Книга: Товарищ Чикатило
На главную: Предисловие
Дальше: Глава II Подлинная история преступлений. Осень 1992

Михаил Кривич, Ольгерт Ольгин
Товарищ Чикатило

Вступление
Врата ада

Глава I
Охота за «языком». Середина восьмидесятых

От пригородной платформы отошла в сторону Ростова-на-Дону очередная электричка, оставив на грязноватом бетонном перроне с десяток человек. Время ни то ни се: до конца рабочего дня остался еще час-другой, ехать в город по делам или за покупками уже поздно.
По платформе, спиной к ушедшей электричке, идут двое. Рослый дядька лет сорока, может быть, чуть постарше, в приличном темном костюме, при галстуке, обличающем в нем казенного человека, держит и левой руке коричневый, не очень новый портфель, набитый, надо полагать, деловыми бумагами. Справа от него, стараясь не отстать, шагает паренек лет одиннадцати в дешевых синих джинсах местного пошива и клетчатой рубашке с коротким рукавом. Похожи на отца и сына. Мальчик не достает своему спутнику до плеча и потому, обращаясь к нему, задирает голову. Дядька утвердительно кивает, смотрит на часы и прибавляет шаг. К лестнице у конца платформы он подходит первым, спускается к путям, мальчик идет за ним.
Платформа уже пуста. С противоположной платформы поджидающие поезда пассажиры провожают отца и сына безразличными взглядами и забывают о них, как только те исчезают из виду.
Конец лета, день теплый, но не жаркий, легкие облака наплывают на солнечный круг, ветерок несет запах деревьев и сухой травы, солнце появляется в голубом просвете, и рельсы вдруг вспыхивают ярким блеском.
Мужчина и мальчик о чем-то спорят, похоже, что выбирают дорогу покороче. Они идут по шпалам, потом переходят на утоптанную тропку между железнодорожной насыпью и лесной полосой справа. Здесь рядом идти тесновато, и старший шагает впереди, словно показывая дорогу. Потом останавливается и машет рукой — пора сворачивать. Оба исчезают среди деревьев.
Один — навсегда.
* * *
Когда-то, лет тридцать назад, в этом степном, безлесном краю вдоль железных и автомобильных дорог стали высаживать деревца — защита от степных ветров и пыльных бурь, отрада взору путника, да и гарь не летит на поля и поселки. Клены, липы, вязы, рябины подросли, вытянулись, дали новую поросль, приютили в своей тени кустарник и траву. Теперь это уже не посадки, а лесок, который тянется вдоль насыпи лентой шириной шагов в тридцать. Здесь прохладно и влажно, как в настоящем лесу, пахнет опавшей листвой и грибами. Через неделю-другую сюда придут грибники. Для них, степных жителей, не избалованных северным лесным изобилием, и эта полоса деревьев — подарок.
Тропка совсем узкая, по ней, наверное, ходят нечасто. Мужчина пропускает мальчика вперед, и тот рукой раздвигает ветки кустов, чтобы не хлестали по лицу. Мальчик оборачивается, смотрит вопросительно, дядька кивает ему — верно идем, так короче. Их разделяет несколько шагов. Мужчина чуть прибавляет шаг и впивается взглядом в линялые джинсы, обтягивающие худой мальчишечий зад.
Мальчик опять оборачивается и что-то спрашивает — скоро ли, не пора ли свернуть и выйти на дорогу, но дядька словно не слышит его. Он уже совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки. Лицо залито потом, глаза остекленели, челюсть отвисла.
В поезде он казался спокойным, рассудительным человеком, может, малость занудным, но со взрослыми такое часто бывает. Говорил негромко, расспрашивал, откуда и куда мальчик едет, не проголодался ли, рассказывал о своей даче. Предложил зайти к нему перекусить, нарвать фруктов в саду, а потом они вместе вернутся на станцию и поедут в город. Конец дня, торопиться некуда. Еще он интересовался, что мальчик читает, советовал, что взять в библиотеке. Нормальный дядька, разве что только малость занудный…
Теперь в его глазах не было ничего человеческого. Они глядели из преисподней. Так бывает в фильме ужасов, когда лицо на экране искажается страшной гримасой, зрачки зарастают бельмами, из приоткрытого рта вырастают кабаньи клыки и жуть охватывает всех, кто сидит в тесном зальчике поселкового видеосалона. И хотя каждый знает, что все это неправда, киношные трюки, хочется, чтобы поскорее зажгли свет…
В неуловимое мгновение промелькнуло это видение в голове мальчика, и он не успел еще понять, что все происходит с ним взаправду, как жилистая рука с огромной загребущей кистью потянулась к нему и схватила за плечо, разрывая рубашку. Рука швырнула его на землю, в кусты, ветви хлестнули по лицу, он упал на спину, скатился на прогалину среди орешника, заросшую жесткой травой, и почувствовал на себе тяжелое, скверно пахнущее тело. Цепенея, как в ночном кошмаре, не в силах кричать, он не мог понять, зачем жесткие пальцы свирепо рвут молнию на джинсах, сдирают с него одежду. Он был как в капкане, и все же, в какую-то секунду, когда пришло осознание того, что все это наяву и происходит с ним, он нашел в себе силы рвануться, выскользнуть из железных рук, вскочить и заорать, взывая неведомо к кому о помощи.
Никого не было, и крик затерялся среди деревьев.
Каменный кулак вошел ему под дых. Мальчик согнулся, задыхаясь от боли, и новый страшный толчок повалил его на землю. А дядька, огромный, остервеневший, со сползшими до щиколоток штанами, с болтающейся мошонкой, вязал парню руки шпагатом и валил его лицом вниз на мокрую траву. Он елозил по телу, наваливался стокилограммовой тушей и отодвигался, хрипло дышал и лез, лез железными пальцами в зад, мял, тискал, рвал.
Мальчик еще пытался выползти из-под него, закричать погромче. И тогда в левой руке мужчины появился нож. Несколько раз, коротко, без замаха, он полоснул клинком по шее жертвы.
Боль появилась не сразу, а сначала была новая волна леденящего ужаса и омерзения: мальчик ощутил горячие струйки крови на шее и гнусную мокроту на бедрах — там, где к нему прижималось потное тело дядьки.
Мальчик сдавленно, с хрипом кричал, а мужчина, извиваясь на нем, зажимал его рот ладонью, запихивал меж зубов землю с травой, охватывал лапищами шею и душил, душил.
Он был еще жив, когда мужчина приподнялся, повернул обмякшее тело к себе лицом. Издавая хриплые звуки, он разжал измазанные землей и кровью губы, прижался к ним ртом и впился зубами в язык. Отгрыз кусок и проглотил.
Жилистый полуголый мужчина распластался рядом со своей жертвой, он тяжело, хрипло дышал, время от времени разевая окровавленную пасть в глубокой зевоте. По телу мальчика пробежала судорога, он застонал. Мужчина приподнялся, подобрал валявшийся рядом нож и с силой ударил. Раз, второй, третий. В шею, в грудь, в живот, все ниже и ниже. Десятый, двадцатый, тридцатый…
Мальчик давно уже затих, а дядька колол и колол. Он наносил удары монотонно, левой рукой, все ближе придвигаясь к бездыханной жертве, раз от разу учащая удары, и не вынимал уже нож, а двигал им взад и вперед в одном месте. Распластался на еще теплом теле и снова забился в конвульсиях…
А когда успокоился, то поднялся на колени и начал как-то тупо, неосмысленно резать одежду и тело — сверху вниз, справа налево. Отрывистым движением, одним ударом отхватил небольшую мальчишью плоть и, зажав в кулаке кровавый кусок мяса, понесся кругами вокруг трупа.
«Я — красный партизан! — кричал дядька, придерживая спадающие штаны. — Я взял „языка“! Я захватил врага в плен! Я — красный партизан!»
А потом замолк, стал суетлив и деловит. Сноровисто, привычно снял с тела клочья одежды, распутал веревку, которой были связаны руки мальчишки, обмотал ею свернутые лохмотья. Поднялся, отерся, натянул штаны. Бросил взгляд на окровавленное тело, на свои руки, увидел кровь на ладонях, брезгливо вытер ее лохмотьями. Ногами сгреб поближе к телу прелые листья, начал присыпать труп и в эту минуту увидел на запястье грошовые часы. Наклонился, расстегнул ремешок, снял. Потом закидал тело листьями и сухой травой.
Грибники наткнутся на тело через неделю. Часы исчезнут неведомо куда.
Возбуждение почти прошло. Той же тропкой дядька двинулся к станции, не забыв прихватить с собой сверток. На опушке он бросил сверток в придорожную канаву.
Клочья одежды найдут детективы.
Через полчаса после того как двое вошли в лес, рослый дядька лет сорока с небольшим, в темном костюме, при галстуке, с коричневым портфелем в руке, вышел к станции пригородной электрички.
Дальше: Глава II Подлинная история преступлений. Осень 1992