Ворвавшись в полицейский участок, я держу тяжелую деревянную дверь открытой для Фэллон, которая подталкивает вперед Эй-Джей. Они не ранены. Если бы что-то случилось, их бы доставили в больницу, а не в участок.

Внутри я замечаю Джареда, стоящего возле стойки вместе с Тэйт, в то время как их сын Джеймс сидит на черном мягком стуле и играет на телефоне одного из родителей.

– Что случилось? – восклицаю я, надеясь в первую очередь услышать «они целы».

Джаред оборачивается и отвечает мне, при этом сердито сверля взглядом копов.

– Нам не говорят, – рычит мой брат, после чего обращается к женщине-офицеру, подошедшей к столу. – Я хочу видеть своего ребенка!

– Джаред, успокойся, – отчитывает она, положив папку с файлами в канцелярский ящик. – Дилан в полном порядке. Как только Мэдок и Джекс появятся, мы выведем их.

Он толкает листок, лежащий на стойке, из-за чего тот планирует на пол, и со злобной миной отходит в сторону.

– Не вынуждай меня напомнить тебе, как камера выглядит изнутри, пацан! – рявкает на Джареда тучный коп с двойным подбородком, который стоит за женщиной.

Джаред хмурится, скрестив руки на груди, но умолкает. Если бы не испытывала беспокойства, я бы рассмеялась. После прочитанного сегодня понимаю, что секретов моих братьев хватит, чтобы заполнить целый стадион, вероятно.

В этот момент двери распахиваются, вбегают Мэдок и Джекс, следом за ними – Джульетта, и направляются прямиком к стойке.

– Барри! – окликает Мэдок пожилого копа, пригрозившего Джареду.

Договорив с другим офицером, он подходит к нам. Эй-Джей и Джеймс, увлеченные телефоном, остаются на стульях, а мы толпимся перед мужчиной.

– Дети в порядке. Никто не пострадал, вы можете забрать их домой сегодня.

– Что случилось? – подает голос Джекс.

– Кейд случился, – отвечает коп Барри, вскинув бровь. – На гонке Дилан произошла какая-то потасовка?

Джекс кивает.

– Да, один парнишка подрезал ее и вытеснил с трека. Он больше не будет гонять у нас.

– Да уж, не сомневаюсь, – поспешно соглашается офицер с неприкрытым сарказмом. – Ваши дети – не без посторонней помощи, полагаю – вырыли широкую, но неглубокую могилу на футбольном поле Уэстона. Потом украли машину того паренька, загнали ее в яму и прикопали. Они даже милую надгробную плиту сделали.

Смешки раздаются со всех сторон. Я сдерживаюсь, чтобы не хихикнуть, Тэйт прикрывает рот ладонью, а Мэдок и Джекс с трудом подавляют улыбки.

Ну конечно, они гордятся. Разумеется.

– Это не смешно, – огрызается полицейский.

– Только если самую малость, – бормочет Мэдок, избегая взгляда Барри, словно нашкодивший малыш.

– Ну, – продолжает тот, послав моему брату мрачную улыбку, – посмотрим, как вы примете следующие новости. Когда мальчик узнал об их выходке, погнался за ними со своими друзьями. Ваши дети предложили устроить реванш прямо на улицах нашего города. Кейд, Хоук и Дилан, по крайней мере, – уточняет коп.

Думаю, Хантер присоединился к ребятам лишь для того, чтобы уберечь Дилан от глупостей Кейда.

– В результате у трех машин помяты бока, а твой старый «босс», – мужчина смотрит на Джареда, – в данный момент стоит посреди магазина мороженого «Дюкейн», куда твоя дочь въехала через витрину.

– О боже! – в ужасе вскрикивает Тэйт.

Однако Барри поднимает руку и уверяет:

– Она цела. К счастью, в магазине оказалось пусто, поэтому никто не пострадал. – Затем он переводит взгляд на Мэдока. – Но мне поступают звонки от сотен негодующих родителей, Мэдок. На улицах были люди.

Мой брат опускает глаза, его веселье улетучивается. Они с Джаредом и Джексом, по-видимому, немного раскаиваются, ведь коп прав. Забавы забавами, пока кто-нибудь не получит серьезные травмы.

Сегодня чья-то жизнь могла необратимо измениться, потому что Кейд – я даже не сомневаюсь, что это была его идея, – считает себя неуязвимым.

– Отец парнишки – Курт Ромберг, – продолжает офицер Барри, обращаясь к Мэдоку, – поэтому он не выдвинет обвинений из уважения к тебе, однако ждет, что вы возместите ущерб, причиненный машине его сына. То же касается остальных разрушений, которые спровоцировали ваши ребята, в общей сложности штук на сорок.

Последнюю фразу он адресует всем родителям. Мэдок сжимает переносицу большим и указательным пальцами, в то время как Джаред запускает руки в волосы.

– Господи, – тихо рычит кто-то.

Сорок тысяч долларов. Черт. Барри только что спустил нас с небес на землю, и все прикусили языки.

– А я из уважения к вам не лишу их водительских удостоверений. Только, если это повторится, они будут ездить на автобусе до конца жизни.

Мэдок сокрушенно кивает.

– Конечно. Теперь мы можем их увидеть?

– Они в кабинете. Я их приведу.

– Нет, – возражает Мэдок, – пусть остаются там. Сначала нам нужно поговорить с ними.

– Сейчас? – спрашивает Фэллон.

Но он пропускает ее вопрос мимо ушей. Всемером мы идем следом за Барри вглубь участка, оставив Эй-Джей и маленького Джеймса с другим полицейским. Едва он открывает дверь комнаты для допросов, как нас встречают крики и скрежет мебели по полу. Я вижу только, как коп и Мэдок врываются в кабинет и оттаскивают Хантера от брата, которого он прижал к стене. У Кейда изо рта вытекает струйка крови.

– О боже, – выдыхает Джульетта.

Быстро потеснив меня, она бросается к Хоуку. Тот стоит согнувшись, уперев руки в колени и тяжело дыша, как будто пытался разнять дерущихся.

Мы все торопливо заходим внутрь. Я закрываю за собой дверь. Тэйт и Джаред подбегают к Дилан, которая стоит у Хоука за спиной с таким видом, словно вот-вот заплачет, а Джекс поднимает опрокинутые стулья.

Часто дыша, Хантер сердито смотрит на Кейда и пытается вырваться из хватки отца.

– Она могла погибнуть! Ты просто жалкий кусок дерьма!

– Ну же, давай, сучонок! – Кейд разводит руками, напрашиваясь на продолжение.

– Хватит! – громогласно кричит Мэдок, крепче обхватив Хантера. – Черт, что с вами такое?

Не унимаясь, Кейд подходит ближе, однако Джаред преграждает ему путь и, пристально смотря на племянника, оттесняет обратно. Кейд играет желваками, глядя на своего дядю, но в итоге опускает глаза и останавливается.

Практически все присутствующие дышат так, будто пробежали марафон, затем постепенно начинают успокаиваться.

Хантер прекращает сопротивляться, в то время как Хоук с измотанным видом прислоняется к стене.

Отпустив Хантера, Мэдок становится между сыновьями и переводит взгляд с одного на другого.

– Какого черта? Вы оба в курсе, что мэр – это избирательная должность, верно?

Расслышав усмешку полицейского, я понимаю, что у меня даже мысли такой не мелькнуло. Сегодняшнее происшествие может навредить кампании Мэдока. Карьера не важнее семьи, и все же это негативно скажется на его имидже, если он не в состоянии приструнить собственных детей.

– Думаю, нам лучше забрать их домой, – говорит Тэйт. Дилан стоит, уткнувшись лицом ей в шею. – Уже поздно.

– Да, давайте разберемся с этим завтра, – добавляет Фэллон.

В ответ Мэдок качает головой.

– Нет, все сюда. – Он указывает пальцем на место перед столом. – Живо!

Я подскакиваю от неожиданности, заметив пульсирующую вену на его виске и раскрасневшееся лицо. Мэдока редко можно увидеть злым. Порой он теряет терпение в гараже или кричит на Джареда и Джекса, но не до такой степени.

Хоук, Кейд и Дилан обходят стол и выстраиваются перед моим братом. Хантер остается позади них. Все молчат.

Офицер выходит из помещения, бесшумно закрыв дверь.

Мэдок смотрит на детей, качая головой.

– Знаете что? В жизни вы ничем не обделены, – говорит он. – Мы давали вам все самое лучшее. Любящие, участливые, полноценные семьи, путешествия, телефоны, айпады, одежду, машины… Вас избаловали!

Глянув на остальных своих братьев и их жен, я обнаруживаю, что они все слушают. Никто не возражает против взбучки, которую устроил их детям Мэдок.

– И мы знали, что рано или поздно нечто подобное случится, но по какой-то причине все равно не могли отказать вам в чем-либо. Нам казалось немыслимым лишать своих детей того, что доставляет им радость. Просто мы надеялись, что вы научитесь проклятой скромности, думали, будете испытывать благодарность за все, что имеете.

Дилан и Хоук не смотрят на него. Они явно раскаиваются. Кейд же все еще хмурится, а кулаки Хантера сжаты. Оба близнеца рассержены.

Но никто из них не издает ни звука.

– В вашем возрасте мы были ничем не лучше, – продолжает Мэдок, – но знали, что есть вещи, которые невозможно заменить. Не всем в жизни можно разбрасываться. – После этого он смотрит на Фэллон, его голос звучит тише. – Этому учат лишь потери, а вам, дети, они неведомы. Ни одному из вас.

Глубоко вздохнув, мой брат скрещивает руки на груди.

– Я думаю, вам пора получить такой опыт. У вас два пути, – огрызается Мэдок. – Вместе вы слишком разрушительны. Хоук окончит школу через год, поэтому он и Дилан останутся здесь, но мои мальчики могут поменять место учебы…

– Что?! – выкрикивает Хоук.

– Нет, – следом говорит Дилан, выпрямившись и внезапно забеспокоившись.

– Это безумие! – Слышу я Тэйт.

– Или… – вмешивается Мэдок, потому что еще не договорил, – можете принять свое наказание и воспитать в себе чертов характер, если не хотите разлучаться.

– Да, – быстро соглашается моя племянница, – не отсылайте их никуда.

Мэдок не может указывать Джареду и Джексу, как поступить с собственными детьми, однако Дилан и Хоук в любом случае не оказывают друг на друга пагубного влияния. Их необязательно разделять.

Я уверена: несмотря на противоречия Хантера и Кейда, разлучать их отец тоже не хочет, ведь они братья. Но, возможно, он считает, что решит возникшие проблемы, забрав парней из Шелберн-Фоллз, подальше от определенных «отвлекающих факторов».

Теоретически это крайняя мера для родителей. Здесь наш дом, мы все должны быть вместе.

– Вы обязаны возместить ущерб в размере сорока тысяч баксов, что вы собираетесь делать? – интересуется Мэдок.

– Мы все оплатим.

– Ой, они все оплатят, – повторяет Джаред шутливым тоном. – Картой Visa или MasterCard?

– Мы возьмем деньги из наших сбережений на колледж, а потом отработаем долги, – уточняет Дилан.

Мэдок согласно кивает.

– Что еще?

– Комендантский час в десять вечера? – предлагает Кейд.

Его отец лишь разражается хохотом и поворачивается к Джареду:

– Как мило. Они всерьез думают, что их выпустят из дома куда-либо помимо школы и работы. – Затем он вновь смотрит на Кейда. – Домашний арест. До конца лета.

Кейд опускает плечи, а Хантер сохраняет молчание.

– Что еще? – присоединяется Джульетта.

– Дополнительная работа по дому? – вносит предложение ее сын.

– Продолжайте, – говорит Тэйт, глядя на Дилан.

– Будем по несколько часов в неделю волонтерить в больнице, – добавляет девушка.

– И? – Джекс складывает руки на груди.

– Будем бесплатно работать в летнем лагере, когда начнутся каникулы, – ворчит Кейд, видимо, начиная понимать, что так просто они не отделаются.

– И? – не сдает позиций Мэдок, который смотрит на Хантера.

Но отвечает Дилан.

– Напишем письма с извинениями людям, чья собственность пострадала, и городу.

– И? – говорит Тэйт.

– И мы снова завоюем ваше доверие, – добавляет ее дочь. – Нам очень жаль.

Мэдок подходит к Кейду и сверлит его сердитым взглядом. Парень, судя по виду, совершенно не испытывает угрызений совести, просто бесится, что попался.

– А вам жаль? – интересуется брат резким тоном. – Вам действительно жаль? Потому что, если это неискреннее раскаяние, я могу перевести вас в Уэстон к понедельнику.

Кейд смотрит так, словно лимон проглотил, но в конечном итоге кивает и бурчит:

– Нам жаль, честно. Мы все выполним.

– Не я, – произносит другой голос.

Подняв голову, Мэдок смотрит на Хантера.

Удивленная этой выходкой, я хмурюсь. Что?

– Я возмещу ущерб и отработаю деньги из фонда для колледжа, только выбираю первый вариант.

– Что? – Фэллон делает шаг вперед.

– Хантер, нет, – умоляет его Дилан со страхом в глазах.

Мэдок вытягивается в струнку и молча смотрит на сына.

Хантер хочет уехать. Поменять школу. Он на самом деле хочет уйти?

– Мы обсудим это дома, – отвернувшись, заявляет Мэдок.

– Нечего обсуждать, – настаивает парень. – Ты сам сказал, что это одна из опций.

Кейд, не проронивший до этого ни слова, наконец-то обращается к своему брату-близнецу. Что-то неуловимое мелькает в его глазах.

– Ты хочешь уйти?

С учетом всех ссор и драк подобная перспектива моего племянника не радует.

Хантер с пугающим спокойствием удерживает взгляд отца.

– Я подумывал о Сент-Мэттьюз.

– Они наши главные соперники, – восклицает Хоук. – Твою мать, ты шутишь?

– Эй! – рявкает Джекс на ругательство своего сына. Закрыв рот, парень отступает назад.

– Я мог бы жить у дедушки с понедельника по пятницу, – говорит Хантер Мэдоку. – Это всего в часе езды отсюда. Домой буду на выходные возвращаться.

Но Мэдок качает головой.

– Ты не будешь жить… с ним.

– Значит, ты блефовал? – бросает его сын.

Да, если бы Хантер перевелся в Уэстон, он по-прежнему жил бы дома, но, если он предпочтет Сент-Мэтт, ему будет сложно добираться в такую даль каждый день. Парню придется поселиться у Киарана, отца Фэллон, в Чикаго.

Несмотря на тот факт, что Мэдок и Киаран более-менее ладят, брат все равно не хочет, чтобы его сын жил с бывшим гангстером.

Оттолкнувшись от стола, Хантер подходит к отцу и тихо, почти шепотом, произносит:

– Мне нужно выбраться отсюда, найти что-то свое. Пожалуйста.

Я всем сердцем его понимаю, ведь мне знакомо это чувство. Кейд правит школой. Он душа компании, всегда на виду. Ему нравится быть центром внимания. А у Хантера, похоже, никак не получается создать собственную нишу. Он чувствует себя чужим, невидимкой.

Хотя я не вижу лица Мэдока, он явно не сводит глаз с сына. Ничего не отвечает, потому что не хочет его отпускать, и в то же время понятия не имеет, как исправить все, что делает Хантера несчастным.

– Я не против, – в итоге нарушает тишину Кейд. От боли, которую я слышала в его голосе раньше, не остается и следа. – Может, тогда он перестанет трогать мое дерьмо.

На миг я закрываю глаза. Господи, он имеет в виду Дилан. В этом у меня нет никаких сомнений.

Она невольно вбивает клин между братьями.

Глаза Хантера мрачнеют, на губах появляется зловещая ухмылка, которой я прежде ни разу не видела. Когда он разворачивается, боюсь, что мой племянник опять ударит Кейда. Но Хантер лишь подходит к брату, невозмутимый и уверенный.

– Увидимся на футбольном поле осенью, – угрожающе бросает он.

Кейд выпрямляет спину. Оба брата, ростом под метр восемьдесят, злобно смотрят друг на друга.

– Еще как увидимся, черт побери.

Мэдок и Фэллон молчат и дышат так тяжело, будто им не хватает воздуха.

Я знаю, какой у Фэллон склад ума. Дома она поговорит с мальчиками. Все наладится. Хантер образумится.

У Мэдока, напротив, есть план действий на все случаи жизни, но, если ему нечего сказать, получается, к такому повороту он не был готов. Брат блефовал насчет перехода сыновей в другую школу, и Хантер вывел его на чистую воду. Мэдок не знает, что делать, каким образом все исправить. Пока не знает.

Покидая полицейский участок, я наконец-то осознаю, насколько трудно быть родителем, видеть, как твой ребенок совершает ошибки.

Они способны научиться лишь на собственном горьком опыте. Дилемма Мэдока очевидна. Только, возможно, иногда сложность заключается не в том, что и в какой момент посоветовать, а в том, когда лучше вообще промолчать.

И как понять, что ситуация требует именно невмешательства.

Я опускаю руку и сжимаю дно своей сумки, чувствуя тяжесть книги и маминого дневника.

Разговоры не всегда помогают.

В конце концов, существует множество других способов преподать своим детям урок.

Направляясь к кухне, слышу, как часы бьют полночь. Глаза режет от усталости. Кажется, что после сегодняшнего футбольного матча прошла целая вечность.

Прохожу по коридору мимо фотографий, на которых запечатлена свадьба родителей: очаровательная, скромная церемония при свечах, местом проведения которой стал сарай в рустикальном стиле к северу отсюда. Свадьба Джареда и Тэйт – теперь она кажется мне еще более особенной, после того как я узнала подробности их прошлого. Фэллон и Мэдок – у них нет свадебных фото. Зато есть отличный снимок с медового месяца: она сидит у него на плечах с распростертыми руками на вершине горы Фудзияма. Они оба улыбаются, стоя над облаками… И Джекс с Джульеттой – они наконец-то устроили пышную церемонию, которую мама мечтала организовать хотя бы для кого-то из своих детей.

С кухни доносятся голоса, поэтому я иду в ту сторону, зная, что найду мать там.

– Сколько мы потратили в Нью-Йорке? – удивленно спрашивает отец. – Господи, мы же не в Париж ездили! Какого черта?

Прыснув от смеха, вижу, что он склонился над мамой, сидящей за маленьким столиком у стены. Они изучают документ на мониторе ноутбука. Вне всякого сомнения, она проверяет домашнюю бухгалтерию. Каждый месяц я слышу от папы аналогичные причитания.

– Не смотри на меня, – отвечает мама. – Я купила всего одну пару туфель. Ты тратишь на Пятой авеню больше меня, красавчик.

– Красавчик? – выпаливает он, затем сжимает ее щеки и целует.

Она смеется, пытаясь увернуться.

– Прекрати!

Я прислоняюсь плечом к дверному косяку и какое-то время наблюдаю за ними.

И вижу. Вижу Джейса и Кэт, их игривость и флирт, как им комфортно друг с другом. Как сильно отец любит ее, как мама похожа на ту девушку из автомастерской, чинившую его машину. То, как они дополняют друг друга и умеют идти на компромисс. Всего этого я раньше не замечала.

Папа отпускает маму и возвращается к электронной таблице.

– Ну, мы можем какой-нибудь вычет сделать? Мы же обсуждали работу, когда были там, да? Просто запиши поездку в деловые расходы.

– Нет! – протестует она и шлепает по его руке, сжимающей компьютерную мышку. – Проваливай. Я не лезу в твои материалы по судебным делам. А ты держись подальше от моих таблиц. Они все организованы в определенном порядке.

Улыбнувшись, он отходит.

– Привет, – говорю я, когда его взгляд падает на меня. – Как дела?

Папа вздыхает.

– Нормально. Твоя мать – хорошая женщина, – вслух размышляет он, подойдя к холодильнику. – Она спасает меня от тюрьмы, отговаривая от налогового мошенничества.

– Чертовски верно, – добавляет мама. – Ты достаточно хорошо зарабатываешь и в состоянии платить налоги, скупердяй.

Я смотрю на них с улыбкой и гадаю, что бы случилось, если бы она не получила помощь, если бы отец не развелся с Мэделин или Патрисией, если бы родители не перестали держать друг друга в подвешенном состоянии.

Теперь мне понятно.

Никто не сможет сделать тебя счастливым. Возлагая подобные ожидания на другого человека, ты обрекаешь на неудачу вас обоих. Нельзя просто взглянуть на кого-то и сказать: «Ты можешь сделать мою жизнь лучше». Нет, посмотри на него и скажи: «Я могу сделать твою жизнь лучше». Будь наградой, а не обузой.

Прокашлявшись, я спрашиваю:

– Могу я поговорить с мамой наедине?

Папа замирает, не допив.

– Э-э-э, конечно. – Глядя на меня, он кивает, потом смотрит на нее. – Ты же расскажешь мне, о чем вы говорили?

– Ха-ха, – дразнится мама. – Она хранит мои секреты. Я сохраню ее.

– Надеюсь, это неправда. – Отец хмурится, однако я замечаю улыбку на его губах, когда он выходит из комнаты. – Буду у себя в офисе.

Мама быстро печатает, стукнув по последней клавише с особым усилием, оборачивается ко мне и ждет.

Глубоко вздохнув, я достаю из сумки книгу, которую кладу на стол перед ней.

Она переводит взгляд на обложку. Судя по выражению ее лица, она совершенно не удивлена.

– Ты попросила Пашу прислать мне эту книгу?

Мама медлит, но в итоге едва заметно кивает.

– Я знала, что ты догадаешься.

Паша живет в Торонто, пока готовит запуск производственной линии для компании Джареда. Маме не хотелось отправлять посылку с почтовой маркой из Шелберн-Фоллз. Полагаю, ее план состоял в том, чтобы я прочитала книгу, прежде чем начала искать отправителя.

Бритва Оккама.

Я опять тянусь к сумке и выуживаю оттуда дневник, который нашла у нее в шкафу, и кладу сверху на книгу.

– Что ж, ее автор должен был получить доступ к этому дневнику. Это была ты, верно?

С трудом верилось, что она рассказала бы постороннему такие интимные детали.

– Да, – признается мама, полностью повернувшись ко мне на вращающемся стуле. – Джульетта помогла. Она не хотела тебе лгать, но я попросила ее придержать правду до тех пор, пока ты не дочитаешь. Я хотела, чтобы ты сперва ознакомилась с содержанием.

Теперь ясно, почему Джульетта так странно отреагировала. Технически автор не она, однако ей было известно о существовании этого романа.

– Ты могла сама рассказать мне все это, – упрекаю я. – Неужели ты думала, что я возненавижу тебя или папу?

– Нет, – быстро отвечает мама, взяв меня за руку, когда я сажусь на кухонный стул. – Если честно, я не очень обрадовалась, узнав, что беременна дочерью. Я беспокоилась. Очень боялась, что появится другая версия меня, которая будет повторять мои ошибки, плакать из-за мужчин, принимать одно плохое решение за другим, желая осчастливить кого-то, кто недостоин ее.

Не уверена, о ком она: об отце Джареда или о моем, – и все же продолжаю слушать молча.

– Это самая сложная родительская задача, – поясняет мама. – Пережить душевные страдания, преодолеть тяготы, учиться на своем горьком опыте, годами взбираться на стену, чтобы потом свалиться с нее и начать все с нуля… – Она удерживает мой взгляд, ее голос печален. – Лить слезы, ждать, ни черта не понимать о себе, а потом в один прекрасный день… – мамин тон и выражение лица проясняются, – ты наконец-то просыпаешься тем человеком, каким всегда стремился быть: сильным, решительным, волевым, добрым, смелым… Но, заглянув в зеркало, понимаешь, что тебе уже пятьдесят восемь.

В груди внезапно ноет от боли, потому что я могу понять, о чем она говорит. Столько лет, столько времени потрачено впустую… Она в конечном итоге повзрослела, но слишком дорогой ценой.

– А когда у тебя появляется ребенок, ты как будто наблюдаешь за собой, пока все… повторяется… с самого начала. Тебе хочется, чтобы он выжимал максимум из каждого мгновения жизни и гораздо раньше стал собой, правда, в этом и заключается злая шутка юности. – Мама грустно улыбается. – Чем бы я с тобой ни поделилась, что бы ни рассказала, чему бы ни пыталась научить, исходя из собственного опыта, это не подействует, если ты не испытаешь все на собственной шкуре. Ты не поймешь, о чем я говорю, пока сама не совершишь те же ошибки и не извлечешь из них урок. – Тяжело вздохнув, она продолжает: – К сожалению, на это могут уйти годы.

Я снимаю сумку с плеча и рассеянно бросаю ее на пол. Может, мама и довольна своей жизнью, гордится тем, что пережила, только ее сожаления вовсе не заканчиваются на ней.

Она и обо мне тревожится.

– Я не была уверена в том, что когда-либо позволю тебе прочитать эту историю, – смущенно говорит мама. – Вполне очевидно, некоторые описанные мной сцены могли вызвать у тебя дискомфорт.

О да! Заглянув в следующий раз к отцу на работу, я постараюсь не думать об эпизоде в его кабинете.

– Но я написала ее, когда ты была совсем маленькой, и включила туда папину версию событий, использовав его мысли из старых писем ко мне, которые я сохранила. Мне казалось, что его мнение тоже важно. Просто я уже довольно долго беспокоюсь о тебе. В итоге приняла решение: познакомить тебя с нашим собственным опытом, чтобы тебе было проще принимать решения в собственной жизни. С помощью этой книги ты могла опосредованно пережить все события без потерь и последствий.

– Почему ты беспокоишься обо мне?

Она откидывается на спинку стула, качая головой.

– Возможно, твой отец прав. С Джаредом было непросто, и это моя вина, разумеется, вот только твое воспитание далось гораздо легче, поэтому я, наверное, не знаю, куда себя деть.

В ее глазах мелькает что-то, мама будто бы погружается в размышления, и я понимаю, что она думает о моем брате.

– Джаред – как открытая книга. Если ему что-то не нравилось, все об этом узнавали. Если он чего-то хотел, то брал это. Если не был счастлив – не притворялся. – Затем, прищурившись, мать изучает меня. – Чего ты хочешь, Куинн? Что делает тебя счастливой? – Она наклоняется вперед и снова берет меня за руку. – Что бы то ни было, не жди, пока кто-то даст тебе желаемое. Не надейся, что все само собой получится. Добивайся своего.

Я хмурюсь. Ощущение такое, словно я стою на краю обрыва и смотрю вниз на водопад. Все уже спрыгнули, смеются и зовут меня, а я боюсь падения.

– Это страшно, – выдавливаю я. – А если я слишком сильно люблю вас всех и не хочу разочаровать?

– Я знаю, что ты нас любишь, – уверяет мама. – Мы все знаем и тоже любим тебя. Это никогда не изменится. – Она пытается заглянуть мне в глаза. – Но нравится ли тебе жертвовать собственным счастьем, чтобы угождать другим? Милая, если наша любовь так хрупка, тогда мы тебя недостойны. Сильный человек осознает, что единственная любовь, которая действительно нужна в жизни, – это любовь к себе. Когда ты себя любишь, то словно защищена броней. Тебя никто не может остановить. Все остальные не имеют значения.

– Поэтому ты позволила мне прочитать ее? – интересуюсь я.

Мама кивает.

– Но зачем ты вообще написала эту книгу?

– Чтобы узнать себя. Чтобы попытаться разобраться во всем, через что мы прошли с Джейсоном. Что из-за нас пережили Мэдок и Джаред. – Сделав паузу, она продолжает: – Мы могли бы свалить все на молодость и глупость, однако подобных оправданий надолго не хватит. Потом тебе становится понятно, что ты просто был эгоистом и большой сволочью.

Тихо засмеявшись, я откидываюсь на спинку стула и скрещиваю руки на груди.

– Ты еще чему-нибудь научилась?

На ее губах появляется ухмылка. Она протягивает руку назад, роется в ящике стола, достает небольшой буклет темно-зеленого цвета и вручает его мне.

Открыв его, я вижу распечатку нескольких транзакций. Очевидно, это банковская книжка. Не верю собственным глазам, когда замечаю общий остаток.

– О боже.

– Я узнала, что любить, чувствовать себя уязвимой, ошибаться – это нормально. В отличие от жизни в заточении. Никогда не позволяй другим контролировать тебя.

– Откуда столько денег?

– Дописав книгу, я поняла: женщина всегда должна защищать себя. Поэтому отдала Джексу часть своих сбережений, а он, будучи талантливым инвестором, их преумножил, – смеется мама, – во много раз.

– Так ты себя обезопасила? На случай вашего развода с папой?

– Нет, – отвечает она, – деньги твои. Выйдя за твоего папу, я уже не нуждалась в сбережениях. Джекс открыл отдельный счет, и с тех пор на нем копились проценты.

– Они мои? – Я не могу принять такую сумму. А вдруг ей однажды понадобятся деньги?

– При условии, что ты запомнишь одно, Куинн… Когда влюбишься, заботься о нем, но и о себе не переставай заботиться. Сделай себя счастливой. Трать их. Копи. Отдай. Выбор за тобой. Это твоя жизнь.