Глава 21

Библиотека смотрела на тихий тупичок окнами в старых деревянных рамах. У входа висела табличка «МУК № 2 им. М. Горького». Слева и справа от порога ютились маленькие клумбы с типичными цветами – астрами, дубками и «петушиными гребешками». У одной из клумб стояла скамейка в одну доску. После дождя ее поверхность пачкала брюки, поэтому Матвей сперва постелил полиэтиленовый пакет «Спасибо за покупку», затем присел и закурил сигарету. Она не успела истлеть даже на треть, когда в двери послышался щелчок открываемого изнутри замка и на ступеньки вышла девушка библиотекарь.

– У нас же написано – «Курить запрещено!», – обратилась она с укором, кивнув на убогий плакатик с перечеркнутой сигаретой, прикрепленный скотчем к оконному стеклу.

– Простите, Лиля Аркадьевна, привычка проклятая!

С этими словами, не мешкая, Туров затушил окурок, подошел к девушке и, обняв ее за талию, нежно поцеловал.

Матвей любил ее. В ранний час, как обычно запершись на ключ, они предавались страсти среди книжных полок и картотечных шкафов. Это потом Лиля, скрывая следы «бесстыдства», будет не торопясь, с мечтательной улыбкой укладывать перед зеркалом прическу и застенчиво опускать глаза, встречаясь взглядом с Матвеем. Сейчас же она как кошка вцепилась в него, позабыв обо всем на свете.

Туров называл ее галчонком за миниатюрность, острые черты лица и темный цвет волос. Лиля и вправду чем-то напоминала маленькую смешную птичку, порхающую между стеллажей архива. В ее поведении было столько трогательной наивности и беззащитности, что он всякий раз ловил себя на мыслях о хрупкости всего прекрасного.

Лиля жила с мамой и не имела статуса лояльности. Ее папка чем-то насолил властям в молодости, за что заплатил сполна. Видимо, он слишком расстарался, потому что дочери досталась его скверная репутация по наследству. Это означало вечное прозябание на плохо оплачиваемых должностях, профилактические визиты к копам и отсутствие личных перспектив – ну кто свяжется с нелояльной? Нелояльной навсегда! Девушка же, словно больной от рождения ребенок, относилась к своей участи философски.

В отсутствие друзей собеседниками Лили стали книги. Она читала бессистемно, жадно, перемежая дешевые бульварные романчики с Достоевским. По правде, Достоевский давался тяжело, нагружая девичье естество прессом мрачного самокопания, но любовные линии в его книгах стоили мучений. Какие прекрасные героини! Какие глупые кавалеры! Всего-то и надо – люби женщину, а они – в дебри, словно заговоренные: то рубят кого-то в горячке, то крадут, то к Богу обращаются, а то и вовсе мечутся, мечутся, – а в итоге труп любимой и сумасшествие в придачу. Приступая к очередному творению Федора Михайловича, Лиля всякий раз с азартом законченного лотерейного раба надеялась на счастливый финал новой любовной истории. Уж этим-то повезет, она дворянка, он офицер – куда краше и органичней? Но вот последняя страница – и мрачные предчувствия, сменявшиеся по ходу романа редкими проблесками надежды, подтверждены окончательно: лишь бесы, бесы, бесы да вывернутая наизнанку низменная натура человека. Еще надежда – как утешительный приз и повод снова сыграть в беспроигрышную лотерею Достоевского.

Должность библиотекаря оказалась естественной для девушки. В библиотеке можно спокойно читать, изредка отвлекаясь на малочисленных посетителей. Никто не обратит внимания на дешевенькое платье с ближайшего блошиного рынка, оно прекрасно вписывается в библиотечный антураж, не нужно пыжиться и казаться лучше, чем есть на самом деле. Правда, мама приучила Лилю выглядеть хорошо и девушка по мере возможности выполняла ее наставления. Она не ощущала себя бедной или нищей, в ее реальности никогда не было иного состояния, чем нелояльность и поражение в правах, к тому же мир, созданный писателями с далекой, наверняка уже исчезнувшей планеты, интересовал ее гораздо больше грязных улиц Защекинска и собственной судьбы.

Все изменилось с появлением Матвея.

Они познакомились в участке, когда Лиля в очередной раз посещала отдел по делам неблагонадежных.

Предпенсионного возраста инспектор не обременял девушку лишними вопросами и даже как будто участливо относился к ней, прекрасно понимая природу «неблагонадежности» поднадзорной. «Эх, мне бы всех таких неблагонадежных, как ты!» – вздыхал коп. Лиля не отвечала, справедливо рассудив, что в одной фразе он выразил всю внутреннюю гниль, присущую людям его профессии, готовым пасти даже невиновных, только б иметь рабочее место. Получив отметку в ХАЭН, девушка с облегчением выпорхнула в коридор, где Туров, пристегнутый наручниками к скамье, коротал время в ожидании разбирательства, учиненного гнусным участковым Василием.

– Девушка, вы не могли бы оказать мне небольшую услугу? – обратился Матвей. – Копы заблокировали ХАЭН, не могу связаться ни с кем, а у племянника день рожденья. Бросите со своего, что у меня все в порядке?

– Вообще-то я с уголовниками не общаюсь, – строго ответила Лиля.

– Я тоже, – улыбнулся Матвей, – но они меня сами сюда притащили, так что придется, видимо.

По правде, Лиле подумалось, что знакомиться в кутузке ниже достоинства даже недостойных «поражистов», но нелюбовь к копам подтолкнула к логичной мысли: те вполне могли притащить в участок такого же неудачника, как и она сама. Так чем же он хуже Лили?

– Не воображайте, что остроумны, – не убавляя строгости, произнесла она. – Ладно, какой айди и от кого весточка?

– Матвей. Может, голосовым?

Поколебавшись, Лиля согласилась.

Случайный знакомый потом не шел из головы, романы не читались, а старички – завсегдатаи библиотеки про себя отметили нехарактерную рассеянность девушки, появившуюся «ни с того ни с сего».

Матвей впоследствии подкараулил Лилю у полицейского участка. Оказалось, он целый месяц дежурил там в часы приема отдела по делам неблагонадежных в надежде, что девушка рано или поздно придет отмечаться! Она никогда не встречала подобного отношения к себе, их роман стал неизбежностью.