80
Смеркается, веет прохладой. У обоих побелели руки, так давно и напряженно они тянут за снасти.
Небо похоже на непрерывно меняющиеся театральные декорации. Маленький парусник все шустрее бежит навстречу ночи.
Внезапно взгляд Исидора падает на экран айфона, и он резко меняет курс, разворачиваясь левым бортом.
– Скоро мы достигнем места назначения.
– Приступ вашей прославленной интуиции? – усмехается Лукреция. – Хорошо хоть прогноз обнадеживает.
Но тут нахмурившееся небо озаряется молнией. Гремит гром, рассыпающийся на тысячи мелких молоточков. Начинается дождь.
Ленты на парусах начинают трепетать, флюгер на мачте вращается вокруг своей оси. На воде вскипают пенные барашки, издали приближаются, вздуваясь на глазах, грозные валы.
Маленькую яхту треплет буря. Волны подбрасывают ее к небесам. В ушах свистит ветер. Двое журналистов цепляются за снасти, кажется, их мчит в самую преисподнюю.
Исидор Каценберг жестом приказывает ослабить кливер. Она выполняет команду, парус опадает, она крепит снасть.
– Что теперь? – кричит она, перекрикивая ураган.
– Идем ко дну! Воды уже почти по колено!
– Я впервые на паруснике! – вопит она.
– И я!
Что?! Мне не послышалось?
– ЧТО ВЫ СКАЗАЛИ?
– Я УЧУСЬ, ЛУКРЕЦИЯ!
Яхта взлетает ввысь и под адский шум летит в бездну.
От удара Исидор выпускает штурвал, и яхту начинает разворачивать, она резко кренится.
Мачта со свистом разрезает воздух и бьет Лукрецию в лоб. Журналистка оглушена, но ледяная волна приводит ее в чувство. По ее щеке ползет струйка крови.
Исидор, встревоженный сильнее, чем готов показать, торопится к ней.
– А все ваша жизненная позиция! – кричит он, пригибаясь, чтобы его не смыло волной. – Вы вечно обозлены. Вселенная отвечает вам тем же. Вы наносите удар и получаете от нее сдачу.
– Мне не нравятся ваш юмор и ваша философия, Исидор, – огрызается она, щупая шишку на лбу.
– Осторожно! Втяните голову в плечи!
Мачта пятиметровой яхты снова со свистом режет воздух. Журналистка едва не получает новый удар по голове.
– Умный человек не совершает дважды одну и ту же ошибку, – наставляет он ее под шум разыгравшейся стихии.
Их подбрасывает и роняет очередная волна. Он опять выпускает штурвал, и его волочит вперед. В этот раз по лбу достается ему. Под треск лопающихся переборок он валится на палубу.
«Кажется, я нащупал пружину юмора, – проносится у него в голове. – Лезешь с советами – получаешь ими же по физиономии. Поделом мне!»
Поднеся ладонь ко лбу, он убеждается, что тоже заработал шишку.
Перемещаясь по палубе чуть ли не ползком, они пытаются убрать парус, тянут за снасти, чтобы унять их биение на взбесившемся ветру.
Небо из темного становится черным. Теперь не видно ни зги.
Буря разгулялась не на шутку. Несколько раз яхта каким-то чудом удерживается от того, чтобы перевернуться кверху килем, двое горе-мореходов, уже без стеснения стоящие на карачках на захлестываемой водой палубе, из последних сил цепляются за все, до чего дотягиваются.
Лукрецию рвет от болтанки. Она свешивается за борт. Исидор пока еще крепится, но и ему осталось недолго.
Огромная волна грозит отправить их на дно.
Неуправляемая яхточка сама противостоит стихии.
Они шатаются, полубезумные от ветра, холода, скорости, задыхаются, захлебываются.
Внезапно дно утлой посудины пробивает вынырнувший из пенной воды острый риф.
Дальнейшее похоже на замедленное кино.
Движение разом прекращается, удар подобен взрыву.
Маленький парусник, как вставший на дыбы скакун, отправляет двух людей в полет. На свое счастье, они лишаются чувств.
