84
Изготовив из подручных материалов два факела, Лукреция и Исидор, светя на ступеньки, начинают спуск в глубокий подпол.
Минут через десять они оказываются на площадке, вокруг которой нет ни одной двери.
– Ума не приложу, почему я до сих пор вам доверяю, Исидор.
– По той простой причине, что вы в меня влюблены.
На это у Лукреции не находится ответа. Она светит на стену факелом, разглядывая кирпичи.
– Тут что-то есть!
– Что?
– В этом месте не такие кирпичи, как вокруг.
Она щупает стену и находит кнопку. Под железный скрежет ложная стенка отползает, открывая проход.
Они поднимают факелы.
– Думаете, мы приближаемся к Источнику Юмора? – спрашивает она.
Он, не отвечая, бодро шагает вперед.
По стенам коридора стекает вода.
– Как поживает ваша женская интуиция?
– Я родился с этим талантом.
– Вы серьезно в это верите?
– Дело не в вере, а в экспериментальном подтверждении. Пробуя свою интуицию, я обнаружил, что обладаю ею. Может, взяться за мольберт? Вдруг я еще и художник?
– По-вашему, ребенку надо предлагать разные инструменты, чтобы он определил, в чем состоит его талант?
– Совершенно верно. Так поступают тибетские буддисты: раскладывают перед ребенком десятки предметов и смотрят, какими он заинтересуется больше всего инстинктивно или интуитивно.
До них доносится какой-то шум.
Лукреция достает свой револьвер.
Исидор светит факелом в направлении звуков.
Ложная тревога: это всего лишь мечущиеся под потолком летучие мыши.
Они осторожно движутся дальше.
– Но каждое крупное достоинство сопровождается таким же крупным недостатком. Он тоже определяется экспериментальным путем.
– Какой недостаток у вас?
– Слабая память.
– И всё?
– Нет, еще я непригоден для совместной жизни – в смысле, с женщиной.
– Это я подтверждаю.
– По крайней мере я не пытаюсь впарить вам порченый товар.
Коридор расширяется.
– Мне также присуща цепкость. Вы так и не сказали мне, Лукреция, почему вас так заинтересовала гибель Дариуса.
– Его смерть меня задела. Он так упорно карабкался на вершину…
– Взобрался – и рухнул вниз. Оскар Уайльд говорил: «Когда боги хотят наказать нас, они отвечают на наши молитвы».
– Не выношу эти ваши шаблонные цитаты! Дариус был само остроумие. Он выполнял важную общественную функцию. Смех лечит, смех кормит, смех…
– Вас спас смех? – выпаливает он.
Она не отвечает.
– Юмора у Дариуса было не отнять. Эпитафия «Я бы предпочел, чтобы в этом гробу лежали вы, а не я» свидетельствует о его смелости.
– Такой юмор доступен любому. Саша Гитри сказал своей бывшей возлюбленной Ивонн Прэнтам, ставшей его женой: «Эпитафией на твоей могиле будут слова «Наконец холодна».
– …на что Ивонн Прэнтам ответила: «А на твоей – «Наконец тверд».
Исидор Каценберг одобряет кивком эту дуэль двух остроумий.
– Раз вы такой умник, то угадайте, что напишут на вашем надгробном камне, Исидор.
Он задумывается.
«Меня плохо поняли: я хотел кремации».
– Неплохо. Другие варианты?
– Давайте по очереди. Что напишут на вашем надгробии, Лукреция?
– Сейчас… «Разве я говорила, что больна?»
– Уже было, и не раз. Не засчитывается. Что-нибудь другое.
– «Наконец угомонилась».
– Ладно, один – один. Теперь моя очередь: «Лучшие всегда уходят первыми».
– «Все хорошо, что плохо кончается».
Они продолжают шутить, продвигаясь по коридору.
– Такое впечатление, что эти стены вдохновляют на юмор, – говорит она.
– Нет, это наше воображение. Мы ему верим и воплощаем в жизнь.
С каждым шагом все явственнее становится отвратительный запах. Это не вонь гниющей воды. Приходится закрывать рукавом нос.
Коридор приводит их в большой подземный зал.
Храм под маяком…
Лукреция освещает факелом барельефы на стенах.
Зловоние разлагающейся плоти уже невозможно выносить.
Посередине, на маленькой арене, стоят друг напротив друга два кресла. Позади каждого тренога, на треноге пистолет с прикрепленным к курку проводом.
– Совсем как в Театре Дариуса!
– Что?..
– Все это: кресла, камеры! Там это называется ПЗПП.
– Что еще за абракадабра?
– Первый Засмеявшийся Получает Пулю. Расшифровка Тадеуша Возняка.
Она замечает на креслах бурые пятна – не исключено, что это засохшая кровь.
Они медленно обследуют подземный храм. Внезапно Лукреция наступает на что-то мягкое и слышит отвратительный треск. Она светит факелом себе под ноги и вздрагивает всем телом. Она угодила ногой в живот трупа.
– Вот и источник зловония.
Исидор нагибается и светит на разлагающееся тело. Смерть наступила несколько дней, а возможно, и неделю назад.
Лукреция пытается осветить окружающую тьму.
– Еще, еще!.. Целый десяток трупов, и это только здесь!
Журналист приподнимает маску не лице первого мертвеца. Убитый – старик. На его голове фуражка с позолоченными буквами GLH.
Исидор Каценберг внимательно изучает пол.
– Это не коллективное самоубийство. – Он делает несколько шагов. – Здесь устроили бойню. Людей, пришедших сюда, встретили с доверием, они миновали все шлюзы и не были задержаны. Потом начался спор, и, судя по положению тел, гости достали автоматы и открыли пальбу.
Научный журналист расхаживает по залу, глядя себе под ноги. Нагнувшись, он собирает и показывает своей коллеге гильзы.
– Вот здесь шли переговоры, потом произошел расстрел. В этом месте больше всего погибших. Те, кто пытался бежать, получили по несколько пуль, потом раненых добили. Те, кому удалось спастись, удирали…
Он продвигается по невидимым линиям.
– …туда.
Лукреция семенит следом за ним.
Снова коридоры. По пути они натыкаются на новые трупы в сиреневых комбинезонах с аббревиатурой GLH.
– Пуля в спину, примерно в область сердца, потом – в голову, – бормочет Лукреция.
Коридор приводит их в спальное помещение.
– Похоже, здешние обитатели постоянно жили в темноте, – делится Лукреция своими умозаключениями.
Свет факелов озаряет столовую, кухню, душевые.
– Целый поселок! Тут могли разместиться сотни людей.
Они оказываются в помещении, набитом сложной аппаратурой. Она опознает сканер, компьютеры.
– Целая научная лаборатория!
Дальше их ждет огромная библиотека.
Там тоже валяются трупы.
Кроме книг, здесь теснятся бюсты: Мольер, Граучо Маркс, Чарли Чаплин, Бастер Китон, Гарольд Ллойд, Вуди Аллен.
– А это кто такая? – указывает Лукреция на голову египтянки.
Исидор светит факелом на бюст.
– Хатор, египетская богиня смеха.
Он подходит к скульптуре карлика в тоге.
– Знакомьтесь: Мом, шут олимпийских богов. Я познакомился с ним у профессора Лёвенбрюка. Древние персонажи плохо известны широкой публике, но они стояли у истоков первых человеческих шуток.
Лукреция Немрод освещает гравюры, книги, статуэтки. Целый комический мир!
– Где мы, Исидор? Боже, куда мы попали?
– Туда, где рождаются шутки. Не сюда ли рвался Тристан Маньяр? Мы прошли по его следам и делаем то же открытие, которое сделал несколько лет назад он.
Лукреция чуть не спотыкается об очередного мертвеца, но успевает через него перешагнуть.
– Довольно мрачное местечко!
– Прославленный закон парадокса, правящий миром. Возможно, именно это мрачное подземелье – месторождение шуток, заставляющих хохотать и стар и млад.
– Не ждала от вас лирики, Исидор.
– Тренируюсь в своем будущем ремесле романиста.
– Вы собираетесь это описать?
– Без малейшего стеснения.
– Ваша теория о том, что комики – на самом деле трагики, приобретает здесь неожиданно глубокий смысл. Источник юмора оказался форменной жутью.
– Не торопитесь с суждениями и тем более с выводами, Лукреция. Доверьтесь своим чувствам. Давайте попробуем отгадать секреты этого странного святилища. Похоже, мой роман о юморе в конце концов окажется… черным-пречерным детективом.
Лукреция Немрод высоко поднимает факел.
– Все признаки логова секты. Может, это и была секта смеха, но не забудем, что она устраивала дуэли ПЗПП.
– …и при этом собрала фантастически богатую библиотеку юмора! В жизни не видел столько книг с анекдотами… – благоговейно шепчет Исидор, водя факелом вдоль полок.
На корешке одного из фолиантов, похожих на колдовские гримуары, написано «Филогелос».
Лукреция тем временем читает надписи на стенах.
СМЕХ – ЭТО ПРОТЕСТ ЖИЗНИ ПРОТИВ НЕУМОЛИМЫХ СОЦИАЛЬНЫХ МЕХАНИЗМОВ, МЕШАЮЩИХ ЕЕ ПРОЯВЛЕНИЯМ. Анри Бергсон.
Я БЫ РИСКНУЛ РАССТАВИТЬ ФИЛОСОФОВ ПО ПРИЗНАКУ КАЧЕСТВА ИХ СМЕХА. Ницше.
– Уголок философов, – замечает она.
Исидор находит посвященные смеху труды Аристотеля, Платона, Декарта, Спинозы.
Продолжению подъема по хронологической лестнице мешает новый труп в комбинезоне и в маске.
Дальше журналисты натыкаются на другие, еще более древние книги заклинаний, на пергаменты под стеклом.
– Точно, секта! – повторяет Лукреция.
– Не совсем. Скорее тайное общество. Типа иллюминатов, тамплиеров, розенкрейцеров.
– Или франкмасонов?
Научный журналист освещает большой щит у них над головами.
– GLH… Эврика! Grande Loge de l’Humour.
– Кому понадобилось всех их перебить? Зачем уничтожать масонскую ложу, оберегающую юмор? – волнуется Лукреция.
– Вдруг не всем нравились их шутки?
В столь драматический момент эта реплика так вопиюще нелепа, что Лукреция не удерживается от нервного смеха.
Они вставляют свои факелы в держатели, и их взорам открывается весь зал библиотеки, усеянный разлагающимися телами. Внезапно Исидор замирает.
– Тихо! – произносит он одними губами, прикладывая к ним палец.
Он подходит к шкафу с книгами, освобождает одну полку и пытается что-то расслышать через деревянную перегородку.
– На помощь!.. – доносится откуда-то слабый голос.
