крепко впились в мою левую руку, выворачивая ее за спину. То же попытался проделать и второй санитар с моей правой рукой.
– Ну, готов?
– Будь проклят тот миг… – но договорить я не успел.
Тогот вошел в мое тело. Господи, да когда же это кончится! Я ведь еще не оправился от прошлого сеанса. От боли я аж зубами заскрипел.
– Что, не нравится? А… – но договорить очкарик не успел, потому что я резко выбросил вперед правую ногу и попал ему точно в глаз. Правое стекло очков разлетелось мелкими брызгами. Очкарик взвыл от боли, закрывая руками лицо.
А амбалы? Они даже отреагировать не успели. Тормоза с мускулами. Несколько ударов, и две туши безвольными грудами мяса рухнули на пол.
Где-то далеко взвыла сирена.
Я повернулся к доктору. Но тот, вытянув вперед руки, словно стараясь оградить себя от надвигающейся угрозы, то есть от меня, начал пятиться к стене.
– Нет… Нет… Я тут ни при чем… Я всего лишь доктор… Не трогайте меня…
Однако доктор меня не интересовал.
В первую очередь следовало добить очкарика. Так врезать, чтобы он запомнил, и желательно надолго. Еще одну встречу с ним один из нас определенно не переживет. Удар ногой в пах я дополнил ударом коленки в подбородок. Судя по боли в ноге, челюсть очкарика была сломана.
Дверь камеры со щелчком захлопнулась.
– И что теперь?
– Пустят газ.
– И…
– Пентаграмму нарисовать не успеем.
Я повернулся в сторону двери, над которой за зловещей решеткой темнело вентиляционное отверстие. Газ, если он и шел, был невидим, однако ждать результатов его воздействия и проверять истинность слов Тогота у меня не было никакого желания.
Повинуясь приказам покемона, я шагнул вперед, схватил очкарика за отвороты пиджака, приподнял и со всего маху швырнул в матовое зеркало. Мускулы отозвались новой волной боли. Пролетев через комнату, негодяй головой врезался в черное стекло. Во все стороны хлынули осколки. Несколько человек, находившихся по ту сторону экрана, метнулись в разные стороны. Очкарик безвольно распластался на столе по ту сторону зеркала.
– Да, ходить он теперь долго не сможет.
– Ну почему, а под себя?
– А плавать?
– Если будет много ходить… Впрочем, хватит болтать. Вперед. Пора выбираться.
Подбежав к зеркалу, я одним прыжком перебрался в соседнюю комнату. На секунду нагнулся над поверженным очкариком. Нет, курилка был жив, правда, глаза он, скорее всего, лишится. Ну, ничего, это на пользу. В следующий раз не будет затычкой во всех дырках.
Следившие за нами две женщины и двое мужчин, судя по всему, сопротивление оказывать не собирались. Но Тогот решил закрепить эффект. Он заставил меня повернуть голову и рыкнуть. Хотя, скорее всего, рыкнул он сам. Сколько бы я ни напрягался, мне такой звук не воспроизвести. Эффект был соответствующий.
У двери дорогу мне попытался преградить здоровенный амбал в форме охранника. Поигрывая дубинкой, он зло усмехнулся. Зря он это сделал. Не люблю тех, кто злорадствует. Хотя… Он ведь не виноват. Всего лишь выполнял свою работу. Но Тогот пощады не знал. И хотя охранник был на две кастрюли выше меня, это ему не помогло. Болевые точки никакими мускулами не прикроешь. Раз, два, три, четыре, пять, бугаю пора поспать…
Через несколько секунд я уже мчался по коридору.
Неожиданно одна из дверей распахнулась, и из нее выплыл офицер в форме. Толчок двери, и я задвинул стража порядка обратно. Не люблю выскочек. А ведь он даже не понял толком, что же произошло.
– И что теперь?
– Теперь нужно найти комнату, где ты бы мог уединиться на пару минут.
– Пентаграмма?
– Нет, ты пешком выберешься отсюда, круша все и вся на своем пути… Нет, конечно, возможный вариант. Только после такой прогулки мне будет не починить тебя даже с помощью Искусства.
– Ты уверен…
– Хватит рассуждать. Не зевай, следующая дверь направо.
Я притормозил. А может, это сделал Тогот. Я уже запутался и не мог понять, то ли я действую по собственной инициативе, то ли меня по-прежнему ведет Тогот.
Дверь.
Я рванул ее на себя. Не глядя, шагнул вперед и захлопнул дверь у себя за спиной.
В помещении, где я оказался, было темно. Совершенно темно. На всякий случай я подергал дверь. Замок захлопнулся. Ну что ж, осмотримся. Щелкнув пальцами, я запалил указательный и, подняв руку повыше, попробовал оглядеться в свете колдовского пламени.
Кладовка, заваленная различным бесполезным хламом. То, что надо. Однако прежде чем приступить к пентаграмме перехода, я подпер стулом ручку двери. Как говорится, береженого Бог бережет. После этого я отыскал выключатель, и «да будет свет»!
Еще пара минут ушла на то, чтобы расчистить квадрат пола. Это оказалось довольно трудно, так как вещей в кладовке оказалось слишком много, а свободного места слишком мало. Я уже было закончил удивительную пирамиду из двух ломаных столов, кресла, десятка покалеченных стульев, пары бидонов и десятка запечатанных коробок. Но тут случилось весьма неприятное событие: прежде чем я смог укрепить созданную мною конструкцию, она с грохотом развалилась. Особенно призывно загрохотали пустые бидоны.
И тут же ручку кладовки кто-то подергал.
– Тут заперто. Ключ у тебя?
Замок щелкнул. Кто-то снаружи попытался открыть дверь, и это, естественно, не получилось.
– Что теперь?
– Запечатай дверь.
– А я успею?
– Попробуй. Кто не рискует, тот не пьет шампанского.
Впившись зубами в собственный палец, я рванул заусеницу. Потекла кровь. Я что есть силы сдавил палец. Тут одной-двумя каплями не обойдешься.
– Все сюда! Он тут.
В дверь начали колотить, она заходила ходуном.
– Артур Томсинский, вам никуда не деться. Сдавайтесь. У вас нет выхода. Откройте дверь.
– Собаки лают, ветер носит… – прошептал я себе под нос.
– Ты не отвлекайся. Через минуту они вынесут дверь, и тогда тебе снова придется драться. Повторяй за мной…
И я следом за Тоготом начал повторять необходимые слова. Дверь тряслась от ударов. Казалось, еще несколько секунд, и она вылетит или разлетится на кусочки. Однако мне повезло. Я успел. Дверь оказалась запечатанной за мгновение до того, как по ней с другой стороны ударили чем-то тяжелым, массивным. Обычная картонная дверь не устояла бы от такого удара, но, запечатанная колдовским заклятием, она даже не шелохнулась.
С той стороны послышались удивленные голоса. С первого взгляда было видно, что дверь едва держится на одной петле и вот-вот должна рухнуть, однако она держала удар, словно была сделана из монолитной стальной плиты.
– Ну а теперь, Артурчик, вновь расчищай место на полу и рисуй пентаграмму. Мы тебя ждем.
Мысленно обругав Тогота за «Артурчика», я засунул в рот кровоточащий палец, пытаясь унять боль от сорванной заусеницы. Передо мной возвышалась груда ломаной мебели. Пора было браться за работу… Палец болел нестерпимо, а ведь сколько еще крови понадобится, чтобы нарисовать пентаграмму перехода…
* * *
Паша перебросил мне мяч, и я едва успел отскочить, чтобы отбить, перекинув его маркграфу. Два шага назад, казалось, вот-вот Этуаль дотянется до него, но роста не хватило. Мяч пролетел над его головой, а маркграф попятился и, потеряв равновесие, шлепнулся на песок.
– Все, хватит дурью маяться, шашлыки сгорят, – прокричал Иваныч, высунувшись из-за зеленой изгороди, отделявшей виллу от песчаного пляжа. – Давайте сюда, а то Тогот в одиночку не справится.
– Еще как справлюсь, – фыркнул покемон, правда, это ехидное замечание слышал только я. – Я бы вообще мясо ни жарить, ни вымачивать не стал. Ягненок лучше всего идет в сыром виде…
– Цыц! – вызверился я. – Не порти аппетит.
– Мы сейчас быстренько окунемся и придем, – крикнул Паша, направляясь в сторону ласково набегавшего на песок моря.
Но быстро не получилось. Маркграф стал нырять и хватать всех за ноги, тогда мы скрутили его и, раскачав, бросили туда, где поглубже. Маркграф, конечно, плавать умел, но глубины не любил, а особенно не любил, когда кто-то его побеждал. Несмотря на прошедшие полгода, характер Этуаля изменился не так уж сильно. Воспитание, как говорится. Однако подвижки к лучшему явно наблюдались. По крайней мере, исчезли чванливость и надменность.
– Хватит барахтаться, – вновь прокричал Иваныч. – Водка киснет, шашлык горит!
Наконец, со смехом покинув ласковые морские объятия, мы выбрались на песок и медленно побрели по пляжу в сторону виллы.
– Поспешите, до «Новостей» осталась пара минут, – подстегнул меня Тогот.
Но торопиться куда-то желания не было. Пальмы, солнце, море – что еще нужно человеку для счастья? А все эти хлопоты, заботы, неприятности пусть останутся там, в другом мире запруженных транспортом мегаполисов – в обители политиков и банков. Да здравствуют тропики!
– Нечего расслабляться!
– Да на фига мне эти «Новости»? Что я там не видел?
– Мы должны внимательно следить за политической ситуацией, чтобы вернуться, как только…
– Достал. Ну сколько можно? Который раз ты мне это твердишь?
– И буду твердить, пока не втемяшу эту мысль в твою пустую башку! У тебя каникулы. Отлично. Но как только все устаканится, каникулы закончатся. И поверь мне, работы у нас накопилось – мама не горюй!
К этому времени мы уже были у самой изгороди поместья Кругловых, и Тогот осмелился выйти нам навстречу. И тут… Несмотря на все обещания, мы остановились, дружно зайдясь смехом. Даже я, проживший с демоном бок о бок много лет, не смог сдержаться. Нет, вы только представьте себе зеленую пупырчатую морковку с ручками и ножками, с солнцезащитным козырьком на макушке, в огромных шортах-гавайках с голубыми рыбками и огромных шлепанцах-вьетнамках. Зрелище поистине уморительное.
– Ну вот, опять, – обиженным тоном протянул Тогот, хотя я уверен: выйдя нам навстречу, он рассчитывал именно на такой эффект. – Вы бы лучше не смеялись, а поспешили…
– Ну куда спешить? – отмахнулся я. – Расслабься. Вот сейчас поедим, и пойдем с нами на море…
– А если… – начал было покемон.
– Да ты не стесняйся. Сегодня мы ни одного человека не видели… А если что… Ты ведь под водой дышать умеешь.
– Я воды боюсь, там акулы, – категорично объявил Тогот.
– Нет, вы только посмотрите на него, – встрял Паша. – Да с такими зубами ты же всех акул перекусаешь!
По аллее, увитой виноградом и еще какими-то тропическими ползучими растениями, мы вышли на площадку, где у мангала колдовал Иваныч.
– Ты бы лучше не парился, а доверил все Тоготу, – бросил Паша. – Он бы сотворил какое-нибудь заклятие, и шашлык был бы готов.
– Ни одно заклятие не заменит хороших углей, – проворчал Иваныч, делая таинственные пассы над шашлыками бутылочкой с красным сухим. – Вы рассаживайтесь.
Тогот подошел к лаптопу, лежавшему в углу площадки на отдельном пластиковом столике.
– Итак, – неожиданно раздался оглушительный голос диктора. – Граждане Северной столицы по-прежнему наблюдают странное явление в небе над городом. Неизвестные злоумышленники вот уже третий день неведомым способом проецируют в небо любительские фильмы, на которых лица, очень похожие на высших государственных чиновников, берут взятки или подписывают документы, согласно которым в распоряжение их или их родственников отходят крупные финансовые средства из бюджета государства. До сих пор остается загадкой, каким образом злоумышленники устроили данную трансляцию и откуда ведется передача. Но что самое удивительное, каким образом им удалось заснять данные кадры? Так что, скорее всего, это очень ловкий, высокотехничный видеомонтаж, цель которого – опорочить безупречную репутацию руководителей нашей страны. Однако из-за этой передачи ряд иностранных инвесторов разорвал отношения с российскими партнерами. Кроме того, прокуратура, проверив ряд фактов, уже завела несколько уголовных дел. В данный момент по обвинению в коррупции и взяточничестве взяты под стражу… – и дальше последовал длинный перечень фамилий известных и малоизвестных политиков и бизнесменов. – Кроме того, в Думе начался скандал относительно…
В принципе, дальше можно было не слушать.
– И сколько ты собираешься продолжать все это безобразие? – поинтересовался я у организатора «небесного кино театра».
– Пока они все друг друга не пересажают, – усмехнулся Тогот. – Тогда можно будет возвратиться и, как говорится, вернуть все на свои места.
– И ты уверен, что это правильный способ борьбы?
– А что еще можно было придумать? По крайней мере, этот международный скандал отвлечет их хотя бы на время от наших скромных персон. Думаю, судья одобрит наши действия.
– А когда он прибудет?
– Скоро. Врата между этим миром и другими закрыты, поэтому путь его неблизкий.
– И чем это, по-твоему, закончится?
– Посмотрим… Но, скорее всего, ничем. Все вернется на круги своя. Новые чиновники так же будут воровать и брать взятки, только действовать осторожнее своих предшественников, а мы… мы вернемся к обычной размеренной жизни. Вселенная любит равновесие. Оно было нарушено. Но мы героическими усилиями качнули чаши весов, остановили плохих… парней… Нет, «парней» – слово неверное… плохих тетек и дядек. А теперь будем ждать…
– И вновь откроются двери между мирами?
– Сложно сказать. Но, так или иначе, все должно вернуться в первоначальное состояние.
– Шашлыки-машлыки кушай, пока горячий, – коверкая грузинский акцент, подступил к нам Иваныч, размахивая двумя шампурами с нанизанными на них кусочками мяса. – Хватит хмуриться и смотреть эту чушь. Забудем о тусклом Петербурге. Мы в бессрочном отпуске… – А потом, когда мы забрали шампуры, протянул нам два пластиковых стаканчика. – Благодаря волшебству, несмотря на жару, водка только со льда…
– Да, мясо без водки – деньги на ветер, – задумчиво пробормотал Тогот, поигрывая пластиковым стаканчиком, до краев наполненным ледяной жидкостью.
