О милосердном самарянине

Самарянин же некто, проезжая, нашел на него и, увидев его, сжалился и, подойдя, перевязал ему раны, возливая масло и вино; и, посадив его на своего осла, привез его в гостиницу и позаботился о нем; а на другой день, отъезжая, вынул два динария, дал содержателю гостиницы и сказал ему: позаботься о нем; и если издержишь что более, я, когда возвращусь, отдам тебе. Кто из этих троих, думаешь ты, был ближний попавшемуся разбойникам? Он сказал: оказавший ему милость. Тогда Иисус сказал ему: иди, и ты поступай также (Лк. 10: 25–37).

Притча начинается со слов законника, который приготовил для Иисуса вопрос, искушая Его. Зачем он это делал? Знатоки закона Моисеева, носители великой книжной культуры древнего Израиля, не принимали Христа как учителя, поскольку Он не имел классического образования и был, как они считали, из простолюдинов. В Евангелии много раз упоминаются случаи, когда представители интеллектуально-богословской элиты того времени обращаются к Иисусу с вопросами, чтобы подловить Его в каком-то промахе, ошибке и потом, на основании неправильного ответа, обвинить.

Законник спрашивал, искушая, но Христос, Который смотрит не на лицо человека, а на его сердце, увидел, что сердце этого человека живо, что с ним можно разговаривать о важном и достучаться до него, и ответил вопросом на вопрос: «А что об этом сказано в Писании? Ты же книжник — скажи от Писания…» И законник ответил очень хорошо: Возлюби Господа Бога твоего… и ближнего твоего, как самого себя. Иисус похвалил его: правильно ты отвечал; так поступай, и будешь жить, имея в виду, конечно, жизнь вечную. Заповедь о любви к Богу и тем более о любви к ближнему, о том, чтобы любить его как самого себя, не входит в десять основных заповедей, данных через Моисея. В заповедях о почитании Бога: Я Господь, Бог твой… да не будет у тебя других богов пред лицем Моим. Не делай себе кумира (Исх. 20:2–4) ничего не говорится о любви. Только глубокое и жаждущее, ищущее Бога сердце могло догадаться, дотянуться до прозрения, что главное в законе — любовь к Богу и, как неотъемлемая ее составляющая, любовь к тому, кто есть образ Бога, то есть к человеку. Чтобы так ответить на вопрос Христа, нужно было проделать многолетнюю огромную внутреннюю работу и потратить тысячи часов на изучение Священного Писания, вдумчиво, с молитвой постигая волю Божию.

Услышав похвалу Иисуса, законник наверняка в глубине души обрадовался, но и был обескуражен: он оказался проигравшим перед своей гордостью, перед товарищами, пославшими его искушать Иисуса, и перед Тем, Кого он надеялся с легкостью выставить невеждой и подвести под общественное порицание, а может, даже и арест. И он задал следующий вопрос: а кто мой ближний? Этот вопрос во времена Иисуса Христа не просто был обсуждаем — как шахматный дебют партию, он открывал давно знакомую, прекрасно изученную полемику, в которой каждая из сторон знала аргументы, контраргументы и ответы на них противоположной стороны. Согласно ветхозаветному закону, по отношению к иудею была необходима одна степень соблюдения заповедей, а по отношению к язычнику другая — сейчас это называется «двойные стандарты». Самое понятное для всех представление о ближнем включало только близких родственников — родителей, супругов, детей, внуков. В более широкий круг входили все родственники: дяди, тети, двоюродные, троюродные братья и сестры, племянники… Еще шире — жители города и, наконец, все потомки патриарха Иакова, которые назывались его именем — Израиль. О язычниках речь не шла.

Ветхозаветные заповеди, изложенные в книге Исход или во Второзаконии, подразумевают различное отношение иудеев к соотечественникам и к язычникам. Например, на иноверцев не распространялась заповедь «не убий». Раба-иудея ты должен был отпустить в седьмой год, даже если он не смог отработать долг, за который попал в рабство, а язычника можно было не отпускать никогда. Насилие на войне по отношению к женщинам и детям насилием не считалось… Это никого не смущало, так было принято повсюду, и то, что в Ветхом Завете безответственное, безнравственное отношение к иноверцам и инородцам хотя бы отчасти смягчено, уже было ярким отличием от морали окружающих Израиль народов — морали падшего человека, чья духовная жизнь и нравственность разрушены грехом.

Ветхий закон не преследовал максимальных целей — он лишь ограничивал разрастание зла. Нам сейчас кажется жестоким и, может быть, даже непонятным, почему Господь говорит: око за око, зуб за зуб (Исх. 21: 24), а для человека древности эта заповедь звучала только как ограничение: если тебе выбили зуб, ты не можешь в ответ выбить два зуба, а тем более убить. Если выбили глаз, не можешь ослепить, если украли корову, не можешь забрать двух коров, а только одну. Ограничение, вовсе не известное соседним народам, нравственно возвышало Израиль. Но только Христос сказал, что нельзя допускать в своем сердце злобы — ни в какой степени — даже к тому, кто причинил тебе зло.

На первый взгляд может показаться, что вопрос, заданный законником, к нам не относится. На самом деле и мы, христиане, тоже постоянно стремимся определить круг людей, за которых несем ответственность перед Богом, и круг людей, за которых не несем. Например, о своей маме я забочусь, а о женщине такого же возраста, но не знакомой мне, — нет, пройду мимо, потому что у нее должен быть свой сын или внук, пусть он и заботится. А если сына нет, значит, она сама виновата, и совесть меня никак не укоряет…

Или, допустим, сейчас в России живут и работают бесправные, беззащитные гастарбайтеры, оставившие на родине полуголодные семьи, и многие вполне приличные, чуткие, нравственные люди совершенно спокойно проходят мимо чужой беды, соблюдая при этом все, что требует наша нравственность по отношению к соплеменникам, к россиянам. Нам, как и ветхозаветным иудеям, тоже хотелось бы получить от Бога подтверждение, что число людей, по отношению к которым надо соблюдать заповеди, ограничено. У мусульман именно так: муж-араб не должен изменять жене и во время военных действий не может совершать насилие над мусульманками — а к не мусульманкам это не относится; при этом он считает себя исполняющим заповеди. У христиан таких двойных стандартов нет: если воин совершает насилие на территории побежденного народа, не важно, христиане они или нет, наша вера рассматривает это злодеяние как тяжкий грех.

Христос саму суть вопроса: «А кто мой ближний, по отношению к которому я должен соблюдать заповеди и которого должен любить?» выворачивает наизнанку. Он говорит, что нет круга людей, которых Бог назначил твоими ближними, ты не являешься кому-то ближним по определению, а сам становишься ближним тому страдающему человеку, которому можешь оказать милосердие. Кто из этих троих, думаешь ты, был ближний попавшемуся разбойникам? Христос ответил законнику вопросом на вопрос (хотя сама эта манера может показаться неучтивой и невежливой), потому что «кто мой ближний?» — это вопрос не к Богу, а к человеку. Христос показывает, что неправильно пытаться найти некое множество людей, по отношению к которым я должен соблюдать заповеди, а надо самому творить это множество, сделать ближними всех.

Мне рассказывал один фронтовик, как он в 41-м году 18-летним мальчишкой попал на фронт. Стоя в окопе с винтовкой, метрах в семи он увидел немца, который наставил на него автомат. А этот советский пехотинец не мог развернуть свою большую винтовку-трехлинейку внутри окопа, потому что на ней был надет штык. Шансов выжить не было никаких, спрятаться некуда. И вдруг немец делает движение автоматом: «беги». И он убежал. Немец должен был выстрелить, но не стал, он этого чужого русского паренька сделал своим ближним, оставив ему жизнь. Паренек прошел войну, женился, у него дети, внуки… Может быть, тот немец совершил много злодеяний, может, нет, мы не знаем, но это был подвиг добродетели.

Христос нарочно приводит совершенно немыслимый для Его слушателей пример — самарянина. Те, кто должен был исполнять закон Божий, иудеи-единоверцы, прошли мимо несчастного, израненного разбойниками. Священник и левит, потомственные служители храма, не приняли его за ближнего и не стали для него ближними. Самарянин же мог пройти мимо, и никто бы его не осудил, но он остановился.

Кто такие самаряне? Самария была последней столицей Израильского царства, ее разрушили ассирийцы, всех жителей угнали в другие земли Ассирийской империи, а в Самарию переселили язычников. Ассирийцы так поступали с завоеванными народами, чтобы, оторвав людей от родины, от корней, от святынь, полностью подчинить их. Восстания они подавляли с неимоверной жестокостью; есть сведения о том, что воины, исполнявшие обязанности палачей на покоренных территориях, сходили с ума. Смешавшись с остатками израильтян, переселенные язычники стали новым народом. Самаряне сохранили ветхозаветную израильскую веру с большими искажениями. Поэтому между ними и иудеями была не просто неприязнь, а настоящая ненависть. В Евангелии самарянка с удивлением говорит Иисусу: как Ты, будучи Иудей, просишь пить у меня, Самарянки? Ибо иудеи с самарянами не общаются (Ин. 4: 9). Иудею запрещалось даже разговаривать с самарянином, а если приходилось с ним соприкасаться, например что-то у него купить, иудей после этого мыл руки. Неприязнь к самарянам была сильнее, чем к язычникам — с которых ну что возьмешь… Самаряне же, будучи с точки зрения иудеев язычниками, претендовали на правоверность.

Самарянина никто бы не осудил, пройди он мимо попавшего в беду, — ни иудеи, ни соплеменники. Чужака можно было оставить умирать у дороги, но он так не сделал, как мы бы сейчас сказали, он потратил свои ресурсы — время, силы, деньги, — чтобы незнакомый человек, принадлежавший к враждебному народу, остался жив. И его коммерческое предприятие, ради которого он, наверное, путешествовал, полностью потеряло смысл. Но он обработал раны несчастного вином — единственным доступным тогда дезинфицирующим средством, полил ранозаживляющим — оливковым маслом, положил раненого на осла, а сам пошел пешком по пыльной каменистой дороге. Добравшись до гостиницы, оплатил проживание и лечение и сказал хозяину, с которым, видимо, был знаком, что на обратном пути еще даст денег, сколько понадобится. Вот так он принял в сердце пострадавшего и стал ему ближним.

Христос говорит законнику: иди, и ты поступай так же. Не ограничивай список людей, которым надо помогать, любой, кому ты можешь и захочешь помочь, станет ближним. В этом проявится твоя любовь, и он ответит тебе любовью.

Святые отцы, объясняя эту притчу, говорят, что израненный, избитый и обворованный путешественник — образ человека: он лежит у обочины жизни и не может дойти до Царства Божьего. А добрый самарянин — образ Христа: когда те, кто могли помочь, не захотели и прошли мимо, Сам Христос пришел и помог человеку излечиться и ожить.