Печатный станок, изготовленный в 1440-х годах Иоганном Гутенбергом, ювелиром из Майнца, считается одним из важнейших изобретений в истории человечества. Гутенберг сумел закрепить множество износостойких металлических литер достаточно прочно, чтобы печатать сотни копий страницы, но при этом достаточно свободно, чтобы тот же шрифт потом использовать для печати совершенно другой страницы. Знаменитые Библии Гутенберга по красоте исполнения могли соперничать с каллиграфическими рукописями монахов. Если закрыть глаза, можно представить себе такую страницу: строгие латинские буквы идеально уложены в два плотных блока и в некоторых местах выделены красными чернильными узорами.

Можно спорить о том, какое место занимает Гутенберг в истории. Не он первым изобрел станок с подвижными литерами — его придумали в Китае. Когда Гутенберг сооружал свою машину в центре Европы (сегодня Майнц находится в западной части Германии), корейцы уже переделали всю свою письменность, чтобы упростить процесс печатания: они свели десятки тысяч иероглифов всего к двадцати восьми буквам. Часто утверждают, что Гутенбергу мы обязаны массовой грамотностью, но и это неправда: грамотность была распространена за шесть или семь сотен лет до этого в Аббасидском халифате, простиравшемся по территории Ближнего Востока и Северной Африки.

Тем не менее станок Гутенберга изменил мир. Он привел к Реформации в Европе, развитию науки, появлению газет, романов, школьных учебников и многому другому. Но всего этого не существовало бы без изобретения не менее важного предмета, о котором часто забывают, — бумаги.

Ее придумали в Китае чуть более двух тысяч лет назад. Сначала китайцы оборачивали бумагой драгоценные предметы, но вскоре начали на ней писать: она была светлее бамбука и дешевле шелка. Затем ее принял арабский мир. Европейские христиане пришли к этому намного позже. В Германии бумага появилась всего за несколько десятилетий до станка Гутенберга.

Почему так долго? Из-за влажного климата Европе требовалась немного другая разновидность бумаги, не та, которую делали арабы. Однако настоящим препятствием было отсутствие спроса. Веками европейцам ее заменял пергамент, который выделывали из шкур животных. Это было дорогое удовольствие: на пергаментную Библию уходило 250 овечьих кож, но читать и писать умели лишь немногие, поэтому цена едва ли имела значение. Только после того, как выросло торговое сословие с его будничными потребностями, такими как договоры и счета, дешевый арабский материал для письма показался привлекательным. А дешевая бумага сделала выгодным и книгопечатание: расходы на создание типографского набора легко компенсировались большими тиражами. При таких масштабах без бумаги пришлось бы забить миллион овец.

Книгопечатание — лишь одно из первых применений бумаги. Сегодня она украшает стены в виде обоев, плакатов и фотографий. Через нее мы фильтруем чай и кофе. В бумагу упакованы молоко и соки. Из гофрокартона сделаны коробки и даже целые здания. Архитектор по имени Тина Ховсепян создает дома-«кардборигами» — вдохновленные искусством оригами всепогодные картонные строения, которые можно складывать, перевозить и снова собирать на месте гуманитарного бедствия всего за час.

Есть оберточная бумага, жиростойкая бумага, наждачная бумага. Есть бумажные салфетки, бумажные чеки и бумажные билеты. В 1870-х годах, в то десятилетие, когда были созданы телефон и лампочка, компания British Perforated Paper произвела особую разновидность мягкой, прочной и хорошо впитывающей бумаги — первую в мире бумагу специально для туалета.

Бумага может казаться замечательным традиционным материалом, но это квинтэссенция массового промышленного продукта. Когда европейские христиане оценили ее, они создали, наверное, первую на континенте тяжелую индустрию. Поначалу бумагу изготавливали из хлопкового «пюре». Для того чтобы расщепить сырье, требовались определенные химические вещества: хорошо работал аммиак из мочи, поэтому бумажные фабрики в Европе веками пахли так, поскольку там измельчали грязную одежду в чане с человеческой мочой. Для получения кашицы необходима колоссальная механическая энергия. В итальянском Фабриано, одном из первых центров производства бумаги, массивные падающие молоты двигались благодаря быстрым горным потокам.

Когда из вымоченного хлопка высвобождается целлюлоза и начинает плавать в своего рода густом супе, жижу процеживают и оставляют сохнуть, чтобы образовался прочный гибкий слой. За много лет в этот процесс внедрили множество инноваций — молотилки, отбеливатели, добавки, чтобы ускорить и удешевить производство даже ценой хрупкости, желтизны и недолговечности. Бумага стала недорогим продуктом, идеально подходящим для повседневных записей среднего класса. К 1702 году она настолько подешевела, что из нее стали делать вещь, явно рассчитанную на то, что ее выбросят на следующий день: появилась первая в мире ежедневная газета Daily Courant.

Затем наступил почти неизбежный промышленный кризис. Европа и Америка так нуждались в бумаге, что тряпок для ее производства уже не хватало. Ситуация была настолько отчаянной, что старьевщики прочесывали поля сражений, снимали с убитых окровавленные мундиры и продавали их на бумажные фабрики. Китайцы давно пользовались альтернативным источником целлюлозы — древесиной, но в Европе это приживалось медленно. В 1719 году французский биолог Рене Антуан де Реомюр написал научную статью, где заметил, что осы делают бумажные гнезда, пережевывая дерево. Почему бы не последовать их примеру? Производители бумаги игнорировали это предложение много лет, а когда вновь его открыли, оказалось, что древесина не такое простое сырье, и целлюлозы в нем гораздо меньше, чем в хлопковых тряпках. Лишь в середине XIX века дерево стало на Западе важным сырьем для производства бумаги.

Сегодня бумагу все чаще делают из самой бумаги; часто после утилизации в очень подходящем месте, в Китае. Из бумажной фабрики в Нинбо в двух сотнях километров к югу от Шанхая выходит картонная коробка. В нее упаковывают ноутбук, везут через Тихий океан в Сиэтл или Ванкувер, там компьютер достают, а коробку выбрасывают в контейнер для раздельного сбора мусора. Затем она отправляется обратно в Нинбо, где ее измельчают и превращают в другую коробку. Этот процесс можно повторить шесть-семь раз, прежде чем бумажные волокна станут слишком слабыми и нестабильными.

Если говорить о письме, то некоторые считают, что дни бумаги сочтены и компьютеры породят эпоху «безбумажного офиса». Надо отметить, офис без бумаги предсказывают еще со времен Томаса Эдисона, жившего в конце XIX века. Помните восковые цилиндры, которые привели к появлению звукозаписи и огромным диспропорциям в заработке музыкантов? Эдисон считал, что на его восковых цилиндрах можно делать и рабочие заметки. Оказалось, что даже Эдисон был прав не во всем, и многие другие любители делать прогнозы об устаревании бумаги сегодня выглядят смешно.

Идея безбумажного делопроизводства по-настоящему распространилась лишь в 1970-х годах, когда на рабочие места начали устанавливать компьютеры. Всю следующую четверть века футурологи напряженно повторяли ее в своих предсказаниях, а продажи бумаги тем временем упрямо продолжали расти. Разумеется, компьютеры облегчили оборот документов, но принтеры в той же мере упростили получателю изготовление их в бумажной форме. Американские ксероксы, факсы и принтеры выплевывают столько стандартных листов, что ими можно каждые пять лет покрывать всю страну. Спустя время идея безбумажного офиса воспринимается не столько как предсказание, сколько как ирония.

Возможно, сегодня ситуация меняется: в 2013 году в мировом масштабе пик был пройден, и потребление бумаги пошло на убыль. Многим из нас страницы книги или газеты перелистывать приятнее, чем страницы на экране, однако стоимость цифровых версий сейчас существенно ниже, поэтому мы выбираем более дешевый вариант. C бумагой происходит то же самое, что случилось с пергаментом после появления станка Гутенберга: она проигрывает не по качеству, а по цене.

Может быть, бумаги и станет меньше, но сложно представить себе, что она исчезнет, как вряд ли когда-нибудь исчезнет колесо. Она выживет не только на полках магазинов и в ванной комнате, но и в офисе. Старые технологии обычно сохраняются. Нам по-прежнему нужны карандаши и свечи, в мире все еще производится больше велосипедов, чем автомобилей. Бумага никогда не была просто поверхностью, на которой отпечатывался изящный шрифт Библии Гутенберга. Это предмет повседневного обихода, а для записей, списков и завитушек по-прежнему нет ничего лучше обратной стороны конверта.