137
На пятый день Стефан Крауз учит их сочинять шутки.
На шутку-эмбрион им отводится час.
Опять извлекается секундомер, и работа начинается по команде.
– Странно, – замечает Лукреция, – раньше юмор лез из меня спонтанно, а теперь, с этой вашей GLH-премудростью, ничего не выходит…
– Это как при фотографировании. Помните, когда у вас только появилась «мыльница» или простая цифровая камера, получались отличные снимки. Потом, с приобретением профессиональной техники с несчетными настройками, с регулировкой диафрагмы, затвора, чувствительности, с анализом источника света все, как назло, пошло из рук вон плохо…
– А ведь верно! – подает голос Исидор.
– Такова цена перехода с любительского на профессиональный уровень. Когда вы начинаете делать что-то на совесть, все усложняется. Надо преодолеть этот перевал, и ваши снимки станут не в пример лучше. Вы будете делать их сознательно.
Исидор Каценберг согласен и с этим.
Потом два ученика, постигающие филогелозию, переходят к психоанализу шутки.
– Зигмунд Фрейд был страстным коллекционером анекдотов. Он считал смех клапаном, который открывают для снижения внутреннего давления. Юмор как таковой позволяет снимать запреты и разбираться с подавленными чувствами. Он дает самовыразиться подсознанию. Зигмунд Фрейд без колебания прибегал к юмору для лечения болезней.
Они знакомятся с новыми рычагами юмора.
•Ложное направление.
•Аллегория.
•Подтекст.
•Перевернутая шутка, она же «тарт татен».
•«Больная мозоль»: когда произносится запретное.
•Лишний элемент в списке. Пример: «Я пригласила своего бывшего на обед. Испекла ему блинчики на молоке, яйцах, крысином яде и муке».
Дальше речь заходит об иностранном юморе.
Стефан Крауз показывает карту с цифрами.
– Отношение к смеху – показатель состояния общества. В 1960-е годы у немцев обнаружили склонность к фекальному юмору, у американцев – к шуткам на тему фелляции, у англичан – про гомосексуалов, у французов – про супружескую измену. Количественные и качественные показатели юмора говорят об общем настроении в стране.
Лукреция и Исидор замечают, что в наиболее развитых странах не самое высокое качество смеха.
– В Японии смех и улыбка – признак слабости и глупости. Афганские талибы попросту запретили публичный смех под страхом наказания плетью. Но есть страны с настоящим культом самоиронии: Индия, Тибет.
Стефан Крауз показывает лица заливисто смеющихся людей из разных стран. Послушникам предлагается изучить по фотографиям работу лицевых мышц, выражение глаз, позы.
– Начиналось все с первобытного, порожденного страхом смеха, имевшего смысл экзорцизма. – Стефан Крауз показывает таблицу. – Ему на смену пришел нейтральный смех непонимания. Один дурак говорит другому, красящему потолок: «Держись за кисть, я забираю лестницу».
И наконец, возвышающий смех.
Он ведет их в маленький зал, где стоит двухметровая статуя смеющегося Будды. Здесь нет ни шкафов, ни книг, только статуя. И единственный стул напротив нее.
– Цель любой духовной личности – этот смех. Смех отрешенности. Поняв насмешливость мира, потешающегося над ним, человек отрешается, приобретает легкость и воспаряет над драмами и страстями. Для него все – источник радости. Это смех окончательного просветления.
– Какой цели служит этот зал? – спрашивает Лукреция.
– Цели смеха полной отрешенности, – отвечает ей Исидор.
– Верно. Только здесь нет натужного смеха, смеховой йоги. Поняв насмешливость мира, человек приходит сюда посмеяться над самим собой.
– Думаю, чаще всего здесь пусто, – говорит Лукреция.
– Увы, смех этого уровня труднодостижим. Сюда заглядывают раз-два в год, редко чаще, и только Великие магистры и магистры. И смеются по-настоящему.
Судя по виду Исидора, этот Будда его зачаровал. Лукреция тоже взволнована.
Какая красота! Значит, существует и изысканный смех. Все треволнения духа кончаются смехом… Неожиданный подход!
Напротив Будды висит «Мона Лиза» Леонардо да Винчи. Продюсер объясняет:
– Ее улыбка предшествует такому смеху. Мы говорим о смехе человека будущего.
Смех как путь эволюции человеческого сознания…
Исидор и Лукреция все больше превращаются в фанатов смехового обучения.
Продюсер приводит их в следующий зал, где вывешены изображения позорных столбов, костров, пыточных механизмов, крестов с распятыми, сцен расстрела.
– А теперь поговорим о врагах юмора. Первый пример – Платон. Этот человек, так высоко ценимый официальными философами, написал буквально следующее: «Две истинные причины смеха – порок и глупость».
Стефан Крауз привлекает их внимание к портретам.
– Аристотель, другая звезда философии, провозглашал: «Смех – выражение грязи и уродства».
На другой картине изображен человек с нимбом над головой.
– Савл из Тарса, более известен как святой Павел, официальный создатель католицизма. В Послании к Ефесянам он призывает к отказу от радостей «секса без деторождения» и от шуток, «формы духовного блуда». Произнося это, трудно удержаться от улыбки. Эти люди не знали, что страдают агеластией.
Журналисты делают стойку на новое словечко.
– Это хорошо известная и подробно описанная патология, – объясняет продюсер. – Приставка «а» означает «без», «гелос» – смех. Название придумал врач по имени… Франсуа Рабле.
Снова он! Как я погляжу, этот человек придумал вообще все. Прямо Леонардо да Винчи в юморе!
– Это настоящая болезнь, поражающая некоторых людей: они либо не смеются вообще, либо смеются крайне редко. К самым известным агиластам относился Исаак Ньютон. По воспоминаниям окружавших его людей, он засмеялся один-единственный раз – когда его спросили, какой интерес он находит в чтении «Начал» Евклида. Еще Сталин: как потом говорили, он улыбался или смеялся только при фотографировании и при съемках пропагандистских фильмов. Настоящий смех у него вызывали только казни бывших ленинских соратников.
Среди врагов смеха Стефан Крауз упоминает также Адольфа Гитлера, который после громкого суда над юмористом, имевшим дерзость дать своему псу кличку Адольф, продиктовал закон о запрете шутить и смеяться на «недозволенные темы».
– Бастер Китон, прозванный «человеком, который никогда не смеется», был агеластом? – осведомляется Лукреция.
– Нет, просто по контракту с киностудией ему запрещалось смеяться на камеру, а так, в частной жизни, он был очень жизнерадостным.
Стефан Крауз переворачивает страницы пудового гримуара.
– Врагов смеха было много во все времена. Но, как вы скоро узнаете, некоторые боролись со смехом оружием… смеха. Были даже агеласты, как, например, Джонатан Свифт, весьма угрюмый субъект, ставшие… магистрами GLH. Не надо смешивать мастера и его инструмент. Все зависит от намерения. Юмор – оружие, которое можно применять совсем не в тех целях, которые ставят юмористы. Например, для утешения тиранов. Чаушеску, скажем, учредил целое министерство юмора, чтобы смеющиеся над ним люди не вздумали бунтовать.
Исидор записывает эту подробность.
– Сейчас эта борьба в разгаре: надо постараться, чтобы плохой юмор не заглушил хороший. Они всегда соседствуют и друг друга аннулируют.
– Как плохой и хороший холестерин, – подсказывает Лукреция.
Рассказав о врагах смеха, продюсер переходит к способам содействия веселью.
– Представьте волну, оседлав которую, серфер мчится быстрее самой волны. Для усиления эффекта шутки можно, например, одновременно готовить другую, еще смешнее. Мы называем это «турбоэффектом», ускорением ускорения.
Следуют соответствующие упражнения. Порой двигатель захлебывается, тогда они должны представить себе мозг в виде двигателя, который нельзя заливать избытком топлива.
– При излишнем или слишком долгом усилии турбоэффект бывает опасным, а то и смертельным для коры головного мозга? – догадывается Лукреция.
Продюсер отвечает не сразу. Он спокойно смотрит на них, поняв, куда клонит молодая журналистка. Но он не выходит из роли наставника.
– Да, в истории зафиксировано несколько случаев «смерти от смеха». – Он берет и листает другой фолиант. – Древнегреческий живописец Зевксис умер от вызванной смехом кататонии, глядя на собственную картину – уродливую женщину. Позднее Энтони Троллоп умер от смеха, читая роман Ф. Энсти «Наоборот».
Стефан Крауз несколько часов подряд рассказывает о смехе как о «боевом искусстве». После этого он предлагает Исидору и Лукреции вступить в смеховой поединок.
– Турнир ПЗПП? – спрашивает Исидор.
Лицо наставника суровеет. Исидор видел его таким в номере гостиницы, Лукреция – еще раньше.
– Странно, что вы уже в курсе…
– Это и есть завершающее испытание? – спрашивает Исидор.
– Да, мы еще об этом не говорили, но в конце у вас действительно будет состязание ПЗПП.
– То есть как? – восклицает Лукреция. – Мы договаривались, что…
– Что в обмен на посвящение в нашу GLH вы отдаете нам BQT. Но двух посвящений там не упомянуто. Значит, выход один – ПЗПП. Победитель турнира вступит в Ложу.
Я правильно расслышала? Мне что же, убивать Исидора?
Она наблюдает за своим товарищем, который остается безучастен. Можно подумать, что он не находит в этом ничего странного.
– Наш принцип в том и состоит, что цена посвящения одного – гибель другого. Он введен пятьсот лет назад нашим шотландским филиалом. Это неотъемлемая часть многовековых традиций, залог того, что среди нас будут только лучшие.
– Этот ритуал должен лишать вас многих отличных кандидатов, – возражает Исидор.
– Не разбив яиц, не сделаешь омлет.
Лукреция бьет по столу кулаком, кладя конец всему этому лицемерию.
– Это безумцы! Скорее, Исидор, прочь из этой преступной секты!
Но Исидор недвижен.
Стефан Крауз опускает глаза.
– Собственно, сначала, в Иудее, а потом в Бретани, смертельного поединка не устраивали. Но потом Давид Байоль, убедившись в успехе GLH, решил отбирать кандидатов, чтобы в Ложу попадали только лучшие. Позднее никто уже не ставил под сомнение этот выпускной экзамен. Напротив, он закреплял нас в мысли, что «юмор – дело серьезное».
– Сколько же прекрасных людей вы перебили! – гневается Лукреция.
– Да, этот ритуал губит множество превосходных людей. Зато он улучшает отбор. Желание по-настоящему преуспеть в остроумии возникает только под страхом смерти.
Убийства! Они ничем не отличаются от «розовых костюмов», они убивают смеха ради, и все в их сообществе считают это в порядке вещей, в том числе сами жертвы…
Наставник упорно разглядывает носы своих ботинок.
– Придется вам сразиться. Один из вас, Исидор, Лукреция, тот, кто окажется остроумнее, выживет и будет принят в наш «клуб».
– А если мы откажемся?
– Поздно. Вы уже дали согласие на посвящение, а оно включает это условие.
– Сделайте что-нибудь, Исидор! Это такие же преступники, как те, другие! Вы были правы, им тоже было что скрывать!
Исидор не шевелится.
– Бросьте разыгрывать удивление, Лукреция. Мы всё знали. Наименьшее уравновешивается наибольшим. Чем больше выигрыш, тем больше риск при проигрыше.
– ЧТО?!
– Вы же сами готовы были на поединок ПЗПП с Мари-Анж, вашим злейшим врагом. Почему бы теперь не сразиться со мной?
Он отказывается со мной переспать, но готов рискнуть жизнью! Все вверх ногами!
Лукреция пытается сбежать, но не тут-то было.
Они идут в столовую, но ей совершенно не до еды.
После десерта она плетется за ними, но упорно молчит. Дальнейшее обучение становится все более техническим.
До Лукреции доходит, что их готовят к схватке, как спортсменов высокого уровня. В этой подготовке нет мелочей. Питание крайне важно, плохое пищеварение может ослабить внимание, снизить эффективность шутки, не дать совладать со смехом. То же относится ко сну. Усталость напрямую скажется на результате дуэли.
Что касается Исидора, он жадно поглощает знания. Поняв технику построения шутки, он делает заметки. Он отказался от айфона в пользу блокнота и карандаша, рисует схемы шуток с кружочками, стрелочками и циферками.
– Откажитесь от своего негативизма, Лукреция. Сейчас мы на одинаковом уровне, и я не в силах предугадать, кто возьмет верх на турнире ПЗПП. Юмор Исидора интеллектуальнее, ваш, Лукреция, – непосредственнее. Вы как римские гладиаторы. Вас, Лукреция, можно сравнить с гладиатором-мурмиллоном – тяжелым, мускулистым, в шлеме с маской, с коротким мечом и щитом. Ваша стратегия – силовой натиск.
Молодая журналистка угрюмо помалкивает.
– А вы, Исидор, больше похожи на гопломаха с трезубцем и сетью. Вам надо быть стремительнее и заставать соперника врасплох.
Стефан Крауз лицемерно подбадривает обоих хлопками по плечу.
– Нас ждет захватывающий турнир! Не скрою, здесь все только об этом и говорят. Всем не терпится увидеть вас в деле.
Вот почему на нас с самого начала так странно смотрят!
– Я вам еще не говорил? Это произойдет в субботу вечером. В полночь.
На шестой день они переходят к анекдотам, причем длинным. Лукреция соглашается участвовать, но ведет себя безынициативно. Впрочем, дуэльная практика будит в ней, вопреки воле, воинственный инстинкт.
Подготовка к вечернему турниру становится все напряженнее и изощреннее.
Стефан Крауз навещает их и предлагает:
– Могу показать, как юмор может приводить к политическим раздумьям.
