133
Палец уверенно жмет на кнопку хронометра.
– Внимание, приготовиться! На счет три начинаем. Один, два, три! Смейтесь!
Лукреция натужно давится, потом расходится, смех постепенно становится звучным и ритмичным.
– Стоп! – снова жмет Стефан Крауз на кнопку хронометра.
Она не сразу прекращает, но находит силы сдержаться и умолкнуть.
– Повторить. На счет три. Один, два, три! Смейтесь!
Она только начинает расходиться, а Стефан Крауз уже требует прекратить.
В этот раз она добивается более эффективного торможения.
– Еще!
Теперь он позволяет ей смеяться долго, пока она сама не выдыхается.
– Пять минут двадцать две секунды. Если вас не прерывать, вы смеетесь более-менее естественно пять минут двадцать две секунды. Теперь вы, Исидор.
Исидор подсаживается к Стефану Краузу.
– Готовы? Внимание, на счет три. Один…
– Нельзя ли какой-нибудь анекдотец, так легче начать? – просит журналист.
– Нет, спонтанный смех – часть тренировки. Делайте как ваша подруга: начинайте и прекращайте смеяться без всякой помощи.
Журналист показывает жестом, что готов, глубоко вздыхает.
– Один, два, три… Смейтесь!
Наставник включает хронометр, и Исидор хихикает – тоненько и неубедительно.
– Что еще за ржавые шестерни? Соберитесь, Исидор. Можете мысленно рассказывать любые истории.
Исидор вспоминает анекдот, и его смех становится естественнее.
– Еще раз, вы можете! Начинаем. Один, два, три… Смейтесь!
Исидор смеется все громче, все искреннее, переходит с третьей передачи на четвертую. Он же готов воткнуть пятую, но Стефан Крауз неумолим.
– Стоп!
Исидор притормаживает, переключается на третью, на вторую, останавливается на первой и встает.
– Прогресс налицо. Только надо научиться резко тормозить. Обоих касается: копите в голове анекдоты для ускорения смеха и печальные истории для торможения.
Что он еще придумает? Этот тип начинает меня пугать.
– Как видите, у всех нас проведена в голове невидимая черта остроумия, граница, при пересечении которой включается механический смех. Будем вместе миллиметр за миллиметром исследовать эту границу.
– Зачем? – спрашивает Лукреция.
Продюсер вскидывает брови.
– Это элемент посвящения. Вы же сами этого хотите, разве нет?
– А если поточнее?
– Что ж, раз вы настаиваете… Для последнего, смертельного испытания, которым увенчается ваше посвящение.
ЧТО?
– Мы договаривались…
– …что вы пройдете посвящение. И вы его пройдете, как все здесь.
– А как же BQT?
– Это гарантия вашего посвящения. Но мы никогда не говорили, что это будет гарантией вашего выживания.
Вот она, западня!
Стефан Крауз широко улыбается.
– Да вы не волнуйтесь, я ваш инструктор, мой долг – так подготовить вас к финальному испытанию, чтобы оно прошло наилучшим образом. Раз все мы здесь, значит, его можно пережить. Ради этого я подвергну вас любому наказанию, любому испытанию. Моя цель – закалить вас перед судьбоносным днем.
Мы пропали. Ты спас меня, Дариус, но желание понять твою смерть меня погубит.
– Ну-ка, Лукреция, какая мысль быстрее всего лишает вас желания смеяться?
– Я обязана отвечать? Это очень личное. Эпизод травли в приюте.
– А вас, Исидор?
– Я был свидетелем теракта.
– Отлично. Держите это в памяти, чтобы в любой момент перестать смеяться. Эти упражнения будут вам очень полезны в последующие дни. После истории будет медицина. Мы увидим, как работает смех.
Стефан Крауз ведет их по другим коридорам и по другим лестницам, в небольшую лабораторию, похожую на ту, которую Исидор обнаружил в больнице Помпиду. Там установлены сканеры и рентгеновские аппараты, позволяющие отслеживать электрические импульсы в мозге.
– Первая машина – IRM-F, функциональная магнитно-резонансная томография. Не путать с просто IRM. Эта технология позволяет следить за изменениями магнитных и электрических полей в мозге.
Он усаживает их в пластмассовые яйцеобразные кресла, с помощью ассистентов в темно-розовом обвешивает их датчиками. Когда все подключено, он рассказывает анекдот.
Лукреция и Исидор смеются.
На экране появляется стрелка.
Научные журналисты следят за траекторией анекдота в своем мозге, вспыхивающие участки указывают на активацию нейронных пучков.
– Мы займемся контролем анекдота. Я расскажу еще один, вы засмеетесь, потом по моему сигналу перестанете смеяться. Новый мой сигнал – и вы возобновляете смех.
Журналисты тренируются и добиваются все более приличных результатов.
Их переводят в зал с подробными картами тела и мозга.
– Смех – комплексное явление, происходящее на многих уровнях, – объясняет Стефан Крауз. – Левое полушарие мозга – это аналитик, который, получив неожиданную информацию и не находя в ней логики, перебрасывает ее в правое, поэтическое полушарие, но то тоже не знает, что делать с этой горячей картофелиной и включает нервный импульс смеха, позволяющий выиграть время.
На гормональном уровне смех высвобождает эндорфины, вызывающие ощущение удовольствия и эмоциональный подъем.
На уровне сердечно-сосудистой деятельности – ускорение сердцебиения.
Вплоть до остановки сердца?
Стефан Крауз показывает на карте другой участок.
– Прыжки диафрагмы. На уровне легких смех вызывает гипервентиляцию, импульсный выброс воздуха со скоростью сто двадцать км в час, что резко колеблет живот, массирует все соседние органы – желудок, печень, селезенку, кишечник, растягивает ткани живота. Смех сотрясает весь организм на всех этажах. Между прочим, – продолжает продюсер, – мужчина не может одновременно заниматься любовью и смеяться. Женщина тоже. Тот и другой акты требуют от организма всей энергии.
Двое послушников GLH посвящают все утро стараниям укротить своих норовистых «мозговых лошадок», как это называет Стефан Крауз.
За обедом они удивляются, до чего у них разыгрался аппетит.
– Смех возбуждает аппетит. От смеха худеют. Это нормально, смеющийся организм потребляет много жиров и сахаров. Это вообще прекрасный способ сбросить вес.
Вся еда кажется им очень вкусной, даже морковь, редиска, огурцы.
Вторая половина дня занята упражнениями, тренировками, описанием электрических и химических механизмов смеха.
В 6 часов вечера начинается работа с понятием «короткой шутки». Для этого они переходят на другой аппарат.
– Перед вами сканер позитронно-эмиссионной томографии, PET. Он позволяет наблюдать циркуляцию жидкостей – крови, воды, лимфы. В хорошей шутке должна быть «нехватка слов». Слова не произносятся, а подразумеваются. Слушающий пишет часть шутки в своей голове. Вот пример: «В чем разница между «Пастисом» и позой «69»? Ответ: от «Пастиса» у тебя нос в анисе».
Лукреция морщится: уровень шутки ниже плинтуса. При этом ничего «сексуального» не прозвучало, только подразумевалось. Это даже хуже.
На мониторе можно наблюдать воздействие анекдота на ее организм: появляются окрашенные участки.
– Давайте без ханжества, восемьдесят процентов анекдотов на свете касаются табуированных тем: секса, смерти, испражнений. Это самые распространенные запреты. Их нарушение наиболее эффективно.
Стефан Крауз приводит еще несколько примеров: «Разговор двух сперматозоидов. «Далеко еще до яичников?» – «Далеко, пока только гланды»».
Продюсер проверяет эффект.
– Или еще мягкая копрофагия: «Почему собаки часто лижут друг другу зады? – Потому что могут!»
Лукреция не может сдержать смешок.
– Есть, конечно, и более слабые табу, но и эффект их, как вы сейчас убедитесь, послабее: «Жандарм останавливает женщину-водителя. «Вы не видели красный сигнал светофора?» – «Видела, но не видела вас».
– Потрудитесь записать анекдоты и потом их изучить. Подумайте, почему они действуют или не действуют. Каковы пределы табуирования, что способствует максимизации эффекта. Подходите к шутке как к кулинарному рецепту, который можно усовершенствовать, лучше подобрав соотношение ингредиентов.
Он показывает журналистам, как последние шутки воздействовали на их организмы. В одном участке мозга появились белые полосы, но в другие участки они не проникли.
– Подумайте о соотношении речи и образа. В сознании слушающего анекдот должна появиться картинка. Например: «На пловца в бассейне накричали: он помочился в воду. «Бросьте, – возмущается он, – как будто я один такой!» – «Представьте, один: никто больше не мочится с прыжковой вышки!»
Продюсер знакомит послушников с основными технологиями изготовления анекдота: «обратный разлом», «неожиданный возврат», «двойные стандарты», «скрытый персонаж», «ложь с замедлением», «невозможная эскалация», «игривый подтекст».
Стефан Крауз продолжает:
– Еще один принцип – «нелогичная логика». Пример: «Ученый дрессирует блоху. «Прыгай!» Блоха прыгает. Он отрезает ей лапки и командует: «Прыгай!» Она не прыгает. Ученый записывает: «Если блохе ампутировать лапки, она оглохнет»».
Оба журналиста сохраняют серьезность. Судя по мониторам, этот анекдот мало подействовал на их мозг.
– Раз вы так суровы, начинайте сочинять сами.
Исидору и Лукреции позволено самим создавать анекдоты.
Начинать надо с коротких трехсоставных структур с падением в третьем такте, противоречащим двум первым.
Несколько секунд на сочинение анекдота? Так, с ходу, у меня не получится!
– Вперед, поверьте в себя, не бойтесь показаться смешными или малопристойными, главное – удивить!
Молодая журналистка закрывает глаза и выдает скабрезную шутку о мужском эгоизме. Исидор отвечает шуткой про истеричек.
Стефан Крауз слушает, оценивает, дает советы об оптимизации, показывает их слабость и силу, творит вместе с ними. За ужином он откровенничает:
– Анекдот – это хокку западной культуры. Вы в курсе, это японские стихотворения из трех строк. Подобно хокку, анекдот всегда следует правилу трехсоставности. В нем всегда три такта: первый – представление действующих лиц и места. Второй: драматургическое развитие, быстро создающее напряжение. Третий: максимально неожиданная развязка. Материал каждого уровня подлежит урезанию, чтобы оставалось только самое главное, это повышает эффективность. Старайтесь придать максимум веса последнему слову.
Исидор и Лукреция записывают рекомендации.
– Сейчас я расскажу длинноватую байку, в которой хорошо видна трехтактность. Вы увидите, что эта конструкция очень мало отличается от киносценария. Кстати, хороший анекдот – это маленькое кино с интригой, загадкой, действующими лицами. Вы должны быстро убрать все лишнее и оставить только необходимое. Завтра я жду от вас детального анализа со всей механикой.
