Глава 3
Джеймс Эверсман многое умел, а кое-что делал исключительно хорошо. Владел скоростным чтением и все запоминал. Прекрасно справлялся с румпелем парусной шлюпки. Мог приготовить суши, увлекался пчеловодством. Говорил по-испански, понимал немецкий.
Но в автомобилях не разбирался.
Зато быстро обучался и решил положиться на это свое качество. Дернул ручку замка капота и, не обращая внимания на пульсацию в шее, бросился к «тойоте». Ноги не слушались, колени подгибались. Споткнулся о камень – только бы Эль не заметила. Она покачивалась на своем сиденье, подтянув колени к груди.
– Что с ним приключилось?
– Не знаю.
– Ведь он не понимает, что искалечен.
– Да у него вообще не все дома…
Джеймс поморщился жестокому, случайному каламбуру и открыл капот. Сразу стало ясно, что порвался ремень вентилятора и, словно сброшенная змеиная кожа, закрутился хрящеватыми узлами. Но что еще хуже, весь мотор от радиатора до переборки салона был забрызган чем-то темным и покрыт выброшенной из-под шасси пылью. Джеймс коснулся липких песчинок на ремне.
– Как с сигналом? – безнадежно спросил он. – По-прежнему ноль?
Эль взглянула на экран телефона:
– Ни одной черточки.
Проклятие!
– Все равно попробуй «девять-один-один». Будем надеяться, что нас засечет вышка службы спасения.
Собираясь стереть масло с пальцев, он провел рукой по внутренней части капота и обнаружил, что поверхность грязная, будто жидкость распылили под давлением и она свисает с капота каплями. Было похоже на то, как бы изобразил Джексон Поллок внутренности разбившихся на ветровом стекле насекомых. Желтое, оранжевое, зеленое, черное, все в песке – не просто течь, течь для этого слишком слабое слово.
– Такое впечатление, что двигатель взорвался, – произнес Джеймс.
Эль хлопнула водительской дверцей и с телефоном у уха приблизилась к нему.
– Взорвался?
– Да.
Она опустила трубку:
– Ничего не получается. Никакого сигнала.
– Отправь на «девять-один-один» сообщение. Для эсэмэсок требуется меньшая полоса частот.
Джеймс оперся коленом о колесо и, морщась от внезапного приступа головной боли, смотрел, как на красной почве расплывается черная лужица. На ее поверхности солнце рисовало радужные завитки. У него екнуло сердце.
Бензин. Масло. И, кроме того, тосол.
– Потекло все сразу?
– Да.
– Кто-то испортил нашу машину. – Эль потерла глаза и сжала в кулаке ключи. – Наверное, тот тип с блокнотом и белой кошечкой, его работа. Чтобы мы забрались сюда, где нет связи и не позвать на помощь. Может, мы видели нечто такое, что нам не полагалось видеть?
Муж взял ее за плечи:
– Мы ни на секунду не оставляли автомобиль без присмотра.
– Он ехал за нами от самого Музея смерти. Ему явно пришлось по душе то, что он там смотрел. – Эль оглянулась на старика. Тот стоял на краю дороги и глядел на дно гигантского кратера. – Как долго может человек прожить в подобном состоянии?
– Откуда мне знать?
– Невероятно. Я считаю…
– Стоп. – Джеймс понизил голос. – Хватит говорить о нем, словно он уже мертвец.
С языка были готовы сорваться слова. Джеймс вспомнил, как она с грустью смотрела на него на бензоколонке, словно он безнадежно отсталый в своем развитии ребенок.
«Ты действительно веришь во всю оптимистическую чушь, которую несешь?»
– Нужно ему как-нибудь помочь, – сказал он. – Как-то обустроить… Дать воды. Не позволить упасть, заставлять говорить.
– Я думаю, его подстрелили, – вздохнула Эль.
Муж сделал вид, будто не расслышал.
Эль наклонила бутылку с «Аквафиной» к потрескавшимся губам. Сначала старик отказывался пить, и теплая вода потекла по его подбородку.
Эль было десять лет, когда дед перестал узнавать ее. Периоды забывчивости от раннего к умеренному менялись с жесточайшей быстротой; бо́льшая часть долговременной памяти исчезла за те две недели, что их семья провела в Гондурасе, где они изготовляли школьные парты. Войдя в комнату, Эль сразу поняла, что дед стал совершенно иным человеком. Размагнитился жесткий диск его натуры. В глазах появилась защитная настороженность, они казались раздраженно-колючими, словно он изучал ее под лампой дневного света. Обидно, если тебя не узнают. Эль не понравилось это. Дед стал чужим, а она не любила, когда на нее таращились незнакомцы. Даже сейчас, стоит только об этом подумать, и ей становится до странности противно. Пожалуйста, прекратите на меня смотреть.
Старик икнул, и вода вылилась обратно. Вместе с ярко-желтой пенистой желчью. Эль отвернулась, стараясь дышать ртом.
– Все в порядке.
Ничего иного она не придумала и раз пять- шесть повторила то же самое воркующим тоном, хотя сама в это не верила. Эль услышала, как хлопнула задняя дверца «тойоты» и раздались поспешные шаги Джеймса.
Старик согнулся, и солнце осветило рану под таким углом, что все сразу стало видно. Эль не смогла смотреть. Кровь сама по себе ее не пугала – она росла среди драчливых парней. Ужаснула набившаяся в рану грязь – чернота от спрессованного ветром песка. Мозг – самый личный орган, и в нем целая пригоршня песчинок. В этом было нечто оскорбительное, ужасное, трогало сильнее, чем тысяча взорвавшихся голов в тысяче фильмов ужасов. Эль поежилась.
Она вспомнила, как сидела с матерью в машине. Больничная парковка. Она прижалась к холодному стеклу, на котором появлялись бусинки дождя, расцветавшие от света уличных фонарей. Говорить об этом не хотелось. Мать сказала: «Люди подобны машинам. Они состоят из отдельных деталей. Детали стареют, изнашиваются и ломаются. Может сломаться нога или выйти из строя желудок. У твоего дедушки Эллиса непорядок с мозгом». Тогда Эль в возрасте десяти лет сделала вывод, что души не существует, и все, что мы чувствуем и любим, лишь пропитанное жизненными соками электричество. Сообразила это раньше большинства знакомых ей атеистов. Хотя сомневалась, что это хорошо.
Старик посмотрел на нее в упор и спросил:
– Мы реальность?
Эль похолодела.
– Это все происходит в действительности?
Она сморгнула с глаз слезы и увидела, что он держит что-то в руке. Пятнистый коричнево-табачный бумажник. Старик распахнул его, и на солнце жарким золотом блеснуло нечто вроде звезды. Эль узнала значок. Затем на него упала тень – это Джеймс наклонился, чтобы повязать на голову раненого белую мятую рубашку.
– Вот это да! – Муж посмотрел на значок. – Он что, коп?
– Его зовут Глен Флойд, – сказала Эль, когда Джеймс наматывал ткань на голову старика. Она напоминала косынку. Поверху, под подбородком и назад. Джеймс старался не задеть рану, но когда нечаянно коснулся большим пальцем выступающий край похожей на корнфлекс кости, старик, похоже, даже не заметил. – Он из службы охраны рыболовства и диких животных округа Клементс.
– Где такой?
– Его водительское удостоверение зарегистрировано в Монтане. – Она поддержала бумажник, чтобы тот не ходил ходуном в трясущейся руке Флойда. – Тут же фотографии детей и внуков.
Монтана. Парк-рейнджер. Внезапно Джеймс вспомнил буквы. МПР.
– Далеко он забрался от дома.
Он соединил рукава рубашки на лбу старика, сделал рифовый узел и затянул концы. Рана обозначилась на ткани тонкой границей сочащейся крови. Выступающий слом кости приподнимал материал, как обломившийся ноготь. Джеймса встревожило, что крови совсем не было, кроме тоненькой струйки за ухом, измазавшей воротник, словно пролитым кофе. В «Основах поведения в чрезвычайных ситуациях» говорится, что крови при ранениях всегда бывает либо намного меньше, либо намного больше, чем ожидается. В этом смысле смертельные травмы проявляются странно.
«Господи, как плохо, что я не врач»!
Джеймс попытался убедить себя, что это совершенно не важно. И в любом случае поздно. Рана в черепе Глена столько времени подвергалась воздействию внешней среды, что хирургу, чтобы убрать из нее весь мусор, потребуется пылесос.
– Я ехал по скоростной автостраде, – произнес Глен.
Джеймс замер, Эль тоже. Старик облизал губы и прищурился:
– Я вижу… вижу рядом мужчину. Он в маленьком «субару», одно стекло немного приспущено.
Между ними со свистом пронесся порыв ветра.
– У него зачес на лысине. – Раненый улыбнулся, но как-то неестественно, будто каждая мышца лица действовала сама по себе. Так дети позируют фотографам – одни сплошные зубы, никаких глаз, точно мумии с туго натянутой кожей. – Ветер сорвал его длинные волосы с головы, а он так увлекся рулежкой, что не заметил, и они метались по салону, как ондатра в ловушке. Просто развевались во все стороны. – Он дважды хрипло хохотнул и покрутил пальцем. – В тот день я тоже решил прикрыть себе лысину. Как у того парня.
– В какой день это было? – спросила Эль, надеясь хоть что-то прояснить.
Глаза Глена затуманились.
– Не помню.
– Но сам случай запомнили.
– Во мне вот какая штука, – тяжело выговорил старик. – Словно… трение разных мыслей. Я не знаю, чьи они.
– Мы вам обязательно поможем!
По этой дороге проезжают три машины в день, вспомнил Джеймс. Он прикидывал, сумеют ли они протопать вверх по склону к тому месту на шоссе, где начинался объезд оползня. Расстояние не менее трех миль, а путь на подъем по каменистому предгорью. Потом еще шесть или семь миль до бензоколонки в Мосби. Пешком до темноты не одолеть. Плохи дела. Наверное, нужно идти, пока не появится мобильная сеть. В его телефоне осталась четверть заряда батареи, но Эль заряжала свой прошлым вечером в мотеле.
Что бы они ни выбрали, на все потребуется время, но сколько его осталось у Глена? Можно было бы захватить несколько бутылок воды и поспешить вперед одному, однако Джеймсу была невыносима мысль оставлять во впадине Глена и особенно Эль. В этом месте было что-то от чистилища: горизонт наподобие стенок аквариума, суровость открытого пространства и неба. Пребывание здесь сродни судилищу. Солнце – прожектор. И он на всеобщем обозрении на сцене.
– Возьми побольше воды, – тихо произнес он. – Солнцезащитный крем, все, что может понадобиться в течение нескольких часов. Тут ждать нечего. Оставляем машину и все вместе будем выбираться на шоссе. Дальше в Мосби.
Эль, к его удивлению, согласилась.
– Все что угодно, только бы убраться отсюда!
– Да.
Джеймс вспомнил, что за указателем объезда не заметил никакого оползня. Шоссе изгибалось за преграждающими путь оранжевыми бочонками. Конечно, паранойя подозревать во всем сионистский заговор… А если на дороге нет никакого оползня? Если указатель объезда – уловка, чтобы направить их сюда к несчастному мистеру Флойду?
По спине пробежал холодок и поднялся между лопаток. Если указатель объезда – уловка, то она отлично сработала. Парочку либералов из Калифорнии загнали в глушь на красные камни, в прерию под враждебным солнцем, где растут колючие растения и обитают существа с зубами и жалами. Соленый ветер разносит песок. Ни телефонов, ни оружия. А оба сотрудника местного отделения шерифа заняты другими вопросами – пытаются заманить на службу девятнадцатилетних. Встретить же здесь машину – недобрый знак, поскольку, согласно статистике «косолапого» полицейского, за рулем скорее всего окажется тот, кто проделал дыру в голове Глена.
Поэтому, слава богу, им до сих пор никто не попался.
Эль похлопала Джеймса по плечу:
– Приближается автомобиль. Едет быстро.
