Глава 5
Бег
Флот острова Буяна приближался к столице, словно стая побитых собак. Слухи о прорыве степного воинства опережали даже корабли, идущие на веслах с самой большой скоростью, которую могли выжать из себя усталые гребцы. С берега люди кричали оскорбления и призывали на головы моряков всевозможные несчастья. Что уж говорить, заслужили. Настроение на флоте царило подавленное; войск, чтобы сдержать степняков, на острове нет. Коль уж не удержали побережье, то… о дальнейшем думать не хотелось. Не хотелось, но думалось, потому как каждый моряк понимал, что где-то прямо сейчас дикарь насилует его мать или любимую, убивает отца или брата. И остановить их нет никакой возможности. А виновен во всем получается именно флот, заслуженная гордость, щит славного Буяна. И вот сейчас этот щит, всегда казавшийся таким надежным и крепким, треснул и валяется у ног, брошенный и бесполезный.
Соловей Будимирович сам ходил смурнее тучи, все время он искал ответ на вопрос: что можно сделать? – и все яснее понимал, что сделать уже нельзя ничего. Остров пал, всех жителей убьют или угонят в рабство. Оставалось одно – бежать. Спасать тех, кого еще можно спасти, и бежать. Благо у врага нет кораблей для преследования беглецов. В изгнании тоже можно жить. Вон берендеи сколько лет жили в изгнании… Степняки же не заселят их землю. Пограбят, пожгут и уйдут к себе обратно в степь. Но вот сколько народу можно взять на корабли, чтобы спасти? Дай бог, одного из сотни.
В порту стояла непривычная тишина, пост стражи у пирса сиротливо опустел. Никто не вышел встречать флагман, вернувшийся из похода. Флотоводец сошел по трапу на землю, озабоченно оглядываясь. Не могли же степняки за такое короткое время дойти до столицы? Херсонес не был сильно укреплен, издавна полагаясь на мощь своего флота, но все же какая-никакая стража в нем была, с налета не возьмешь. А переправить большое войско и собрать его для похода – это дело не такое быстрое, особенно если отвлекаться на грабеж каждого встреченного поселения.
В доме начальника порта свет горел, так что Соловей Будимирович направился прямо туда; портовый старшина Илья был его старым приятелем, у него можно будет узнать все новости. До столицы корабли шли два дня, вряд ли за это время успело что-то серьезное произойти, и все же сердце щемило.
В главном здании порта царил полнейший разгром, на полу валялись бумаги, грамоты, свитки и пустые амфоры из-под вина. Сам портовый старшина нашелся в углу; Илья лежал под лавкой и был сильно пьян. Разбудить портового начальника составило немалых трудов, но после десятка крепких затрещин тот открыл глаза.
– О! – Илья ткнул пальцем в грудь флотоводца и без всяких предисловий тут же выпалил: – Ты во всем виноват!
– Что происходит в городе? – не стал вступать в спор Соловей Будимирович.
– В гроррраде пррроисходит, – выпивоха еле ворочал языком, слова давались ему с трудом, особенно согласные в них, – полная черрторрровввня.
– Чертовщина?
– Не, – мотнул головой собеседник, – тут просто все-э-эх скоррро перрребьют.
– И ты потому напился?
– А чччто-о делать-то й-й-йеещо… Мне жжжена не разззррреашала пить, а ххххотелось. Вот я и…
– В столице хоть какой-то порядок остался? – нахмурился флотоводец.
– Кккконечно, – снова кивнул Илья, – стррража не пьет. Они даже дддраться собббиррраются. Только их все ррравввно перрребьют.
– А ты тут будешь пьяным валяться?
– Никккогда. Я к тттому вррремммени уже буддду трррезв. Как эти… как их…
Портовый начальник вдруг поднял мутный взгляд на моряка.
– Возззьми меня с собой. А?
– Куда?
– Ддда куда угггодно. Тут все ррравно убббьют. А там, может, и нет.
Пьяница махнул рукой куда-то вдаль, показывая, где, по его мнению, находится это самое «там».
– Ты нне думай. Я заппплачу, золотом. Знаешь же, что у меня есть. Три дочки у меня, и жена, и я. Возьми меня с собой, когда будешь уплывать; я тебя не обижу.
Язык у Ильи, когда он начал говорить о семье, как-то сам собой перестал заплетаться, даже взгляд стал почти трезвый.
– Обещать не буду, – буркнул Соловей, – мне надо с архипастырем Еремой переговорить; что еще он скажет.
Портовый начальник рассмеялся. Язык его снова стал заплетаться, как и раньше:
– Дддурак ты человек. У тебя кккоррабли. Ты теперь главный, а архипастырь – тьфу и рррастереть. Тебе рррешать, кто будет жжжить, а кто – умирррать.
Внешняя стена порта находилась буквально в осаде. Слухи о том, что корабли вернулись, быстро облетели город. Тысячи людей молили взять их с собой, плакали, угрожали, обещали золотые горы. Соловей Будимирович взял с собой десять дюжих матросов, чтобы пробивать себе дорогу через толпу. Слова Ильи никак не шли у него из головы. Испокон веков на Буяне так повелось, что власть принадлежала не гражданским властям, а церковным. Архипастырь и договоры заключал, и законы писал, да и суд вершил, где надо. И флот, и стража, и торговцы, и суды – все подчинялись церковному владыке. Взять все в свои руки? Нет, здесь вам не разбойничья шайка, где без атамана каждый сам за себя. Он, Соловей Будимирович – часть гордого флота славного острова Буяна, а для флотских честь – не пустой звук. И в изгнании люди живут. Живут мыслью о том, чтобы вернуться.
Надо послушать, что скажет архипастырь Ерема, у него наверняка уже и план разработан, надо только пробиться до холма, где стоит главный собор. Толпа поддавалась неохотно, но здоровенные моряки, орудуя локтями и коленями, прокладывали путь сквозь толпу. Со всех сторон раздавались плач, мольбы и проклятия. Слушать их было тяжело, но назвать их несправедливыми язык не поворачивался. Что уж говорить: именно флот пропустил врага на остров. Наконец толпа оказалась позади, охрана проложила себе путь сквозь сгрудившихся отчаявшихся людей, стариков и матерей, потрясающих маленькими детьми в руках и умоляющих взять с собой. Настроение у мореходов было подавленное, даже величественное здание собора Апостола Андрея не внушало обычного благоговения.
В соборе тихо, разве что нищих возле лестницы не видать, да и прихожан совсем не так много. Казалось бы, вот она, беда, на пороге: у кого человеку искать спасения, у бога или у флота? Горожане осаждают порт, а в храме почти никого. Сам флотоводец был человеком верующим, но все же не истово. Праздники справлял вместе со всеми, архипастырю служил верой и правдой, но при выборе того, чем обращаться к супостату – словом божьим или камнем из баллисты, – всегда выбирал надежный камень. Охрану Соловей оставил у входа, в храм к архипастырю пошел один. Кто его знает, как отреагирует владыка на провал, осерчает, поди. Подчиненным этого видеть не следует.
Вопреки ожиданию, Ерема не осерчал. Владыка тихо молился перед иконой богоматери, осеняя себя крестным знамением.
– Вернулся? – только и поинтересовался он.
Флотоводец поцеловал протянутый перстень и поклонился.
– Прощения прошу, не сдержали врага, оплошали.
– Знаю. Сон третьего дня видел. Собака на берегу лаяла на чайку, которая по морю плыла. Большая собака, злая, грязная. А потом как бросится в воду и схватила чайку за крыло. Птица вырывалась, пыталась собаку клюнуть, да куда там.
– Загрызла птицу?
– Загрызла, – вздохнул Ерема, – вот только из-под чайки птенец упорхнул, собака пыталась и его схватить, да только впустую зубами щелкнула в воздухе. Упорхнул тот птенец.
– И куда же он упорхнул?
– На волю, – улыбнулся архипастырь, – а раз птенец упорхнул, значит, еще не конец.
Владыка вдруг нахмурился и стал серьезен.
– Ты на меня больше время не трать. У тебя теперь задача трудная: спасай то, что осталось, собирай на корабли всё: казну, людей, творения искусства. Спасай все что можешь. Беги.
– Куда? В Царьград?
– Нет, про великий город я другой сон видел, туда не ходи. На Русь плывите, вот куда.
– Там же язычники, – опешил флотоводец, – чем они лучше степняков?
– Говорю тебе, на Русь беги, там наше будущее, только там, и нигде более. Собирай все что можно – и туда. Вот тебе мое на то благословение.
– А вы, владыка, как же вы?
– Я свое пожил, стар я уже бежать. Тут помру, тут место хорошее, намоленное. А вы бегите. Вот тебе печать моя: если кто супротив будет выступать, ты ему печать покажи. Ты теперь главный.
Разговаривать дальше архипастырь отказался, он буквально выгнал флотоводца из кельи, вернувшись затем к своей молитве.
У лестницы нового хозяина рушащегося государства дожидались только трое моряков. Флотоводец даже опешил поначалу.
– А где остальные?
– Остальные… – старший из оставшихся моряков замялся, – они как бы ушли.
– Что значит «как бы ушли»? Здесь флот, а не посиделки на лавочке. Тут нельзя «как бы уйти», тут можно дезертировать.
– Они семьи свои возьмут и вернутся, – пробасил чернобородый здоровяк.
– И наши тоже возьмут, – добавил третий, – а мы остались за них службу выполнять. Так что не надо их наказывать, не к добру это будет.
Флотоводец неожиданно для себя осознал, что он один против трех крепких мужиков, каждый из которых, как бы невзначай, положил руку на эфес моряцкой сабли. И дисциплина, которая всегда держалась на осознании неотвратимости наказания, сейчас может дать слабину. А ведь это были вовсе не разбойники и не враги. Это хорошие люди, верные моряки из его команды, но если дать хорошим людям приказ бросить на растерзание врагу свои семьи – кто знает, на что они решатся…
– Ладно, потом разберемся, – сдал назад флотоводец, – свои семьи не бросим.
Матросы выдохнули с облегчением. По правилам, брать на боевой корабль посторонних было запрещено, но какие теперь правила…
По дороге к порту их уже ждали. Человек двадцать в доспехах городских стражников; даже сам Феофан, командир городской стражи, вышел встречать. Соловей Будимирович почему-то почувствовал себя некомфортно, имея с собой всего трех моряков. Хотя даже того десятка, что был изначально, вряд ли бы хватило, случись какая-нибудь стычка со стражниками. Все же у тех и кольчуги и щиты, а у моряков только абордажные сабли. В кольчугах на флоте не ходят: упадешь в воду – не выплывешь.
– Раз вернулся, теперь не взыщи, – улыбнулся главный стражник и нехорошо улыбнулся.
– Не понял… – Флотоводец встал чуть поодаль; на самом деле он не столько понял, сколько почувствовал, что перед ним сейчас вовсе не главный страж города стоит, защитник слабых, а главарь новой банды. Нехорошо смотрел на него Феофан, угрюмо глядели и его люди, двое держали в руках арбалеты, остальные сжимали холодное оружие.
– Вернулся ты зря, – продолжил Феофан, – но, раз уж ты здесь, предлагаю договориться по-хорошему. Ни к чему нам еще и между собой тут склоки устраивать. Я беру пять кораблей, что стоят в северной бухте, – и мы друзья.
– Что значит «беру»? Это флот острова Буяна, и он выполняет приказ архипастыря. – Соловей достал печать Еремы и показал стражнику, но символ власти не произвел на того никакого впечатления.
– Старик выжил из ума; кого сейчас волнует, что он приказывает? Он только и делает, что молится в своем соборе. У меня четыре сотни людей, стен нет. Степняки уже в двух днях пути – в двух днях! Их конные разъезды уже видели на тракте, но это разведка. Основные силы тут будут уже завтра, на край – послезавтра. По суше бежать никак нельзя, только морем. Рыбацкие лодки из торговой гавани мои люди еще два дня назад взяли, но это прибрежные суденышки, далеко в море на них ходить опасно. А вот во флоте корабли что надо, до Царьграда доплывем с комфортом.
Флотоводец задумался; глядя на его посуровевшее лицо, стражник сменил тон на чуть более мягкий:
– Ты пойми, дело-то какое, нам деваться некуда: либо мы берем у тебя корабли, силой или по-хорошему, грузим на них добро и свои семьи, либо погибаем все. Терять нам нечего. У тебя людей больше, я понимаю, но это пока.
– Что значит «пока»?
– А ты не знаешь еще? – Феофан опять нехорошо усмехнулся. – «Странница» уже ушла.
– Как ушла?.. Кто приказал?
– Как ушла, я тебе скажу: Кипрос пришел – с семейством своим большим да с золотишком. А у него, сам знаешь, богатств немало, на торговле вином много заработал. Ну и купил всю команду с капитаном вместе. Столько денег дал, что не устояли. Я послал своих людей перехватить, да он и их купил. Так что смотри: как скоро твои капитаны поймут, что место на корабле можно очень хорошо продать, думаешь, они спасать будут тех, про кого ты скажешь? Ну-ну.
Сказать по правде, мне бы проще все эти корабли захватить, вот только мои люди в мореходном деле ничего не смыслят. Как бы потом к рабовладельческим берегам не прибило. Так что давай договоримся. У меня несколько сотен людей есть, у тебя тоже немало наберется. Если мы с тобой сейчас договоримся, против нас просто некому будет выступить. А вот если ты меня не захочешь послушать, степнякам и делать ничего не придется: тут одни мертвецы их встретят. Ты пойми, нам терять совсем нечего, – повторил он.
Соловей Будимирович все понимал. И все же что-то, глубоко в душе, противилось тому, чтобы поступать не по приказу. Феофан сейчас со своими людьми должен занять оборону на окраине городской черты и сдерживать врага, покупая своими жизнями время для эвакуации. А он должен эту эвакуацию обеспечивать и жестоко карать тех, кто пытается протащить родню и знакомых вне очереди. Флотоводец ощутил, что поймал какую-то истину, но она ускользала от него, не давая облечь себя в словесную форму. И все же на излете мысли Соловей сумел сформулировать ее.
«Государство погибает, когда слишком многие в нем забывают о долге». Однажды отец рассказывал ему, как уходили в изгнание берендеи. Две сотни воинов остались стоять, прикрывая бегство своего царя и войска. Две сотни против неисчислимых полчищ мертвяков Кощея. Эти двести воинов полегли все, но своими жизнями они сумели выиграть время для остальных. Поэтому берендеи вернутся, а остров Буян погиб навсегда. Сейчас он, командующий флотом острова Буяна, должен попытаться арестовать стража, забывшего свой долг. И скорее всего, погибнуть в неравном бою против его людей. Флотоводец знал, что долг велит поступить именно так, но он хотел жить. Так же, как хотели жить и сам стражник, и купец Кипрос, что не торгуясь покупал жизни своей родни за немалое богатство. Хотели жить и матросы, которые тащили на корабли свои семьи. Никто не верил, что остров выживет, каждый спасался как мог. То, что еще недавно казалось незыблемым, – государство, охраняемое мощными стенами и лучшим флотом, погибало на его глазах. Он уже решил, что не станет отказывать стражнику, а еще Соловей Будимирович понял, что и приказ архипастыря Еремы он не будет выполнять. Какая, к медведю, Русь – нет ее давно! Одно лишь Тридевятое царство, а в нем – склоки да междоусобицы. Царьград – вот город, что будет стоять целую вечность. Туда надо бежать.
