52
Комиссар Малансон медленно сплетает и расплетает пальцы. У него короткая седоватая бородка и разочарованный вид.
Над его столом соседствуют два портрета: президента республики и его личного кумира, Генри Фонды в фильме «Меня зовут Никто».
Из камеры-вытрезвителя доносятся громкие вопли, там колотят в дверь.
– Должен признаться… Все, что вы рассказываете, звучит как-то надуманно, все это как-то, я бы сказал, притянуто за уши, а то и за волосы, – говорит комиссар, довольный своим красноречием.
Лукреция Немрод старается сохранять спокойствие.
– Я журналистка. Я рассказываю о том, что видела собственными глазами в ходе профессионального расследования.
Полицейский устало морщится и смотрит на настенные часы: 2.02 ночи. У него слипаются глаза, парочка, вторгшаяся в его кабинет, помешала ему дремать на раскладушке. Он бы охотно вытолкал их взашей, но изгнанию помешала надпись «Геттёр Модерн» на визитной карточке с триколором.
– Допустим… Но журналисты, в отличие от нас, не присягают говорить только правду и никогда не лгать. Насколько мне известно, не существует никаких контролирующих инстанций, которые следили бы за тем, что вы публикуете.
Исидор не может не одобрить его слова кивком.
– Над полицией стоит другая полиция. А какая, хотелось бы мне знать, полиция ловит вас на ошибках, сознательных и невольных? Вы можете позволить себе любые преувеличения, ничем не рискуя. А как учит меня мое ремесло, бесконтрольность побуждает человека злоупотреблять имеющейся у него властью.
– Он прав, – говорит Исидор.
Еще один взялся пудрить мне мозги! Не мое дело защищать журналистскую профессию. А тут еще Исидор со своим поддакиванием, только этого не хватало!
Входит женщина в костюме цвета морской волны и отдает начальнику бумаги на подпись.
Исидор, вывернув голову, видит в дежурном помещении играющих в карты и позевывающих полицейских в форме. Кто-то печатает одним пальцем рапорт, перед ним сидит бродяга с разбитым в кровь лицом.
– В вашей профессии совесть и этика – весьма относительные понятия. Поэтому, поймите, ваш рассказ представляется мне крайне сомнительным.
Соотношение сил не в мою пользу. Остается прибегнуть к сильному средству.
– Придется напечатать в журнале чистую правду о вашем нежелании сотрудничать. Как вам такой заголовок: «Комиссар, которого нельзя беспокоить»? Дальше я поведаю о том, как гражданку, избирательницу и налогоплательщицу преследовали трое вооруженных злоумышленников. Как они ломились ночью в частное жилище. И как она, сумев от них оторваться, обратилась за помощью в полицию, где услышала от комиссара, что ее журналистский статус лишает ее показания достоверности.
– Она права, – произносит Исидор.
– Без сомнения, мне придется также написать о не интересующих полицию преступлениях, совершаемых по понедельникам на глазах у четырехсот сообщников. А на вас мне придется подать жалобу по факту неоказания помощи человеку, которому угрожает опасность.
Они меряют друг друга взглядами.
Исидор помалкивает, улыбка, с которой он смотрит на слугу закона, говорит: «Сами с ней разбирайтесь. Знаю, с ней нелегко. Лично я умываю руки».
Комиссар со вздохом берет трубку телефона.
– Алло, говорит Малансон. У нас есть патрульные экипажи в районе метро «Ледрю-Ролен»? Пусть едут к Театру Дариуса. Цель – обычная проверка. Что? Знаю, что два часа ночи. Да, знаю, что в понедельник закрыто. Все равно… Пусть перезвонят мне.
Он кладет трубку.
– Теперь остается ждать.
Он нервно барабанит пальцами по столу. Телефон звонит, он хватает трубку, слушает, кивает, бормочет: «Да, хорошо». Разговор окончен.
– Они доложили, что театр закрыт. Нигде никого нет, пусто и тихо. Ах да, перед дверями лежат на картонках трое замотанных в одеяла бродяг. Полагаю, это и есть ваши «убийцы».
Лукреции Немрод изменяет терпение.
– Не станут же они вас дожидаться! Должны были остаться следы. Пусть взломают замки и войдут!
Комиссар Малансон снова сплетает и расплетает свои длинные пальцы.
– Дело в том, что… В такой поздний час нельзя получить подпись судьи на ордере на обыск. Тем более в помещении, принадлежащем известному лицу. Если пресса об этом пронюхает, меня поднимут на смех. Я не могу так рисковать.
Лукреция Немрод вскакивает и хлопает ладонью по столу.
– Пресса – это я!
Но комиссара Малансона нелегко смутить.
– Не только. Вы не единственная представительница профессии. Не хочу из-за какой-то мелочи закончить карьеру где-нибудь в захолустье.
– Клянусь, там убивают!
– Работа в захолустье имеет свои преимущества, – не удерживается от комментария Исидор.
Комиссар качает головой, смотрит на фотографию Генри Фонды и, воспроизводя позу актера, произносит, чеканя слова:
– Возвращайтесь домой и прислушайтесь к моему совету: не связывайтесь с семейкой Возняк… Они так могущественны, что с ними не сладить даже объединенным силам полиции и прессы. У нас с вами кишка тонка.
