Весна 867
38
Йорвик был похож на прежний и все-таки претерпел серьезные изменения. Здания, улицы, кривые переулки остались теми же, но беззаботный городской шум, ранее царивший здесь, сменился тихой атмосферой подавленного страха, окутавшей город словно туманом. Кое-где попадались силуэты людей, которые трусливо спешили проскользнуть вдоль стены и скрыться из виду. И хотя полностью сгорело лишь несколько домов, во многих жилищах были выбиты двери, а мебель и домашняя утварь разбросаны вокруг.
За три дня похода от побережья Нортумбрии стало ясно, что перемены затронули всю территорию страны. Поля не распаханы, заросли быльем и сорняками. Там, где прежде в низинах были хутора, теперь виднелись сожженные руины. Дружинники Ивара Бескостного с изумлением осматривались, в то время как молодые воины, набранные в Дюфлине, не видели в окружающем ландшафте ничего необычного, так как он был характерен и для Ирландии. Чем больше Ивар Бескостный обозревал представавшие его взору картины, тем сильнее мрачнел, и наблюдал за разведчиками-саксами, которые издалека следовали за нашей процессией. Когда мы переходили каменный мост, ведущий из римского города к порту на Усане, он фыркнул, увидев несколько драккаров, которые так и остались стоять у берега. Пока мы шли через неохраняемый порт и далее по Стенгэде, синие ледяные глаза ярла сверкали гневом.
Мы остановились у церковной площади. Она была пустынна, если не считать сидевших у колокольни четырех данов в кожаных штанах и куртках. Они распевали вису на монотонный мотив, но текст, искаженный пьяными гнусавыми голосами, было не разобрать. Ивар спрыгнул с лошади и встал рядом, расставив кривые ноги и вытянув руки в стороны.
– Что здесь происходит? – спросил он, не обращаясь ни к кому конкретно. Участники квартета замолчали и удивленно уставились на него.
– А что происходит? – Молодой человек с длинными светлыми волосами неуверенно поднялся с земли и, держась рукой за стену колокольни, вызвался объяснить происходящее: – Тут ничего не происходит. Вообще ничего. Вы опоздали.
– Куда опоздали?
– Все, что представляло хоть какую-то ценность, разграблено. У жирных торговцев отобрали все серебро. Жен их изнасиловали, а дочерей увели. Остальные горожане сбежали в леса. Крепкие воины изучили все уголки в поисках добычи, так что взять здесь больше нечего.
– Как вы думаете, что сказал бы на это Ивар Бескостный? – поинтересовался ярл, так как никто из четверки его не узнал.
Вместо ответа юнец высунул язык и издал протяжный звук испускания газов.
– Ой, не смешите мою задницу, какой Ивар Бескостный! – дерзко воскликнул он. – Он быстренько прискакал сюда и первым делом скрылся за воротами со своей долей добычи. Мы, настоящие мужики, даже не успели как следует накостылять ему.
Товарищи парня засмеялись и подняли кружки. Ивар мгновение стоял молча и смотрел на них, прежде чем дрожащим от распиравшего его гнева голосом задал следующий вопрос:
– Значит, все ушли?
Юноша, который еле держался на ногах, ответил:
– Сигурд Змееглазый со своей дружиной в триста человек занимает территорию епископства – если хочешь туда сунуться, разборки не избежать. Бьёрн Железнобокий пересчитывает серебро в тронном зале, больше ему ничего не надо. И никто из них не выходит в город, так что здесь можно делать что захочешь.
– И никто из них не попытался пресечь грабежи?
– А зачем? Ведь они пришли сюда лишь для того, чтобы набить свои карманы серебром.
Три мужика, сидевшие на земле, похабно загоготали.
– По крайней мере Змееглазый ни в чем себе не отказывает, – добавил один из них. – И естественные потребности неплохо удовлетворяет.
– Как это?
– Сигурд Змееглазый подыскал себе любовницу. Юную прелестную крошку. Говорят, дочку короля Эллы.
Ивар наслушался достаточно. Забыв обо всем на свете, он выхватил меч из ножен.
– Что ты хочешь… – не успел юноша договорить, как меч рассек ему горло, и он с хрипом опустился на колени. Кровь промочила куртку и брусчатку под ним.
Три его товарища тоже не успели ничего предпринять. Двух из них Ивар прижал к земле мечом и кинжалом, а Хальфдан Витсерк угрожающе зарычал, приставив острие копья к горлу их собутыльника. Юноши из Дюфлина не поняли, что происходит, а дружинники Ивара спокойно и со знанием дела наблюдали, как даны истекают кровью.
– Я хочу попросить вас об одном одолжении в обмен на ваши жизни, – спокойно обратился к пьяницам Ивар. – Идите в город и расскажите, что Ивар Бескостный вернулся и отныне с бесчинствами покончено. А потом отправляйтесь по домам. Если еще хотя бы раз вы попадетесь мне на пути, не надейтесь пережить встречу.
Трое данов побледнели, поняв допущенную оплошность, затрясли головами и собрались унести мертвого товарища.
– Оставьте тело на месте! Пусть люди, которые пройдут мимо колокольни, увидят, что происходит с теми, кто осмеливается нарушить спокойствие Йорвика.
Ивар обернулся на дружинников и повторил им свои слова. Сжимая в руке по серебряной монете, нерадивцы поспешили скрыться в городе.
– А мы поищем моих братьев, – сказав это, Ивар повернулся лицом к уродливому тронному залу над воротами с квадратной башней.
Четверо пропойц на площади были неосторожны в выборе слов, но они сказали правду. Бьёрн Железнобокий сидел под каменными сводами посреди тускло освещенного зала и пересчитывал серебро. На столе перед ним возвышались монетные столбики. В сундуке, привезенном олдерменом Осбертом на повозке, тоже блестели деньги. Железнобокий неспешно поднялся из-за стола, когда в зал вошли Ивар Бескостный, Хальфдан Витсерк и Уббе Сын Любовницы.
– Стало быть, вернулись, – констатировал седобородый великан.
– Чтобы навести порядок в этом хаосе, – резко ответил Ивар Бескостный.
Взгляд светло-серых глаз Железнобокого был нейтральным. В следующий миг он заметил Хастейна и просиял, на этот раз не удержавшись от улыбки.
– Рад видеть тебя, щенок, – пробурчал он.
– Взаимно, старый кобель.
Они хлопнули друг друга по ладоням, сжали кулаки и соприкоснулись лбами. Затем Бьёрн Железнобокий отпустил пасынка, который присел на край тронного возвышения. Железнобокий сложил руки на животе и принялся как ни в чем не бывало наблюдать за рыжебородым младшим братом. Хальфдан Витсерк и Уббе Сын Любовницы встали с двух сторон от выхода. Меня никто не замечал.
– Я жду объяснений, – начал Ивар Бескостный.
– Каких объяснений? – прогремел Бьёрн Железнобокий. – Объяснений того, насколько бесполезно призывать к дисциплине свободных воинов и отговаривать их от хулиганства? Того, как сложно прокормить армию в зимний период, когда снабжение оставляет желать лучшего? Насколько трудно сдержать оголодавших мужчин, когда монастыри высятся здесь на каждом холме? Мне нет нужды объяснять тебе то, что ты сам прекрасно знаешь.
Ивар Бескостный заскрежетал зубами. На лице Бьёрна Железнобокого не дрогнул ни единый мускул.
– Поэтому надо было натравить их на городское население?
– Я никого не натравливал. Наши люди – крепкие парни, вполне приспособленные действовать самостоятельно.
– Но ты не остановил их.
– Единственный способ остановить свободного человека – убить его. Мне надо было уничтожать своих ради защиты саксов?
Ивар махнул рукой и сбил один монетный столбик.
– А их серебро, видать, тебе по вкусу.
– Что верно, то верно, – кивнул Железнобокий и посмотрел на монеты, раскатившиеся по полу. – И могу тебя заверить, каждый отдал третью часть награбленного. Разве мы пришли сюда не для обогащения?
– Только не таким способом.
– Я не знаю иного способа.
Ивар понял, что бессмысленно упрекать старшего брата в том, что он действовал в соответствии со своей природой.
– Где Сигурд? Я слышал, он нашел себе любовницу.
– Это не любовница. Наш братец взял ее в жены по христианскому обряду.
– Неужто Сигурд крестился?
Бьёрн Железнобокий отреагировал на изумление Ивара беспощадным аргументом:
– Ты тоже.
– У меня была веская причина.
– Видимо, Сигурд и свою причину счел достаточно серьезной.
– Потому что она из королевской семьи?
– Из королевской? – переспроил Бьёрн Железнобокий.
– Я слышал, она дочь Эллы.
В эмоциональной броне Железнобокого наметилась веселая трещинка.
– Ходят слухи. Имя девки и впрямь звучит по-королевски и рифмуется с Эллой. А кто она такая на самом деле, комментировать не стану. Но ты и сам можешь наведаться к ним на территорию епископства. Они живут в доме, где саксы держали взаперти нашего отца. В комнате, которую теперь называют «гостиной Рагнара Лодброка». Там же можешь выяснить, куда девались наши люди. За эти вопросы отвечает Сигурд. Я контролирую финансы, как видишь. Ради нашего общего блага.
Ивар Бескостный развернулся, молчаливым жестом велел Уббе Сыну Любовницы и Хальфдану Витсерку следовать за ним и вышел в сводчатый дверной проем.
Я остался стоять на месте. Бьёрн Железнобокий и Хастейн выжидательно смотрели на меня.
– Будет лучше, если ты уйдешь, – наконец сказал Хастейн. – Нам с Бьёрном многое надо обсудить.
39
Я следовал за Иваром Бескостным, Хальфданом Витсерком и Уббе Сыном Любовницы на некотором расстоянии, мы шли по Педерсгэде мимо осыпающихся фасадов с забитыми окнами. Палисадники и дворы, огороженные деревянными изгородями по пояс, пустовали. На церковной площади под колокольней, в луже крови по-прежнему лежал труп юного дана. Трое сыновей Лодброка прошествовали по толстому слою грязи, устилавшему площадь, и направились к воротам епископства.
Десяток широкоплечих норвежцев, стоявших на карауле у ворот, в свое время сопровождали Ильву во время ее нападения на монастырь Святого Кутберта. Поэтому они узнали меня и беспрепятственно пропустили на священную территорию.
Даже на просторных зеленых лужайках епископства не было ни души. Когда я подошел к «гостиной Рагнара Лодброка», примыкавшей к серой городской стене, обнаружил у двери тощего сакса в шлеме и доспехах, с копьем наперевес. Я узнал его по небритому лицу и крупному бесформенному носу.
– Стой! – заревел он при моем приближении.
– Ты не узнаешь меня, Эгберт? – обратился я к нему.
Сакс расслабился и опустил оружие.
– Ты тот самый молодой господин, что осенью сопровождал аббатского писца.
– А теперь я пришел сюда с Иваром Бескостным.
– Так оно явно получше. Ты знаешь, что у церкви больше нет средств, чтобы выплачивать мне жалованье? Сурово все получается. А деньги снова возвращаются в сундуки епископа. Всю зиму скандинавы просаживали серебро в городских кабаках. Теперь, когда они отправились опустошать остальную часть страны, всех саксов, которые заработали на их пребывании здесь, обязали платить церковный налог.
– Этельберт по-прежнему епископ? – спросил я.
– Ясное дело, – Эгберт глухо рассмеялся. – Он обратил в свою веру одного из знаменитых сыновей Лодброка – разве ему теперь нужно о чем-то беспокоиться?
Церковь совершила настоящий переворот, обратив в христианство Сигурда Змееглазого, и я мог лишь догадываться, как такое случилось. Эгберт сообщил мне подробности.
– Ведь баба Сигурда Змееглазого христианка. Ярвис, писец епископа, не один зимний вечер потратил на то, чтобы убедить его: хочешь взять ее в жены – придется принимать христианство. Ярл Сигурд долго не мог понять смысла этого действа, но в конце концов вера восторжествовала. Церковь заполучила мощного союзника. – Пожав плечами, Эгберт улыбнулся, обнажив два уцелевших зуба. – Может, навестишь ярла, как его братья? Я охраняю их с супругой покой, но они слишком благородны для беседы с таким, как я. Сурово все получается. Да и с серебром в последнее время туговато.
Он принялся откровенно разглядывать мою одежду, сшитую явно из более качественного материала, чем прежде. Я нащупал в кармане монету и протянул ему.
– Благодарю, юный господин. Я пропускаю тебя под твою собственную ответственность. Сыновья Лодброка затеяли перепалку, и воительнице, которую супруга Сигурда взяла себе на стражу, было велено избавляться от всех любопытных. Как будто больше никто не может справиться с этой обязанностью.
– Ильва находится в услужении у супруги Сигурда Змееглазого? – удивился я.
– Вот как произносится ее имя! А я всю зиму пытался к ней подобраться, но она всякий раз вышвыривала меня на лютый холод. Сурово все получается. Она очень даже ничего. Мне нравится, когда женщины ведут себя грубовато.
Посреди сторожевой комнаты с двумя альковами, расположенными вдоль внешней стены, стояла Ильва в узкой кожаной рубахе. На скрещенных руках сверкали серебряные браслеты. Она кивнула и, узнав меня, улыбнулась, обнажив крупные неровные зубы. За закрытой дверью, ведущей в гостиную с высокими потолками, сыновья Лодброка громко кричали и перебивали друг друга, их голоса сливались в неразборчивую какофонию. Я пытался понять суть спора, однако никто из четырех братьев, казалось, не был заинтересован убедить остальных – каждый стремился произвести как можно больше шума. В конце концов всех перекричал Ивар Бескостный, который тут же с упреком обратился к Сигурду Змееглазому:
– Город разорен, торговля заброшена. Я сделал тебя ответственным за завоеванную нами территорию, а ты только и занимаешься тем, что валяешься здесь со своей бабой! А теперь еще оказывается, ты распустил наших воинов болтаться по всей стране!
Сигурд Змееглазый молчал в ответ – видимо, события развивались для него слишком стремительно. Но вместо него на языке саксов запротестовала женщина:
– Я не любовница, я его жена! Я дочь…
– Мы уже поняли, – хриплым дрожащим голосом перебил ее Хальфдан Витсерк, – что ты, тварь, вынудила нашего брата взять тебя в жены. Но все в курсе, что королевского в тебе не больше, чем в нашей матери. Так что можешь не свистеть.
Реплика, свидетельствующая об осведомленности братьев о низком происхождении Аслауг, или, точнее, Краки, парализовала меня. Вряд ли они хотели, чтобы у этого разговора были незваные свидетели. Я собрался уходить. Ильва удержала меня, опустив на плечо тяжелую руку и одарив выразительным взглядом близко посаженных глаз.
– Ваши обвинения вздорны! – воскликнул Сигурд Змееглазый, которому наконец удалось взять слово. – Моя жена ни к чему меня не вынуждала. Я сам захотел жениться, и не вмешивайтесь! Когда вы вернулись?
– Только что, – буркнул Ивар Бескостный.
– Сегодня? Из Ирландии?
– Откуда ж еще? – взбесился Хальфдан Витсерк.
Остальные молчали, давая Сигурду Змееглазому возможность осмыслить новые обстоятельства. Уббе Сын Любовницы первым потерял терпение:
– Где войско? – спросил он.
– Разбежалось и разоряет страну.
– Мы это и так знаем, – сказал Ивар Бескостный. – А почему так получилось? Разве я не просил вас с Бьёрном охранять Йорвик?
– Бьёрн сидит в тронном зале, – сообщил Сигурд.
– Мы это и так знаем, – повторил Ивар Бескостный.
Два других сына Лодброка вздохнули и нетерпеливо заворчали, а рыжебородый ярл ясно дал понять младшему брату, что ему плевать на то, чем занимаются воины, интересует лишь их местонахождение. Кроме того, он хотел бы знать, почему Сигурд не удержал армию в Йорвике.
– Если бы я это сделал, от города ничего не осталось бы, – ответил Сигурд Змееглазый с такой интонацией, словно все несправедливости мира обрушились на его хрупкие плечи.
– Речь идет не только о том, чтобы сохранить Йорвик. – Ивара Бескостного явно сильно раздражало тугодумство брата. – Ты и сам понимаешь, что, если замирает торговля, от стен и зданий нет прока.
– А ты не пробовал вести торговлю, когда на каждом углу тебя подкарауливает кучка жадных до серебра разбойников? Почему я должен был выполнять эту задачу? Лучше поблагодари меня за то, что тут не произошло еще больше убийств.
Ивар Бескостный, несомненно, понимал, перед каким выбором оказался Сигурд, но не собирался менять свое мнение под влиянием фактов.
– А как обстоит дело с королем Эллой? Его шпионы следовали за нами всю дорогу от побережья. Он наверняка видел, что наши воины бродят по Нортумбрии. И знает, что Йорвик не охраняется.
– Король Элла сидит в монастыре в Креке и брюзжит. У него недостаточно сил для нападения. Я оставил в своей дружине столько воинов, чтобы защитить городские стены.
– У тебя триста человек. Саксы могут собрать несколько тысяч.
Чувствуя необходимость помочь мужу отстоять правоту, в разговор вновь вмешалась женщина:
– Сигурд старался, насколько было в его силах, – заверила она на наречии саксов, хотя было очевидно, что ей понятен разговор, который велся на скандинавском языке.
– Заткнись, сучка! – рявкнул Хальфдан Витсерк. – Тебя это вообще не касается. Предположим, ты спишь с ней, Сигурд, но как ты решился жениться на этой шлюхе?
– Она не… – выступил было в защиту супруги Сигурд Змееглазый.
– Это я взяла его в мужья, – перебила женщина, видимо, желая защитить свою честь самостоятельно. – И если ты думаешь, что твой брат забыл, как ты со мной поступил, тебе придется изменить свое мнение на этот счет.
– А как я поступил? – удивился Хальфдан. – Чтобы трахаться, нужны двое, потаскуха. Насколько я помню, ты сама раздвинула ноги.
– Значит, память тебя подводит точно так же, как и твой говенный член.
Жена Сигурда обладала голосом ангела и лексиконом площадной шлюхи.
– Поостерегись запятнать мое честное имя, вероломная тварь! – проревел Хальфдан Витсерк, который решил не поддаваться на провокации.
– Самое забавное, Хальфдан, – ответила она без всякого веселья в голосе, – что ты много говоришь о своем честном имени, хотя оно давным-давно потеряно.
– Что ты вообще знаешь о чести, прыгая из одной койки в другую?
– Да уж побольше тебя, который считает изнасилование доблестным поступком.
– Замолчите вы наконец! – призвал к порядку Ивар Бескостный. – Чем закончится наша встреча, если мы будем пререкаться по пустякам?
– Пустяк, – тут же нашлась женщина, – вот правильное слово для описания детородного органа Хальфдана Витсерка.
Кем бы эта женщина ни была на самом деле, она бросила вызов младшему сыну Лодброка. А это игра с огнем. За дверью повисла тяжкая угрожающая тишина.
– Поздравляю, Сигурд, – сказал Хальфдан после долгой паузы. – Ты отыскал себе настоящую мегеру.
– Какой бы ни была моя жена, тебя это не касается, – парировал Сигурд Змееглазый. – И у тебя нет причин выражать недовольство. Ты упустил свой шанс. Теперь она моя.
– Если ты еще не понял, что шлюха врет тебе, нам не стоит больше разговаривать. – В голосе Хальфдана Витсерка звучала мрачная угроза. – И нечего христианским псам на меня полагаться.
– Ох, как обрадовался бы Рагнар Лодброк, услышь он вашу перепалку! – вмешался в беседу Уббе Сын Любовницы.
– Я не желаю слышать ни единого слова о Рагнаре! – Произнесенное вслух имя отца вывело Хальфдана Витсерка из равновесия. – Старый говнюк мертв, и прекрасно.
– Хоть в чем-то наши мнения сходятся, – сказал Сигурд Змееглазый.
Я внимательно слушал, пытаясь найти в словах братьев хоть какой-то здравый смысл. Получается, сыновья Лодброка, собравшие невиданную по численности армию, чтобы отомстить за гибель отца, были рады его смерти?
– Да уж, по крайней мере, в этом вопросе наши взгляды одинаковы, – согласился Ивар Бескостный. – Разве этого мало, чтобы держаться вместе?
– Только в данный момент, – неохотно признал Хальфдан Витсерк.
– До поры до времени, – заметил Сигурд Змееглазый.
Даже Уббе Сын Любовницы утвердительно буркнул что-то.
– Прекрасно. Значит, эту тему мы больше не обсуждаем. – Ивар Бескостный перешел к другому вопросу. – Нам нужно защитить королевство, и пора предпринять шаги в этом направлении. Сигурд, ты немедленно отправляешься за пределы города и будешь призывать воинов вернуться в Йорвик. Хальфдан и Уббе, вы поедете с ним. Мы с Бьёрном останемся здесь и организуем оборону.
– Это несправедливо, – заныл Сигурд, так и не поняв, зачем созывать войско. – Вы не представляете, какие тут начнутся брожения, если три тысячи воинов будут сидеть в Йорвике без дела.
– Я позабочусь о том, чтобы обеспечить их делом.
Аудиенция в гостиной закончилась. Ильва жестом показала мне, чтобы я уходил. Я успел прыгнуть в один из альковов, примыкающих к внешней стене, и из своего укрытия увидел, как Хальфдан Витсерк покидает комнату. Судорожные спазмы поражали его гладковыбритое лицо один за другим. За ним следовали Ивар Бескостный и Уббе Сын Любовницы, понимающе переглядываясь. Сигурд Змееглазый ждал, пока все уйдут.
– Я боюсь, что Хальфдан захочет отомстить за унижение, хотя это необоснованно, – обратился он к Ильве, коснувшись изящного браслета из крученого серебра в виде двух переплетающихся змей, украшавшего его правую руку. – Тебе лучше позаботиться о моей супруге в мое отсутствие.
– С радостью, ярл Сигурд.
В следующий миг Сигурд, видимо, решил, что змеиный браслет будет слишком щедрым даром для Ильвы и протянул воительнице другое, более простенькое украшение, прежде чем покинуть помещение и последовать за братьями.
– Тебе стоит кое с кем встретиться, Ивар, – сказал он, судя по всему, забыв о незаслуженных обвинениях в свой адрес. – Браги Боддасон пришел в Йорвик.
Ильва прикрыла дверь и жестом сообщила мне, что я должен выйти из дома незамеченным, когда братья скроются из вида.
– Завтра в «Хромом Борове», – еле слышно прошептала она, прежде чем удалиться в гостиную с высоким потолком к супруге Сигурда Змееглазого, за безопасность которой теперь несла ответственность.
– Что бы я без тебя делала, Ильва! – воскликнула женщина, театрально зарыдав.
– Вы лукавите, госпожа, – ответила Ильва на наречии саксов, в овладении которым сильно преуспела за минувшую зиму.
– Быть может, ты считаешь меня виновной в том, что Хальфдан Витсерк неправильно трактовал мои намерения?
– Ни в коем случае, госпожа.
– Я поступила так, как поступила бы любая женщина на моем месте. Кроме тебя, Ильва. С твоей внешностью невозможно соблазнить двух мужчин одновременно. И даже одного.
– Это ясно, госпожа, – сухо отозвалась Ильва.
Трещина в стене алькова позволяла мне видеть небольшой кусочек гостиной. Мебель была расставлена точно так же, как в тот день, когда я побывал здесь вместе с Эгбертом и Ярвисом – только на столе у дальней стены теперь стояло большое зеркало в серебряной раме. Перед ним сидела жена Сигурда.
– И все же, – добавила она, расчесывая длинные темные волосы резным костяным гребнем, – должна признаться, что опрятность Хальфдана меня привлекает, хотя выглядит он не так хорошо, как Сигурд. Да и без одежды он не так уж плох, как я о нем высказалась. Но женщинам часто приходится говорить такие вещи, чтобы приструнить мужчин.
Удовлетворенная результатом расчесывания, она отложила гребень.
– Ты ведь видела, как подействовали мои слова? – продолжала она. – Обратила внимание, как сверкнул взгляд Хальфдана? Можешь представить себе, чтобы кто-то другой позволил себе сказать ему такое? Он тут же убил бы этого человека. Поверь, он все еще желает меня. А я, честно признаюсь, начинаю уставать от бесконечных жалоб мужа на то, как несправедливо все к нему относятся.
Вздохнув, она повернулась к воительнице. Я впервые увидел ее лицо и в изумлении отпрянул в темноту алькова.
– Знаешь, что, Ильва? Если бы Хальфдан Витсерк не отправился в Ирландию, возможно, я предпочла бы его.
У супруги Сигурда было овальное лицо правильной формы, аккуратный носик, пухлые губы и большие синие глаза.
Это была Белла, дочь кузнеца Альтона.
40
– Я не понимаю, – повторял я вновь и вновь на следующий день, сидя в обществе Ильвы в зале «Хромого Борова».
Оказывается, не все жители Йорвика покинули город. Усатый хозяин трактира, например, процветал. Пиво у него всегда было безупречным, а скандинавы ценили хорошую выпивку. Кроме того, он шел в ногу со временем и нанял пятерых широкоплечих викингов, чтобы обеспечить безопасность своего заведения. Они сидели в баре, то и дело поднимая кружки, и болтали.
– Это не так уж сложно, – сказала Ильва, поднося кружку к губам. Серебряные браслеты на ее запястьях блеснули, отразив пламя камина.
– Но я же видел, как Хальфдан убил Беллу и как ее тело сгорело в погребальном костре Рагнара Лодброка.
– А я видела кое-что другое. – Ильва поставила пустую кружку на стол и протяжно рыгнула.
Скандинавы-охранники неожиданно захлопали в ладоши.
– Я видела, как четверо братьев по очереди заходили в шатер. Последним был Хальфдан Витсерк. Он помог Белле пролезть в отверстие, проделанное в постаменте под шатром, и проводил ее в подземный ход, через который она сбежала, пока разгоралось пламя. В этом нет ничего веселого, но это лучше, чем остаться лежать рядом с трупом Рагнара. Белла вернулась в мою палатку, в то время как все остальные были поглощены праздником.
– Но… – Мне все еще было трудно осознать произошедшее. – К чему это?
– Вся армия была наслышана о прекрасной деве, которой уготовано сопровождать Рагнара Лодброка в царство мертвых. Требовалось подтвердить эти слухи ради поддержания морального духа.
Интонация Ильвы свидетельствовала о том, что я тогда слишком медленно соображал. Конечно, она была права. И кто угодно растеряется, когда сталкиваются разум и чувства.
– Я имел в виду, – пояснил я, – почему сыновья Лодброка оставили Беллу в живых?
– Сигурд Змееглазый влюбился в шлюшку, как только увидел ее. А она в него, если верить тому, что утверждала девчонка, приговоренная к смерти. Но, как ты слышал, она и на Хальфдана запала. В течение десятидневного периода траура, свободно расхаживая по лагерю, она встречалась с ними по очереди. И всегда в моей палатке. Поэтому я бродила неподалеку от твоей темницы, как бездомная.
– То есть, идя к погребальному костру, она уже не была девственницей?
– Смею тебя заверить, девственность она утратила задолго до этого.
В Тевринтоне я часто наблюдал за Беллой из укрытия, когда она с двумя ведрами шла с колодца, а однажды видел ее обнаженной во время купания. Я предполагал, что она была невинной, – такому впечатлению полностью соответствовал ее облик. Мое увлечение этой девушкой было незрелым и, как выяснилось, бесперспективным. По одной простой причине.
– Белла – моя сводная сестра, – признался я. – У нас один отец.
Ильва выпрямилась и уставилась на меня.
– Она знает об этом?
– Нет. И ей незачем это знать. Да она бы и не поверила.
Ильва жестом попросила трактирщика принести нам еще по кружке. Мы долго сидели молча, потягивая пиво, нагретое до идеальной температуры. Ильва прервала молчание:
– Насколько я знаю, Белла не отдалась ни одному из двух поклонников, пока не удостоверилась, что те уговорили старших братьев оставить ее в живых. Она умеет обращаться с мужчинами.
– Ты думаешь?
– Она делает все необходимое, чтобы выжить. – Ильва помолчала, а затем добавила: – Хотела бы я быть столь же мудрой в ее возрасте.
Она погрузилась в размышления о событиях своего прошлого, о которых я узнал гораздо позже. Наконец она выпрямилась и сказала:
– Может, Хальфдан взял ее в палатке силой. Может, она добровольно отдалась ему. Я не знаю. Но я точно знаю, что она воспользовалась этим обстоятельством, чтобы посеять вражду между братьями.
– Почему ты не рассказала мне об этом раньше? – спросил я. – Я считал, что мы друзья.
– Сложно считать другом того, кто не держит обещания.
Из глубин моей памяти, подобно звону церковного колокола из-за горизонта, всплыло воспоминание.
– Ты по-прежнему мечтаешь о серебре Святого Кутберта?
Она мрачно кивнула.
– Я не мог предать брата Ярвиса, – сказал я. – Сохранность реликвий важна для его положения.
– Я понимаю. Но для меня важно их заполучить. Я обещала своим воинам добыть серебро. Они верили моему обещанию. Верили, что я щедрый «даритель колец».
Словосочетание, которое я не раз слышал от других, на этот раз заставило меня вспомнить счастливые лица викингов в тот момент, когда Ильва сломала свои последние браслеты и разделила кусочки между дружинниками. Неужели военные союзы скандинавов и впрямь строились исключительно на личной выгоде каждого участника?
– А как же преданность вождю? – спросил я. – Личная симпатия? Родственные связи? Разве некоторые из твоих дружинников не служили еще твоей бабке Лагерте?
– Да, и еще двум ярлам после нее. Службой у последнего они были крайне недовольны. Слишком он был скупой. Поэтому десять лет назад мне удалось уговорить некоторых из них отправиться со мной в военный поход. При случае мы ограбили монастырь. Там и следует искать источник моей удачи, которая настигала меня снова и снова. С тех пор я участвовала в других военных походах, столь же счастливых. Фрисландия, Вирланд, королевство франков. Я прославилась благодаря своему чутью на монеты и щедрому распределению сокровищ. Такова была основа моей власти. В последнее время мне этого недостает. Здесь, в Англии, все оказалось поставлено с ног на голову. Тот, на чьей стороне боги, собирает огромные толпы сторонников. Никто не пойдет за ярлом, у которого не набита мошна. Десять из моих дружинников охраняют территорию епископства по приказу Сигурда. Еще пятеро сидят здесь за два кусочка серебра в день и неограниченное количество пива.
Она кивнула на охранников в баре.
– Неужели положение скандинавского ярла настолько шаткое? – удивился я.
– Все может измениться в любой момент, – подтвердила она. – Но Сигурд Змееглазый не доверяет заботу о своей супруге никому из мужчин, так что я пригодилась. И постепенно, вероятно, завладею тем, что ты не помог мне добыть.
Рассматривая серебряные браслеты у нее на запястьях, я думал о том, что раз одного ярла так легко свергнуть, то и с другим можно проделать то же самое.
– Ильва, я обещаю тебе помочь восстановить положение и вернуть дружину, если ты этого желаешь.
Ее грубое лицо расплылось в кривой усмешке.
– И как ты это устроишь, Рольф Дерзец?
Нашу беседу прервал оборванец, заполнивший трактир вонью немытого тела и гнилого дыхания. Он открыл дверь и, ко всеобщему изумлению, заорал:
– Саксы приближаются!
Пятеро скандинавов, сидевших у бара, вытянули шеи и начали озираться, переваривая полученное сообщение. Затем вскочили на подкашивающиеся ноги и бросились к двери. Мы с Ильвой последовали за ними на улицу и очутились у ветхой двойной башни, возвышающейся над восточными воротами. Мы вскарабкались по лестнице, ведущей к брустверу, и устремили взгляды на лежавший перед нами плоский ландшафт.
Растянувшаяся колонна, состоявшая из воинственно настроенных людей, лошадей и повозок, двигалась к городу по римской дороге с востока. Даже на расстоянии бросалось в глаза, что их одеяние и вооружение пестрое и разномастное. Некоторые держали в руках тяжелые топоры и полуторные мечи, другие несли нож, косу или вилы. Лишь несколько воинов были облачены в кольчуги и шлемы. Но все шагали молча и решительно. Это был фирд – крестьянское ополчение, созванное на защиту королевства под руководством группы влиятельных саксов. Над всадниками, возглавлявшими процессию и сверкавшими отполированным металлом доспехов, развивался стяг с красным боевым топором на белом фоне: это было знамя олдермена Осберта.
Ильва прищурилась и стала молча считать.
– Около тысячи человек.
– Сможем отбиться?
– Смею надеяться. Их достаточно для осады города, но не для взятия крепости, которую защищают триста викингов. Что они могут предпринять?
Вопли и крики послышались с северной части стены, находившейся за постройками епископства и деревьями. Мы начали проталкиваться вдоль бруствера. У каменного бастиона в северном углу стены остановились и вытянули шеи. Многие столпились на полукруглой площадке бастиона.
Скандинавы смотрели и указывали пальцами на римскую дорогу, серой стрелой вылетающую из леса с северо-запада. Оттуда к Йорвику приближалась еще одна колонна. Она, как и первая, тоже состояла из разношерстных, но решительно настроенных людей. На знамени этого войска красовался белый крест на черном фоне.
– Король Элла, – констатировала Ильва. – Не меньше тысячи двухсот человек.
Армия Эллы соединилась с войском Осберта на расстоянии выстрела от города. Два предводителя выехали вперед и встретились под светлой зеленью лесной опушки. Они сдержанно поприветствовали друг друга и больше не обращали друг на друга внимания. Многочисленные всадники и крестьяне распределились по полям и лугам, словно заранее обсудили позицию каждого участника, а организация осады Йорвика представлялась им чистой формальностью.
Ополченцы втыкали в землю заостренные жерди через равные интервалы. Чтобы препятствовать нашей контратаке, они создавали насыпи и канавы. Всего за час объединенное войско саксов затянулось вокруг города серо-коричневым ремнем. Даже таким невеждам, как я, было ясно: армия общей численностью в две с лишним тысячи человек вернет Йорвик в руки саксов.
– Вот как изменчива удача, – сухо прокомментировала ситуацию Ильва.
41
Военная удача и впрямь переметнулась на сторону саксов. За несколько часов они взяли Йорвик в полукольцо – от берега Усана оно пересекало луг с севера и спускалось на поля к востоку. На мосту у порта саксы соорудили каменную баррикаду, чтобы никто не мог просочиться из города этим путем. К югу от Йорвика они разбили главный военный лагерь в тени мистического овала римских развалин, прямо среди пастбища с гуляющими быками и овцами, а сами обосновались за каменной стеной высотой по пояс. Рабы пытались сложить костер из свежих ветвей, воины чистили оружие и, стиснув зубы, косились на город. Очевидно, два предводителя саксов намеревались организовать атаку с юга. На первый взгляд, это казалось странным: укрепления Йорвика с южной стороны были гораздо мощнее, чем с восточной, где отверстия в каменной кладке на протяжении многих метров были заткнуты отвалившимися от римских построек камнями и прогнившей древесиной. В том, что это намерение увенчается успехом, судя по всему, никто не сомневался.
Из двух башен тронного зала – самых высоких точек города Ивар Бескостный и Бьёрн Железнобокий наблюдали за происходящим, делали выводы и планировали стратегию обороны. В чем ее суть, они не рассказывали, но инструкции Ивара выполнялись беспрекословно. Вскоре несколько рабочих бригад начали срывать дома, стоявшие вплотную к Королевским воротам. Работа двигалась споро, к вечеру за массивной постройкой расчистили пространство длиной в шестьдесят и шириной в сорок шагов. Древесину, оставшуюся от срытых домов, использовали для спешного обнесения освободившейся территории баррикадами и земляной насыпью. На грязной площади еще проступали очертания домов и южного конца Педерсгэде в виде больших и маленьких отверстий в земле по периметру ровного узкого прямоугольника. Дома, примыкавшие к церковной площади, остались на месте, но саму улицу окружили частоколами и земляными насыпями. За Королевскими воротами всего за несколько часов выросла небольшая временная крепость с узким входом с юго-западной стороны.
Все эти меры предосторожности не создавали впечатления, что мы готовы дать отпор, скорее наоборот – что заранее сдались. Видимо, Ивар Бескостный и Бьёрн Железнобокий осознавали, что не выдержат осаду, и готовились защищаться на улицах города после того, как стены возьмут штурмом.
Вечером, когда тьма положила конец всем работам, скандинавов охватило уныние.
Уставший и голодный, я бродил между кострами, разожженными утомленными дружинниками Сигурда Змееглазого на остатках древесины. Ильва вернулась в епископство к Белле, а я тщетно пытался найти знакомые лица, слушая обрывки разговоров.
– И на что рассчитывает ярл Ивар со всеми этими приготовлениями? – спрашивал один.
– Понятия не имею, – отвечал ему другой. – Но если он думает, что эти дрова помогут нам сдержать атаку саксов, ему придется изменить свое мнение.
– Нам предстоит обороняться на улицах города.
– Бороться за каждый дом.
– К завтрашнему вечеру все мы погибнем.
– Как Рагнар Лодброк.
Собравшиеся вокруг костра викинги обратили взгляды на воина, произнесшего имя знаменитого дана. Это оказался невысокий, крепко сложенный и в общем неприметный человек с толстыми губами и носом, торчащим на бородатом лице как пробка. На рукаве его шерстяной накидки красовался один-единственный браслет из крученого серебра – тяжелый, искусно обработанный, он представлял собой двух переплетенных змей с высунутыми жалами.
– Да что ты вообще знаешь о смерти Рагнара Лодброка? – спросил у него один из присутствующих.
– Многое, о чем не стоит молчать теперь, когда всех нас можно считать мертвецами.
Мужчина со змеиным браслетом уселся поудобнее.
– Многие из вас, – начал он, – недавно прибыли в Англию, не имея другой цели, кроме обогащения. Мы же, ступившие на эту землю вместе с сыновьями Лодброка почти два года назад, знаем, что изначальная причина нашей высадки здесь была иная, а именно – кровная месть.
Я подробнее рассмотрел говорившего. За год, проведенный среди скандинавов, я ни разу его не видел. В таком большом и неспокойном войске легко обознаться. И все же он казался хрупким для долго воюющего человека.
– Рагнар Лодброк, – продолжал он тем временем, – за год до этого отправился в поход, чтобы завоевать земли короля Эллы, всего с парой кораблей, ибо, как он сказал королеве Аслауг перед отъездом, «нет ничего доблестного в том, чтобы завоевывать новые земли многими кораблями, и если я потерплю поражение, лучше лишить собственное королевство всего нескольких мужей». И случилось так, что Рагнар столкнулся с таким сильным ветром, что оба его судна разбились у берегов Нортумбрии. И все же он сам и все его войско выбралось на сушу, сохранив одежду и оружие. И к какому бы селению, городу или крепости он не подходил, он все их захватывал.
Неказистый мужичок быстро завладел вниманием слушателей. Его вещающий голос обладал едва ли не гипнотическим эффектом. Из посторонних звуков повествование сопровождал лишь треск сучьев в костре.
– Король Элла обратился к своему войску: «Если вы узнаете среди воинов Рагнара Лодброка, не нападайте с оружием, ибо у него есть сыновья, которые никогда не оставят нас в покое, если он погибнет». Во время битвы Рагнар один прорывал строй саксов, а удары его были столь яростны, что он сокрушал и шлемы, и щиты, и никто не мог выстоять против него. Ни кулак, ни направленная в него стрела, никакое иное оружие не могли нанести ему вреда, и он не получил ни единой раны, хотя все воины пали, а его самого стиснули щитами и так пленили. Его спросили, кто он такой, но он молчал, отказываясь отвечать. Тогда король Элла приказал: «Киньте своенравного воина в змеиную яму. Если он скажет что-нибудь, из чего можно будет заключить, что перед вами Рагнар Лодброк, немедленно вытащите его». Рагнар долго просидел со змеями, но они не трогали его. В конце концов король саксов потерял терпение и приказал: «Снимите с него верхнюю одежду». И когда это было сделано, змеи повисли на нем со всех сторон. Гадюки впивались в кожу и вгрызались во внутренние органы, печень оказалась выедена напрочь, а самая толстая и длинная змея глодала сердце, став его жестоким палачом.
Воины, собравшиеся вокруг костра, едва переводили дух от потрясения. И у меня по спине бежали мурашки, но лишь от возмущения: этот прощелыга, не имеющий представления, о чем он говорит, завоевывал себе популярность насквозь лживым повествованием.
– И вот король Элла отправляет к сыновьям Рагнара Лодброка посланцев с сообщением о смерти отца. Посланники прибывают в зал в городе Дюфлин, где в это время происходит пир, и подходят к трону, на котором возлежит Ивар Бескостный. Сигурд Змееглазый и суровый Хальфдан Витсерк играют в настольную игру, а Бьёрн Железнобокий вырезает древко копья.
Смена времени повествования с прошедшего на настоящее заставляет слушателей вживаться в происходящее. Костер перед нами превращается в камин в зале Дюфлина. В отсветах пламени из тьмы выступают размытые силуэты сыновей Лодброка и их дружинников. Я понимаю, что лишь великому скальду доступно столь мастерское владение повествовательными приемами.
– Посланники Эллы почтительно приветствуют Ивара, и он отвечает на их приветствие. Спрашивает, откуда они явились и какие вести принесли. Те отвечают, что король Элла прислал с поручением сообщить о смерти Рагнара, а затем подробно рассказывают о случившемся. «Пока ваш отец умирал, – завершают они свой рассказ, – он долго пел о своих подвигах, а под конец сказал: „Если бы только поросята знали о страданиях старого кабана, тут же бросились бы ему на помощь и затеяли бы в хлеву битву великую“».
Воины с одобрением закивали: все согласились, что такие слова достойны истинного короля. Поддавшись единому порыву, я не мог оторвать взгляда от полных губ скальда.
– Услыхав новость, братья реагируют на нее по-разному: Сигурд Змееглазый вонзает нож, которым имеет обыкновение подрезать себе ногти, в руку, чтобы легче перенести горе. Хальфдан Витсерк так крепко сжимает в кулаке игральную фишку, что из-под ногтей у него брызжет кровь. А Бьёрн Железнобокий сдавливает древко копья с такой силой, что на дереве остаются вмятины от пальцев. Но рыжебородый Ивар Бескостный не замечает происходящего вокруг. Он спокойно беседует с посланниками и расспрашивает их о подробностях гибели отца. Когда же младший брат Хальфдан Витсерк предлагает пытать и казнить людей Эллы, рыжебородый ярл обрывает его на полуслове и заявляет, что посланников надо оставить в покое, пускай отправляются, куда пожелают. «Но здесь вы находитесь в опасности, – завершает свою речь Ивар, – а потому отправляйтесь домой. Ибо по тому, что вы видели и слышали, должны понять, что это злодеяние недолго останется неотмщенным». Выслушав вернувшихся посланников, король Элла приходит к выводу, что из всех братьев больше следует опасаться Ивара Бескостного, так как он воспринял весть о смерти отца наиболее хладнокровно.
Теперь я понимал, что сходство с реальными событиями, как и отличия от них, имеют большое значение. Я отступил подальше от костра в ожидании скорого завершения истории.
– И действительно, Ивар Бескостный, отправляясь в Англию на встречу с королем Эллой, предпочел хитрую уловку безрассудной смелости. В качестве залога грядущего мира он попросил у короля саксов столько земли, сколько охватит растянутая бычья шкура, и Элла согласился, сказав: «Это скромная просьба, я лишь могу порадоваться, что такой великий противник просит о столь малом». Но Ивар Бескостный разрезал бычью шкуру на узкие полоски и окружил ими участок земли такого размера, что смог построить на нем целый город. И город этот теперь называется Йорвиком, а Ивар Бескостный до сей поры является в нем правителем. А это подарок от него.
Скальд выудил из-под своей накидки небольшой бочонок и принялся наполнять из него кружки. Золотистая медовуха, струящаяся из бочонка, оказалась как нельзя кстати. Воины поднимали кружки и прославляли мудрость Ивара Бескостного.
– Должен признать, – воскликнул один из викингов, который прежде ругал частоколы, возведенные Иваром, называя их дровами, – за такого ушлого ярла не стыдно повоевать!
– Если он столь же щедро делится завоеванными сокровищами, как медовухой, – поддержал товарища другой воин, – стоит помочь ему отомстить за отца!
Вскоре скальд пропал. Собравшиеся вокруг костра скандинавы напрочь забыли о его существовании, ибо говорили теперь исключительно о своем сообразительном предводителе и его правом деле и предвкушали легкую победу над саксами, которую ему непременно даруют боги. А скальд тем временем подсел к другому костру, вокруг которого царило такое же уныние, и вновь поведал свою историю, по завершении которой откупорил еще один бочонок с медовухой. Он повторил представление пять раз, пока не настала глубокая ночь и звук его голоса не потонул в храпе притомившихся воинов.
Я шел за ним по брусчатке Стенгэде. Незадолго до выхода к порту на Усане он проскользнул между зданиями и остановился на углу двухэтажного дома, верхняя часть которого нависала над уличной грязью. Он начал подниматься по крутой лестнице. Когда башмаки оказались на уровне моего лица, я спихнул его со ступенек. Вскрикнув от неожиданности, он упал мне на руки.
– Запросто мог бы шею себе свернуть, – заметил я.
– Все из-за тебя, тупой сосунок. Что тебе надо?
– Я молод, это правда, – с такими словами я приставил нож к его горлу, – но, кажется, я лучше помню события, развернувшиеся в Нортумбрии.
Он понял, что я солдат из войска Ивара Бескостного и что я недоволен свободной интерпретацией летних событий. Его лицо с носом-пробкой выразило сожаление; он вытянул полные губы.
– Ах, я всего лишь скальд, – принялся оправдываться он. – Я действительно опоздал и не имел возможности прочувствовать драматизм развернувшегося действа на своей шкуре. Но я всегда готов выслушать, что говорят другие. И с готовностью оплачиваю полученный опыт, так что в следующий раз мой рассказ будет более точным.
Он вытащил из кармана пару монет и поднес к моему лицу. Несомненно, такой аргумент прежде выручал его в подобных ситуациях. Он даже не подавал особых признаков волнения, пока я не ответил:
– Впредь придерживайся собственной версии, Браги Боддасон.
– Ты знаешь мое имя?
Несмотря на обстоятельства, он был польщен.
– Я думаю, все, кто за последний год рассказывал мне о Рагнаре Лодброке, сравнивают свой повествовательный талант с твоим. А таких наберется немало.
Скальд молчал, пытаясь понять, хорошо это или плохо.
– Верно, – медленно сказал он наконец, – многое из того, о чем я рассказывал вечером, выдумка. В задачу скальда, поступившего на службу к влиятельному мужу, часто входит видоизменение истины.
– Можно ли доверять хоть какой-либо истории о Рагнаре Лодброке из тех, что тебе ведомы?
– Полагаться на единственную версию событий, пожалуй, никогда не стоит. Многие приукрашивают повествование, чтобы поддержать интерес слушателей.
– Мой интерес зачастую подкреплялся очередным подвигом Рагнара, но мне сложно составить о нем целостное представление.
На самом деле у меня создавалось не лестное впечатление о великом скандинавском герое, но мне хотелось подробно изложить суть своего вопроса.
– Мой друг Хастейн воспринимает Рагнара Лодброка как наглого недоумка и дамского угодника. Одна знакомая воительница называет его раздувшимся свиным пузырем. По версии Сигурда Змееглазого, его отец – хранитель правосудия. Когда о нем говорит Ивар Бескостный, отец предстает возвышенным поэтом. Бьёрн Железнобокий с трудом скрывает свое презрение к нему. А Уббе Сын Любовницы описывает его благородным защитником дам. Хальфдан Витсерк и вовсе избегает о нем говорить.
Упомянутые мною имена взволновали скальда – он понял, что я не так прост, как кажется, но разгадать, кто перед ним, не смог. Он осторожно двумя пальцами отвел от шеи острие моего ножа.
– Это правда, что Рагнар Лодброк – фигура, в которой все видят разные основополагающие черты образа. И все же главное – сохранить нить повествования, верно?
– Несомненно, ты прав, – согласился я, убирая нож. – История о гибели Рагнара не подверглась особым изменениям в твоем изложении. Его последние слова на удивление точны, по сравнению с остальными его репликами. По утверждению свидетеля, гибель Рагнара видели лишь король Элла и караульщик-сакс, но никто из них не знал скандинавского языка, так что они не могли бы передать его слова. Да и сам свидетель не имел такой возможности, ибо погиб в Дюфлине.
Браги Боддасон запричитал. Я схватил его за запястье и стянул с руки серебряный браслет с переплетенными змеями.
– Я уже видел эту вещицу, – сказал я. – Вчера, на правой руке Сигурда Змееглазого.
42
Хозяин «Хромого Борова» кивнул мне так весело, что концы его усов вздрогнули. Видимо, среди тех, кто находился в осажденном городе, он меньше других беспокоился о предстоящем дне. Среди множества гостей, расположившихся в зале с низким потолком и просаживающих последние деньги на пиво, я обнаружил Хастейна. Видимо, он давно здесь сидел, склонившись над кружкой. Он приветствовал меня решительным взглядом. Значит, его мучила не перспектива скорого поражения.
– Ты слыхал, что Сигурд Змееглазый украл мою девку? – вздохнул он. – Он, который всегда ратует за справедливость!
– Тебе рассказал об этом Бьёрн Железнобокий?
– Никому из других сыновей Лодброка не стоит доверять.
Он откинул с глаз светлую челку. Лишь когда парень попытался сфокусировать взгляд, я понял, насколько он пьян.
– Помнишь последние слова Рагнара Лодброка, о которых я рассказал тебе на обратном пути из Ирландии?
Он начал нерешительно припоминать: «Кабы поросята знали, как сильно страдает старый кабан…»
– Да, я только что слышал, как Брагги Боддасон точно процитировал эти строки.
Хастейн просиял, услышав знаменитое имя.
– Бьёрн Железнобокий упомянул, что Браги в городе. Он выдающийся скальд, хотя со мной ему сложно тягаться.
Я вытащил тяжелый браслет и объяснил, что владелец этого украшения передал последние слова Рагнара Браги Боддасону, тем самым заплатив скальду за их распространение. Приглядевшись, Хастейн узнал браслет.
– Ты утверждаешь, что Рагнара убил Сигурд Змееглазый? Хватило бы ему ума на такое?
– Сигурд – тугодум, но не глупец.
Мое откровение возбудило Хастейна. Он вскочил и, качаясь, направился к выходу из трактира. Я догнал его во мраке ночи на церковной площади.
– Ты куда? – спросил я.
– В «гостиную Рагнара Лодброка», – он указал на ворота епископства. – Пусть змееглазый подонок ответит за все.
– Накануне осады он уехал вместе с Хальфданом Витсерком и Уббе Сыном Любовницы.
Хастейн успел забыть об опасности, нависшей над нами. Он остановился с таким видом, словно получил в лицо кулаком.
– И к чему тогда все это? – заныл он, понурившись. – Завтра нас захватят саксы, и конец.
Я объяснил ему, что к чему.
Десять здоровенных викингов, охранявших ворота в епископство, были навеселе и полны мужества, ведь они тоже слышали историю Браги Боддасона и пили его медовуху. Они рассказали мне, что ярл Ивар ранним вечером прошел на священную территорию и еще не покинул ее. Конечно, я не планировал встретиться с Иваром Бескостным, но его присутствие было мне на руку. Честно признаться, я уже долго размышлял над тем, способен ли рыжебородый ярл прикончить собственного отца. Хотя своими догадками ни с кем не делился. То, что отныне главным подозреваемым становился Сигурд Змееглазый, принесло радость и облегчение, и мне не терпелось поведать Ивару Бескостному всю правду.
Хастейн отправился в тронный зал, где над серебром склонился Бьёрн Железнобокий. Нам могла понадобиться помощь седобородого великана, чтобы убедить остальных сыновей Лодброка в виновности Сигурда Змееглазого. Поэтому я в одиночку продолжил путь мимо епископских построек. Наконец добрался до «гостиной Рагнара Лодброка», но на мой стук в дверь никто не отреагировал. По крайней мере внутри здания.
– Ты ничего не добьешься, юный господин, – прозвучал голос за моей спиной. – Эта тварь на ночь запирает дверь на засов.
Эгберт, лежавший под кустом, с трудом поднялся на ноги. Из-под шлема, отбрасывавшего тень на небритое лицо, торчал крупный кривой нос.
– А где Ильва? – поинтересовался я.
Сакс пожал плечами и глухо заворчал.
– На городской стене, выполняет функции дозорного. Этим мог бы заняться кто-нибудь другой, но нет – дама полагается лишь на свою преданную воительницу. – Он обнажил в злобной гримасе два передних зуба. – И вот мне приходится сидеть в холоде, пока дама развалилась на теплой постели. Сурово все получается.
Я попросил его непременно передать Ильве, что я к ней приходил.
– А что произойдет завтра? – продолжал он ворчать. – Хотел бы я знать. После штурма, успешно проведенного королями саксов, меня примут за скандинава? Зарубят мои же соотечественники? Вот какова благодарность за то, что я остался на своем посту, в то время как остальные давно сбежали? Сурово все получается…
– С этим не поспоришь. Не забудь передать Ильве, что я приходил.
Я отправился обратно через мрачное епископство. Солома свисала с крыш лохматым звериным мехом. Над домами возвышалась каменная церковь Святого Петра, похожая на гигантское спящее животное. Насколько безопасно я чувствовал себя в ночном лесу, настолько тревожным и пугающим мне казался окружающий городской пейзаж. Я скользил вдоль стен с деревянными каркасами, нырял под скаты крыш, а ночь просачивалась в мое существо промозглой моросью. Я прибавил шаг, свернул за угол длинного дома, крыша которого почти касалась земли, и врезался в высокую рыжебородую фигуру.
– А, это ты, – приветствовал меня Ивар Бескостный. – Когда я выходил из ворот епископства, караульщики сказали, что ты обо мне спрашивал. Чего хотел?
Его голос звучал напряженно и нетерпеливо. Он еще многое должен был успеть сделать до рассвета и не желал тратить попусту время. И все же заинтересовался подробностями, когда я рассказал ему то, что ранее поведал Хастейну.
– Браги Боддасон точно повторил слова отца? – переспросил он.
– До малейшего слога.
Я пожалел, что отдал змеиный браслет, служащий уликой, Хастейну, а не Ивару Бескостному, которому теперь приходилось верить мне на слово.
– Сигурд Змееглазый мог побеседовать с Браги Боддасоном, прежде чем отправиться на поиски войска. Ведь они названые братья и имели возможность обсудить, каким образом изменить рассказ, чтобы внушить слушателям-воинам мужественный настрой. Слова Рагнара Лодброка разоблачают его. Эльдфрик перевел их только убийце.
– И тебе! – воскликнул Ивар и прищурил синие ледяные глаза. – Причем ты ничего не сказал мне об этом.
– Лишь потому, что Эльдфрик признался – убийцей был скандинав, один из сыновей Лодброка, – задыхаясь, пролепетал я.
– И ты решил, что это я. – Он пресек мою попытку отрицать предположение. – Я тебя понимаю. На твоем месте я подумал бы так же. Но как мы сейчас можем воспользоваться этими сведениями?
– Ты мог бы отправиться к саксам и сказать, что теперь, когда их невиновность доказана, ты добровольно покидаешь Йорвик, отправляешься на юг и оставляешь Нортумбрию в покое. Союз Эллы с Осбертом ненадежен. Они не доверяют друг другу и поссорятся, затеяв спор о том, кому принадлежит честь бескровной победы над противником.
Лицо Ивара Бескостного приняло упрямое выражение:
– Я не могу так поступить, не утратив уважения моих людей.
Этот ярл-дан был склонен воспользоваться мизерным шансом во время предстоящего штурма, чем проявить нерешительность и выступить инициатором мира.
– Разоблачив интриги младшего брата, ты сохранишь собственную честь и избежишь риска для своей дружины. А затем покинешь Йорвик с миром.
В какой-то степени я тоже мог считаться скандинавом, но мне было горько смотреть на то, к каким последствиям для местного населения, чья кровь тоже текла в моих жилах, привел захват этого многовекового города. Идея предотвратить конфликт между скандинавами и саксами настолько захватила меня, что я не замечал нестыковок в собственной теории.
Но скоро Ивар Бескостный научит меня мудрости.
– Пойдем под крышу, – сказал он, открыв дверь в торцевой стене длинного дома. Мы вошли, стряхнули воду. У противоположной стены вытянутого помещения в очаге тлели угли. Под железными решетками зияли черные как смоль дыры в полу.
– Это темница Рагнара Лодброка! – воскликнул я.
– Странное совпадение. – Ивар обнаружил в скобе на стене незаженный факел. – Но вполне логичное, учитывая, о чем мы говорим. Ты подумал, была ли возможность у Сигурда совершить убийство? Ты сам говорил: степень окоченения говорит о том, что отец скончался менее чем за двенадцать часов до того, как Элла доставил нам его тело. Где в это время находился мой младший брат?
Ивар Бескостный ткнул факелом в очаг и поворошил угли, пока не загорелась смола. Я вскинул руку, желая опротестовать его сомнения. Но моя рука тут же безвольно опустилась. Я отчетливо вспомнил, как смотрел на Сигурда Змееглазого сквозь дырочку от сучка в стене своей клети. Сверкая многочисленными украшениями, он тогда рассказывал собравшимся вокруг костра воинам, как заработал себе шрам в битве на Ульдагере.
– Сигурд находился в лагере вместе с нами.
Пламя факела освещало половину лица Ивара Бескостного. Вторая половина была скрыта черной тенью.
– Выходит, он не мог очутиться здесь, в Йорвике, и высыпать на голову отца ползучих гадов? Что ты сделал с Браги Боддасоном?
Резкая смена темы слегка смутила меня. Я поспешил заверить собеседника, что скальд жив и лежит, прикованный к кровати.
– Прекрасно, – одобрил услышанное рыжебородый ярл, – так как тебе наверняка придется объясняться с Сигурдом, если ты ненароком пристукнул его названого братца. Только подумай – он гораздо ближе к Браги, чем к родным братьям! Кстати, ты в курсе, как это случилось?
Возвращаясь из Ирландии, я слышал версию Хастейна и теперь считал, что с этим вопросом можно подождать. Так или иначе, Ивару Бескостному оказалось нечего делать. Напряжение в его голосе исчезло.
– Бодди, отец Браги, усыновил Сигурда, – вымолвил я, – в качестве награды за исцеление раны его сына на Ульдагере.
– Эту версию Бодди озвучил Сигурду, чтобы его не травмировать. В действительности отец предпочел бы видеть своего среднего отпрыска мертвым. И он перепоручил Бодди сына не в виде награды, а в качестве наказания за то, что тот его спас. Сигурду посчастливилось вырасти в любящей семье, которая о нем заботилась. И все же он всегда чувствовал себя обделенным. Отец мечтал от него избавиться, просто считал, что ему достаточно сыновей, от которых сплошные хлопоты.
– И от тебя в том числе? Говорят, ты сражался со сконцами наравне со взрослыми, хотя тебе было всего десять лет.
Ивар улыбнулся, поразившись, насколько подробно я знаком с его биографией, пусть и в приукрашенной скальдической версии.
– Это верно, тогда, на Ульдагере отец понял обо мне кое-что важное. Правда, это не вызвало у него восторга. Он понимал, что его потомство завоюет гораздо большую популярность, чем удалось ему самому, и начал думать, как избежать такого развития событий. Бьёрн Железнобокий уже перерос его, однако Бьёрна всегда больше интересовало серебро, чем слава. Эрик и Агнар расстались с жизнью, пытаясь победить короля Уппсалы. С младшим сыном он обращался настолько жестоко и так издевался над ним, что в результате получился уродец, известный тебе под именем Хальфдан Витсерк. Из меня он пытался сделать калеку, переломав обе ноги.
– Я думал, ты поломал ноги, спрыгнув с крыши.
– Я не прыгал, меня скинул отец.
Из множества слышанных мною интерпретаций личности Рагнара Лодброка это было далеко не самым неправдоподобным. Знаменитый дан жаждал занять в мифологии определенное место, которое готовил себе всю жизнь, и никто, даже его сыновья, не должны были вставать у него на пути.
Являлась ли эта правда исчерпывающей, я до сих пор и не знаю, хотя у меня было много лет на размышления об этой истории. Я то и дело слышу у своего очага старинные легенды, которые рассказывают отлучающиеся на время или вновь прибывшие дружинники. Я всегда охотно слушаю их и киваю с улыбкой при встрече с хорошо знакомым сюжетом и с его неиссякаемыми вариациями, возникающими с течением времени. Например, версия Браги Боддасона о том, как сыновья узнали о смерти Рагнара Лодброка, давно стала классической. И никто больше не помнит о том, что Ивар Бескостный и Хальфдан Витсерк вторглись в Восточную Англию за несколько месяцев до военного похода Рагнара Лодброка. Прошлое принадлежит скальдам, они формируют его по своему лекалу до тех пор, пока их слово целиком и полностью не заменит истину.
– Но довольно о жизни Рагнара, – оборвал Ивар Бескостный сам себя. – Ведь сюда нас привела его смерть. И, что касается этой темы, тебе надо кое с кем встретиться.
Он постучал в дальнюю дверь длинной тюрьмы.
– Учитель, – с подчеркнутой почтительностью проговорил он на наречии саксов, приникнув к двери, и улыбнулся мне, словно нас связывала тайна. – Учитель, это ваш ярл Ивар. Можно войти? У меня с собой факел.
Несмотря на поздний час, в ответ раздался ворчливый голос:
– Входи, коли пришел.
Ивар Бескостный жестом подозвал меня ближе.
– Этот человек очень слаб, – прошептал он. – С ним приключилось несчастье, после которого ему больно смотреть на свет.
– Но за этой дверью… – начал я.
Рыжебородый ярл шикнул и исчез внутри. Я заглянул в приоткрытую дверь и увидел озаренную пламенем факела лестницу из пятнадцати ступеней, тесное пространство перед последней ступенью, веревку, прикрепленную к ней доску и крышку люка на полу. Рядом с колодцем, в котором Рагнар Лодброк встретился со смертью, в кресле с высокой спинкой сидела фигура с черной повязкой на глазах.
– Кто это? – беззвучно шевеля губами, спросил я Ивара, стоявшего на верхней ступени.
– Весьма кроткий монах, – шепнул он в ответ, – который с помощью своего великого знания позволит нам разобраться в обстоятельствах гибели отца.
Я спустился на несколько ступеней и присмотрелся к фигуре, сидевшей в кресле. Ивар закрыл за мной дверь.
– Кого ты привел с собой? – спросил монах.
Я замер на нижней ступени – скорее от неожиданности, чем от страха.
– Твоего старого приятеля, – ответил Ивар Бескостный. – Ибо ты-то знаком с ним гораздо дольше меня, учитель.
– Выпустите меня отсюда! – потребовал я, не в силах оторвать взгляд от тощего человека, сидевшего в кресле.
– Вульф? – улыбнулся брат Вальтеоф и подался вперед. – Значит, все-таки Господь, мой создатель, не покинул меня, как говорит Спаситель.
43
– Как тебе удалось выжить? – полюбопытствовал я. – Я видел твой труп в монастыре, рядом с телами других монахов.
– Да уж, ты заставил этого монстра в женском обличье перебить всех. Ты соучастник убийства, Вульф. Смертный грех! Но Господь спас меня, чтобы я отомстил.
Кожа на макушке у Вальтеофа туго обтягивала неровную поверхность изуродованного темени. Он чудом выжил после удара палицей, раскроившей череп на несколько частей. Конечно, последствия тяжелого увечья были неизбежны. Когда он поднялся с кресла, черная повязка соскользнула, и свет факела ранил его глаза. От боли у него перехватило дыхание, он поднес к глазам две крупные ладони.
– Группа монахов, покидая Линдисфарн, набрела на брата Вальтеофа в руинах монастыря Святого Кутберта, – принялся рассказывать Ивар Бескостный. – Они привезли его сюда, в Йорвик. Твой друг Ярвис заботился о нем, и постепенно он пошел на поправку. Тем, кто желал его слушать, он частенько рассказывал о ненависти, которую к тебе питает. А у меня всегда ухо востро.
Он протянул повязку Вальтеофу, который тут же вернул ее на глаза с крайней осторожностью, чтобы случайно не коснуться корявой макушки.
– После веры ненависть – самый сильный двигатель человека, – сказал тощий монах. – И я старательно взращивал свою ненависть, по мере того как выздоравливал. Все лето я лежал в постели в мрачной каморке и мечтал о мести. Я оказался вверен попечению этого гнома-карлика Ярвиса, несмотря на то что он занял мое законное место. По приказу короля я даже выучил идолопоклонника Эллу языку саксов, хотя он – явный бастард и не имеет права претендовать на королевский престол. У меня были на то свои причины.
Вальтеоф не знал, что Ивар прекрасно говорил на языке саксов. Отношения этих двоих строились не на взаимном доверии, их объединяло нечто иное.
– Викинг обещал дать мне возможность отомстить, когда ты будешь ему не нужен.
Громкий скрип заставил меня вздрогнуть. Ивар Бескостный застонал, попытавшись приподнять с пола крышку люка.
– Значит, мы столкнулись на улице не случайно! – воскликнул я.
– Честно говоря, я думал, ты давно это понял. Может, не такой уж ты и смышленый. – Рыжебородый ярл приосанился. – Когда ты рассказал мне о колодцах для пленников, я подумал: подходящее место для обитания моего нового союзника. Вальтеоф согласился, что для осуществления акта мести лучше не придумаешь. С тех пор он терпеливо ждал в этом мраке.
Я содрогнулся, осознав суть уготованной мне Вальтеофом мести.
– Я не погибну, будучи посаженным в колодец, – выпалил я, сильно сомневаясь в этом. – Саксы, захватив город, вызволят меня.
– Я не был бы так уверен, что саксы займут Йорвик. Однако – кто знает, может, муравьи побегут в другом направлении, чем я рассчитываю.
Ивар Бескостный протянул мне бечевку с доской и в тот же миг хорошенько пнул меня, так что я покачнулся и отступил назад. Когда подо мной разверзлась глубокая яма колодца, мне ничего не оставалось, как уцепиться за деревянное сиденье.
– В любом случае, – спокойно продолжал он, глядя, как я болтаюсь над бездной, – мне комфортнее знать, где ты находишься.
– Это ты убил Рагнара, – задыхаясь, крикнул я.
– Конечно, нет. – Он спихнул мою ногу, когда я попытался удержаться на краю колодца. – Пораскинь мозгами. Я был в это время в Восточной Англии с большей частью армии. В ста милях южнее. И вообще ты не имеешь права никого обвинять. Насколько я понял из бесед с монахом, для твоей одержимости вопросом отцеубийства есть кое-какая причина.
– Верно. – Вальтеоф оживился в кресле с высокой спинкой. – Я видел, как ты убил собственного отца, Вульф. Забыл? Я видел тебя!
Я не без задней мысли избегал рассказывать скандинавам о своем прошлом. Теперь моя тайна была раскрыта. Я мог бы предположить, что мне не удастся скрывать правду в течение длительного времени.
Я перевел взгляд с тощего монаха на синие холодные глаза Ивара Бескостного и понял, что рыжебородый ярл давно был в курсе моей истории.
– Не унывай, – с этими словами он принялся разматывать лебедку. – Если мы выиграем битву за Йорвик, я вернусь. Тогда и посмотрим – возможно, ты мне еще пригодишься.
– Погоди, викинг, – воскликнул Вальтеоф. – Ты обещал предоставить мне возможность отомстить.
– Пускай другие решают этот вопрос, монах. – Голос Ивара Бескостного эхом отразился от стен. Я находился гораздо ниже края колодезной ямы. – Если твой жестокий бог, убивший собственного сына, добьется своего, змеи позаботятся о Рольфе.
Теперь я не видел вокруг ничего, кроме тьмы, дышавшей, как живое существо и вздымавшейся мне навстречу. Ни один грешник не избежит наказания Белого Христа, а отцеубийство – самое страшное преступление.
Судьба настигла меня.
