Глава 3. Джон Реджинальд Халлидей Кристи

Анна не ошиблась: третья жертва действительно была. И это меняло все.

Точнее, по времени убийства она стала как раз первой жертвой. Алина Кисловская была убита еще в декабре прошлого года — изнасилована и задушена в собственной квартире. Дело зависло, потому что подозреваемых не было, а подробности личной жизни жертвы намекали, что расправиться с ней мог кто угодно.

Алина подрабатывала проституткой. Не работала, а именно подрабатывала — иногда, под настроение. Ей и самой это нравилось, потому что в сексе у нее были специфические предпочтения. Но когда ей хотелось развлечься, да еще и получить за это неплохие деньги, она приводила домой очередного мужчину — и однажды привела убийцу.

— Вот и сложилась картинка, — вздохнула Анна. — В декабре, надо же… а следующая — в марте?

— Да, — подтвердил Дмитрий.

На этот раз они не поехали к ней, это было слишком неудобно из-за вечного внимания толпы. Поэтому братья Аграновские теперь были в квартире Леона, Анна — у себя, а связывал их видеочат. Так было проще, Леон чувствовал, что не готов лично встретиться с ней так скоро, да еще и после разговора с Сирягиными. Ему нужно было самому понять, что он чувствует и как должен относиться к ней, а потом уже заводить беседу о Яне.

Но пока видеочат и присутствие Дмитрия не позволяли им отвлекаться, можно было говорить только по делу.

— Несколько месяцев — это очень маленький срок, — отметила она.

— Между следующими убийствами вообще перерыв меньше месяца.

— Да, и это плохо, если учитывать, что он делает.

— Так что он делает? Ты скажешь или нет?

У Анны всегда была эта привычка — говорить что-то, только когда она абсолютно уверена в своих словах. Ее молчание порой выводило из себя, но Леон научился с ним мириться, а Дмитрий — нет.

На этот раз Анна не стала испытывать его терпение:

— Я готова поверить в одно совпадение, но здесь у вас не одно и даже не два. Значит, это уже и не совпадения.

— Это серийный убийца?

— Да. И он копирует преступления другого серийного убийцы.

— Что? — нахмурился Леон. — Это еще как понимать? Подражатель?

— В том-то и дело, что он не подражает. Он делает именно то, что я сказала: копирует. Помнишь, я еще при первом обсуждении сказала, что я с таким не сталкивалась? Я изучала дела подражателей, знаю, как они работают. Но такое… Не припомню ничего подобного.

Кто-то повторяет историю серийного убийцы? Леон бы сказал, что это шутка или даже игра, но у них тут было три трупа — и похищенный ребенок, которого так и не нашли! Какие могут быть игры?

— Давай по порядку, — предложил он. — О каком серийном убийце идет речь? Я имею в виду того, которому подражают.

Анна ответила не сразу. Она перевела взгляд на компьютерный монитор, набрала что-то, пару раз щелкнула мышкой. Ее изображение неожиданно исчезло, но чат не прервался. Просто она переслала им фотографию.

С черно-белого снимка, настолько старого, что он стал нечетким, на них смотрела семейная пара. Мужчина с высоким лбом, который казался неестественно большим из-за лысины, тянувшейся почти до затылка, черты лица — самые обычные, но и они кажутся зловещими из-за странного, словно возбужденного взгляда близко посаженных глаз, скрытых за крупными очками. Рядом с мужчиной — женщина, полная, некрасивая, но обаятельная, с очень приятной улыбкой. Оба одеты чисто, опрятно, по моде того времени. Типичная семья образца середины прошлого века, вроде как ничего подозрительного, и все же выражение лица мужчины мгновенно насторожило Леона. Он не мог объяснить причину этой настороженности, но… нечто подобное он почувствовал прошлой осенью, когда стоял всего в паре шагов от серийного убийцы и смотрел ему в глаза.

Фотография исчезла, вернулось изображение Анны, и от этого стало легче.

— Это Джон и Этель Кристи, — пояснила она. — Супруги, как вы догадались по общей фамилии. Жили в Лондоне в первой половине двадцатого века. Семья не богатая, но и не бедная, я бы сказала — средний класс, но не такой, как сейчас, а разгромленный и побитый Второй мировой. Семья была обычной, подозрений ни у кого не вызывала. Их даже можно было назвать уважаемыми людьми: во время войны Джон Кристи служил в полиции. На службе он отличился, есть документы, подтверждающие, что начальство его не раз хвалило. При этом он не был профессиональным полицейским, он просто вовремя подсуетился: когда многие мужчины ушли на войну, возникла необходимость в добровольцах из числа гражданских, и Кристи был чуть ли не первым в очереди.

— То есть, это нечто вроде дружинника? — уточнил Дмитрий.

— Не совсем так. Во время службы он обладал полномочиями полицейского, а в отставку ушел в звании специального констебля. Это больше, чем народный дружинник, чтобы тебе проще было понять. В дальнейшем это не давало Кристи никаких юридических преимуществ, кроме почета и уважения. Но, как бы призрачны ни были эти привилегии, он воспользовался ими с лихвой. Кристи считался чуть ли не образцовым гражданином, пока не оказалось, что он больше десяти лет насиловал и убивал женщин. Кстати, эти действия он не обязательно совершал в таком порядке.

— Еще один некрофил? — презрительно поморщился Леон.

— Нет, в этом плане, с Кристи все было очень сложно. Но нам сейчас не нужны такие тонкости. Важно другое: тот тип, на которого вы вышли, прекрасно знаком с историей Джона Кристи. Дело Кристи было очень громким по ряду причин, в Британии — легендарным. Его изучили, имена всех жертв известны, как и обстоятельства их убийства. Они совпадают с тем, что вы нашли: порядок, возраст, способ убийства… Все, даже муж, которого подставили!

— Так же не бывает! — воскликнул Дмитрий. Вид у него при этом был такой, будто Анна намеренно пыталась его обмануть, выгораживая убийцу.

— Думаешь, я этого не знаю? Поэтому я и была удивлена, когда заметила сходство. Конечно, совпадает не все — люди ведь другие, эпоха — тоже. Но уже очевидно, что он идет путем Кристи, с погрешностью на личные обстоятельства нашего маньяка.

— Ну и что это может значить?

— Я пока не знаю, — ответила Анна. — Тут думать надо, но надо и действовать. Он, похоже, спешит! Кристи поначалу убивал раз в несколько лет. Это потом уже он сорвался чуть ли не на массовую резню, в первое время он выдерживал не меньше года. А этот, как видите, нет. У Кристи было восемь жертв, у него пока три, и мы не знаем, когда он нападет на четвертую.

Леону всегда казалось, что худшая черта маньяков — это их непредсказуемость, искаженность их логики. Но вот они столкнулись с тем, кто действует по определенному сценарию, а легче от этого не стало! Чего он хочет? Если движущая сила за серийными убийцами — это страсть, не важно, к чему, то как понять того, кто использует шаблон?

Может, Анна ошиблась? Хотя нет, вряд ли. Когда речь заходила об убийцах из прошлого, она была живой энциклопедией. Ее память хранила подробности, которые ставили его в тупик. Леон уже и не пытался понять, как она это делает, он просто принимал такие знания как очередную странность Анны Солари… Или Мещерской? Кто она теперь?

Не важно. Их ссоры и непонимание отошли на второй план, хотя и не потеряли своей значимости. Вернулось то чувство, которое было и во время прошлых расследований: чувство силы, которая была только у него, и понимания, на которое способен только он.

Главное — не сказать об этом Диме. Потому что тогда начнутся старые песни про «опасные гены маньяка».

— Хорошо, так что ты предлагаешь? — спросил Дима. Чувствовалось, что уверенность Анны избавила его от собственных сомнений, он убедился, что нашел что-то очень важное.

— Пока у меня два варианта, причем можно выполнить оба одновременно. Но чтобы все сработало, предлагаю сразу опустить условности вроде «ты не имеешь права». Вы сами меня привлекли к расследованию, сами будете мне помогать.

— Ну а что ты можешь? — смутился Дима. — Ты же взаперти!

Леон удивление брата не разделял, он не сомневался, что Анна вычислила уже не меньше десяти способов удрать из своей роскошной темницы незамеченной.

— Эту досадную мелочь я беру на себя, — усмехнулась Анна. — Теперь по делу. Дима, твоя задача — убедить следователей, что здесь серия убийств. Две одинаковые петли — это еще совпадение. Три — факт, который сложно игнорировать. Из всех полицейских, которые связаны с этими расследованиями, выбери того, что поумнее, и обращайся только к нему. Один человек может больше, чем толпа, об этом я вам уже говорила.

— Хорошо, это первая часть, — кивнул Дима. — А вторая какая?

— Вторая — осмотр квартиры Гордейчиков, это единственное место преступления, которое еще сохранилось в нетронутом виде. Пока между нашим убийцей и Джоном Кристи есть только одно принципиальное отличие. Обычно маньяки не гадят там, где живут. Они или убивают подальше от дома, или заводят себе некую нору, условное убежище, куда приводят своих жертв. Но если у них есть семья, то семейный дом для них священен. Кристи был исключением. Он убивал там, где жил с женой, причем жена ни о чем не знала.

— Разве это так важно?

— Это бесконечно важно. Место убийства — это не просто условие, это символ власти над жизнью жертвы. Нынешний маньяк убивает жертв в их домах. Это тоже дом — но это другое настроение, вот что нужно учесть.

Леон не понимал ее в этом, но он и не пытался. Он просто сказал:

— Я пойду с тобой.

Осмотр квартиры, куда в любой момент мог вернуться настоящий убийца, был опасен, да и в целом, Анна сейчас оказалась в уязвимом положении. Никакие ссоры не заставили бы его подвергнуть ее такому риску.

— Это понятно, — сдержанно улыбнулась она. — Потому я и говорю, что действовать мы сможем одновременно. Дима займется полицией, мы с тобой осмотрим квартиру.

— Но если этот тип подражает Джону Кристи, разве это не позволяет нам предсказать, где произойдет следующее убийство? Разве это нам ничего не дает? — спросил Дима.

— Увы, нет. Кроме, разве что, предупреждения: если мы ничего не изменим, трупов будет еще пять.

В этом деле она видела вызов, который не могла не принять. История с наследством Яна была важной для Анны, но вся эта суета начинала утомлять. Журналисты, возмущенные родственники, постоянное внимание… Она, привыкшая оставаться в тени, чувствовала себя загнанной в угол.

Сейчас в ее жизнь вернулся Леон, она снова делала то, в чем была хороша. От этого становилось легче, чем она ожидала.

Они встретились во дворе, неподалеку от дома Гордейчиков.

— Как ты выбралась? — изумился Леон. — Там тебя у входа стая пираний ожидала, даже я не прошел бы мимо них, не потеряв пары конечностей! Хочешь сказать, что дело обошлось одним гримом?

Отправляясь сюда, она не без удовольствия сняла белесый парик, собрала собственные волосы в хвост и сменила длинное платье на джинсы и свитер. Леон был одним из немногих, рядом с кем она позволяла себе быть настоящей… С кем ей хотелось быть настоящей.

Иногда появлялось желание доверять ему больше, рассказать ему всю правду, но Анна понимала, что это непозволительная слабость. Да и не время сейчас — слишком уж важной была их цель.

— У меня свои методы, — уклончиво ответила она.

— И ты не объяснишь мне, что это за методы?

— Как-нибудь потом.

Они прибыли к дому ранним утром — так было спокойней. На двери все еще стояла печать, но их это не волновало. Объяснения с полицией Анна поручила братьям Аграновским, ей хотелось полностью сосредоточиться на деле.

Она уже расследовала дела маньяков раньше. Она могла не понимать их или понимать не сразу, но она всегда чувствовала свою цель. А теперь — нет… Перед ней было преступление, чудовищное, но очевидное, однако она не могла избавиться от ощущения, что здесь скрыто двойное дно. Это преступление, но то ли, которое они видят?

Они вошли в квартиру и закрыли за собой дверь. Свет включать не стали, чтобы не привлекать внимание соседей, и ограничились фонариками.

Жилище семьи Гордейчиков было самой обычной квартирой, не идеально чистой, но вполне уютной. Пожалуй, слишком дорогой для молодой семьи, где работал только один из супругов, но тут объяснение нашлось быстро: квартира досталась Марии в наследство. В остальном же, Гордейчики жили скромно.

А еще — шумно, но само по себе это ничего не значило. Видимая агрессия порой не так опасна, как тихая. Она вся на виду, от нее можно защититься, в ней нет подвоха. Гораздо страшнее, когда пара кажется вполне счастливой, а избиения и унижения начинаются за закрытыми дверями.

Рассматривая фотографии, сувениры и личные вещи Гордейчиков Анна все больше убеждалась, что в этой семье жила любовь — даже замаскированная бурными ссорами. Не было ни намека на то, что Мария тайно собирала вещи, готовясь бежать от мужа в ночь. Она чувствовала себя свободно, знала, что это ее территория. И здесь же она умерла…

В квартире было две комнаты, одну отвели под детскую, другая служила гостиной, там же на разложенном диване спали супруги. Марию убили после изнасилования, на место смерти указывало багряное пятно на светлых простынях. Даже если невиновность Вячеслава Гордейчика удастся доказать, ему предстоит вернуться в эту квартиру, снова все это увидеть… Справится ли он? Может и не справиться, если действительно любил жену.

Брызги на стенах, вероятнее всего, остались после избиения, убийца жертву не жалел. А вот пятна на полу — это следы мужа. Он пришел, увидел ее тело, попытался привести в себя, но было уже слишком поздно.

— Так этот Кристи… кто он? — спросил Леон. Первое время он, как и Анна, разглядывал квартиру молча, теперь вот напомнил о себе.

— Реджи? Серийный убийца и насильник.

— Почему Реджи? Я думал, он Джон!

— У него, как и у многих англичан, было длинное сложное имя, — отозвалась Анна, продолжая изучать пятна на полу. — Но друзья и знакомые часто звали его Редж — по второму имени. В историю он вошел как Джон Кристи, потому что история представлена не его друзьями и знакомыми.

— Так почему он вошел в историю? Не хочу показаться циником, но убийц и насильников полно, в истории не хватит места для всей этой шушеры.

— Дело не только в нем. Во время расследования полицией были допущены чудовищные ошибки. Это позволило Кристи подставить невиновного человека, списав на него свои грехи. Причем подставить осознанно: он хотел этого, он добился. В результате невиновного казнили, а Кристи продолжил убивать. Когда дело раскрылось, этот прецедент стал одним из оснований для отмены смертной казни в Великобритании, вот насколько все было серьезно.

— Кого же он подставил?

— Мужа одной из своих жертв.

Она не стала продолжать. Кто-то другой бы не понял, потребовал объяснений, но не Леон, и это единство мышления не раз восхищало Анну.

Подражатель из двадцать первого века шел по стопам Кристи, и он, незамеченный раньше, уже добрался до того этапа, где невиновный должен быть принесен в жертву.

После гостиной они заглянули на кухню. Там следов было совсем мало: скорее всего, после обнаружения трупа жены, Вячеслав зашел туда ненадолго, чтобы проверить, нет ли там его сына. Убедившись, что мальчик не на кухне, он направился дальше.

На кухне не оказалось ничего примечательного — похоже, перед смертью Мария не принимала гостей. Настоящий убийца и хозяйка квартиры сразу оказались в гостиной. Да и не удивительно: судя по отчету Дмитрия, Марию убили ночью, в такое время она бы никого на чашечку кофе не пригласила!

В детской царил беспорядок, мгновенно бросавшийся в глаза после чистоты других комнат. Могло показаться, что это признак борьбы, но Анна не попалась в ловушку простейшей из версий. Нет, это не нападение, это поиск: Вячеслав Гордейчик переворачивал мебель и разбрасывал игрушки, пытаясь найти Дениса.

Бесполезно. Мальчик просто исчез.

Анна прошла в центр комнаты и остановилась, оглядываясь по сторонам.

— Кровать заправлена, — указал Леон. — Может, его все-таки не было в квартире?

— С чего бы ему не быть в квартире? Не забывай, что Денис — не совсем обычный ребенок. Его мать не скинула бы его родне только потому, что ей захотелось поспать одной. Выбор игрушек, обустройство комнаты — все это указывает, что Мария была хорошей матерью, ей было важно следить за Денисом самой. Нет, он был здесь в ночь убийства. Он спал — но должен был проснуться, когда на Марию напали.

— Может, она специально не кричала, чтобы уберечь его?

— Выдумываешь лишнее, — укоризненно заметила Анна. — Сантименты не помогут вернуть Дениса, нужно видеть только факты. Когда на Марию напали, она могла и не знать, где ее ребенок, не забрали ли его, какое тут «уберечь»? Ей нужно было спастись самой, чтобы защитить его. Но у нее не получилось, и, когда она умерла, убийца отправился за мальчиком.

Анна верила, что Денис жив — пока жив. Если бы его хотели убить, чтобы подставить Вячеслава, тело осталось бы здесь. Но его забрали, значит, по какой-то причине убийца не смог поднять руку на мальчика. То, что Денис ничего не видит, теперь работало на него, увеличивая его шансы на выживание. Он ведь даже не свидетель!

Если так, зачем его увели?

— Кровать заправил убийца, чтобы усложнить работу полиции, подкинуть им вариант о том, что Мария сама увезла куда-то мальчика, потому что боялась мужа, — отметила Анна. — Теперь смотри, что получается… Убийца приходит сюда после того, что сделал с Марией, иначе — никак. Он делает так, чтобы Денис не шумел и не убегал, допустим, усыпляет его. Но после этого он не спешит уйти, а заправляет кровать! Выводы?

— Он не особенно боялся разоблачения.

— Верно. Он был покрыт кровью, он хотел подставить Вячеслава, следовательно, ему нужно было остаться незамеченным. Но он все равно потратил время, чтобы заправить кровать! Он точно знал, что Вячеслав не придет домой раньше определенного часа.

Леон кивнул и подошел к окну детской, выглядывая наружу.

— А еще он был точно уверен, что его не увидят через окно. Он знал, что эта комната не просматривается из соседних домов, напротив только магазин, но и он открывается в восемь. Он наблюдал за этим местом.

— Или жил поблизости.

Она скучала по таким разговорам — по чувству понимания. Они чем-то напоминали Анне игру в теннис: никаких пауз, никакой затянутости, каждый из игроков должен соответствовать сопернику, иначе все очень быстро закончится.

Только вот они с Леоном не были соперниками, и это ей тоже нравилось.

— Нам больше нечего здесь делать, — признала Анна. — Он достаточно умен, чтобы не оставить следов на месте преступления, к которому так тщательно готовился.

— Но он мог оставить их во время наблюдения.

— Да, или примелькаться в окружении Гордейчиков. В любом случае, к этой семье мы еще вернемся.

В истории Джона Кристи семья, которую он уничтожил, сыграла решающую роль — но не завершила его охоту. Анна надеялась, что век спустя все будет иначе.

Они покинули квартиру и вернулись к машине Леона, однако заводить мотор он не спешил.

Анна чувствовала: ему надоело изображать дружелюбный нейтралитет. Он тоже скучал по их разговорам и их работе, но он, в отличие от Анны, не до конца понимал, что помешало им быть вместе в прошлом, и это не давало ему покоя.

Пока он подыскивал слова, она снова думала о квартире Гордейчиков. Это был не идеальный дом, не самый чистый и не дотягивающий до картинки из журнала интерьеров. Но это был дом, где трое людей были счастливы.

Раньше ей казалось, что для нее недоступна жизнь с кем-то, это одна из жертв, которых требовала ее работа. Но постепенно появлялись и другие мысли: если она найдет человека, который счастлив тем же, чем она, то… почему нет?

Хотя этому все равно придется подождать, пока не завершится история с наследством Яна Мещерского.

— Со мной говорили Сирягины, — наконец сказал он.

Анна не стала спрашивать, кто это, она и так прекрасно знала.

— Давили на жалость? — усмехнулась она.

— Вроде того. Ты можешь рассказать мне, что у тебя с ними происходит?

— Могу. Но не буду.

Леон повернулся к ней, и в его глазах застыло такое удивление, словно он только что обнаружил рядом с собой Джека-Потрошителя, сменившего пол. А ведь он владел собой куда лучше, чем раньше!

— Почему это?!

— Потому что сейчас все вокруг будут говорить, что я — убийца мужа, — пояснила она. — И чем дольше, тем громче. Потом — что я оставила детей без денег, я жестокая, корыстная и далее по списку. Меня будут обвинять во всех смертных грехах не только Любаша и Андрюша Сирягины, у них найдется армия сторонников.

— А они не правы? — тихо спросил Леон, не сводя с нее взгляда. — Ты ни в чем не виновата?

— Вот поэтому я ничего и не скажу тебе: я хочу, чтобы ты сам решил. Ты будешь слышать, что я — убийца. Ты получишь доказательство моей алчности. А я не скажу ни слова, чтобы все это опровергнуть.

— Это у тебя такие развлечения?

— Это вопрос доверия. Либо ты веришь мне во всем, либо — ни в чем.

Возможно, получилось глупо или даже жестоко, но иначе она не могла. Анна большую часть жизни прожила одна, и одиночество служило ей отличной стеной, защищающей ее от многих бед. Отказываясь от этой защиты, она должна была получить что-то взамен — например, доверие, которое не уживается с предательством. А если так не получится, если он на это не способен… лучше убедиться в этом сейчас, пока все не зашло слишком далеко.

Это была не первая их встреча. Первая долго не продлилась: Егор Валентинович быстро выставил этого нахала за дверь. Додуматься же надо! Чтобы судмедэксперт приходил и учил его, следователя, который полжизни полиции посвятил, работе!

Хотя Аграновский, если объективно на все посмотреть, особо и не учил. Он просто указывал, что дело Гордейчиков может быть связано с другим преступлением. Но тогда даже это показалось Егору Валентиновичу издевательством.

С тех пор кое-что изменилось. Дело было даже не в том, что Аграновский принес ему еще одно похожее дело. Просто Егор Валентинович успел провести несколько допросов, узнать Гордейчика поближе.

Это был не первый случай домашнего насилия в его практике — далеко не первый! Он насмотрелся на всех этих «ни в чем не виноватых» мужей, на заплаканных, опухших от побоев, но отказывающихся писать заявление жен, наслушался всех их жалких объяснений и оправданий.

Вячеслав Гордейчик был не таким. Перед собой Егор Валентинович видел спокойного, разумного парня, почерневшего от горя. Да, он мог накричать на жену — но, судя по показаниям соседей, погибшей это даже нравилось. Игры у них были такие! Сцены ревности заканчивались примирением в постели, и Мария не возражала. С чего вдруг Вячеславу насиловать ее? Да и потом, куда бы он дел ребенка? Он что, Гудини какой-то — заставил слепого малыша бесследно исчезнуть?

— Ты зачем тогда признался в убийстве, раз ты никого не убивал? — спросил Егор Валентинович на одном допросе.

— Так разве ж я не убил? — еле слышно отозвался Вячеслав.

— Ты убивал или не убивал? Не путай меня!

— Я не убивал их своими руками. Я Машу никогда пальцем не трогал… Но я позволил ее убить! Если бы я приехал раньше, хоть на пару часов… Я б смог ее защитить! Она б еще живая была, с мальчиком нашим! Я не помог ей выжить… Разве это не значит, что я ее убил?

Егор Валентинович видел, что он не врет. Вячеслав верил каждому своему слову, и мысль о том, что он мог спасти жену и не спас, не давала ему покоя. Это был не тот человек, который убьет из ревности.

Поэтому теперь следователь слушал Дмитрия Аграновского куда внимательней и признавал, что смысл в его словах есть. Но от этого все равно легче не становилось. Он с таким не сталкивался, да и не хотел столкнуться. А что тогда, закрыть глаза и посадить Гордейчика? Тоже нельзя — не по-людски это!

Он знал следователя, который вел дело Евы Майковой. Этот точно не справится! Так что Егору Валентиновичу нужно было действовать осторожно. Этот тип, Аграновский… он уже был связан с двумя громкими делами, об этом все знали. Что если он снова напал на нужный след? Егор Валентинович не отказался бы от такого достижения в своем послужном списке — поимка маньяка!

— Что от меня требуется? — поинтересовался он.

— Объединить эти убийства в одно дело, — Аграновский кивнул на папку с документами, лежащую на столе. — Нужно убедить начальство, что так надо, если что, я могу помочь…

— Сам разберусь. Дальше что?

— Дальше — принять от меня помощь. Да и не только от меня, мой брат тоже знает о расследовании. Он сам был следователем и помогал полиции уже после того, как ушел. Но сейчас ни у него, ни у меня нет нужных полномочий.

— Дайте-ка догадаюсь… Я буду делать за вас саму полицейскую работу: организовывать допросы, вызывать свидетелей. Так?

Аграновский и глазом не моргнул.

— Именно. А еще вы произведете арест человека, которого мы найдем, и все будут знать, что вы поймали серийного убийцу.

— Это если он есть. А если вы там ошиблись и его нет?

— Тогда вы ничего не теряете.

Тоже верно. Два из трех дел, о которых говорил Аграновский, уже считались «глухарями». Третье казалось очевидным, но катастрофически не нравилось Егору Валентиновичу. Он сам никогда не считал себя великим детективом, да и не рвался к этому, расследовал себе тихонько бытовые преступления. Он прекрасно знал, что не разберется с этими убийствами, если речь действительно идет о маньяке.

Так пусть Аграновский со своим братом разбираются! Они, в общем-то, доброе дело могут сделать, а если и натворят глупостей, он, Егор Валентинович, всегда может сказать, что ни о чем с ними не договаривался.

— Ладно, — вздохнул он. — Что вам надо-то?

— Пока — доступ ко всем материалам, связанным с этими женщинами, — Аграновский постучал по папке открытой ладонью. — Все, что есть у полиции. В первую очередь — по Алине Кисловской, потому что с нее это и началось.