Книга: Мыс Чёрных сов
Назад: ГЛАВА 25
Дальше: ЭПИЛОГ

ГЛАВА 26

 

Черный блестящий автомобиль аккуратно пересек транспортную развязку Ярмарочной площади и остановился у обочины ближайшего переулка. С того места, где он остановился, отлично просматривался сквер.
Солнечные лучи начала сентября были жаркими, как в августе. И несмотря на будний день, в сквере за Ярмарочной площадью было достаточно много людей.
Накануне ночью шел дождь. Грозовой шквал обрушился на город, погребая все районы под потоками жестокого, шквального ливня. Стихия разбушевалась с такой силой, что казалось — сама природа хочет смыть с лица земли всю грязь.
Но уже утром, сразу после рассвета, она сжалилась, словно решив оставить в покое землю, дома и людей. Жаркие лучи солнца с самого утра начали высушивать огромные лужи, сгоняя с листвы капли сурового ночного дождя.
Коренные одесситы прекрасно знали важное правило: на следующий день после сильного ливня в море купаться нельзя — стоки сносят всю грязь и мусор, как раз к самому берегу. И после ливня морская вода опасна, как никогда.
Именно поэтому сквер за Ярмарочной площадью был полон людей. Коренные обитатели Пересыпи вместо побережья Лузановки предпочли греться на солнышке в грязноватых аллеях тесного сквера.
Уличные мальчишки гоняли мяч, издавая победные крики при каждом попадании в ворота, состоявшие из двух сломанных, погнутых уличных фонарей. С наступлением темноты Пересыпь превращалась в один из самых криминальных, неблагополучных районов города. И местные гопники, знаменитая уличная шпана, вскормленная уголовниками еще старой бандитской школы, превращали безлюдный сквер в свой штаб.
Тем не менее старый сквер был единственным местом, которое хоть как-то напоминало зеленую зону в этом районе. А потому местные жители использовали этот уголок, заросший чахлыми деревцами, как настоящий парк.
Днем, особенно при солнечном свете, в этом месте не было ничего зловещего. Дети гоняли здесь мяч, совсем крошечные малыши под присмотром заботливых и внимательных мам, копались в самодельной песочнице, которую соорудили жители окрестных домов. Старики грелись на лавочках, читали газеты. Некоторые играли в шахматы, громко комментируя и обсуждая каждый ход. Газетные статьи вслух никто не обсуждал.
Солидный мужчина лет 60-ти, ничем не отличавшийся от всех остальных, медленно шел через сквер от Ярмарочной площади. Двигался он тяжело, с трудом передвигая ноги. Было видно, что ему очень жарко и он устал.
Возможно, он и присел бы для отдыха на лавочку в сквере, хотя бы для того, чтобы на свежем воздухе почитать одну из газет, зажатых у него под мышкой. Но, как назло, все места на лавочках были заняты, и мужчине не оставалось ничего другого, кроме как идти через сквер, страдая от жары и усталости, по направлению к одному из переулков Пересыпи.
Стекло автомобиля, со стороны заднего сиденья, начало опускаться вниз. Вскоре стало видно бледное, напряженное лицо молодого солдата, который внимательно следил за происходящим в парке.
Рядом с солдатом на заднем сиденье автомобиля сидел Григорий Бершадов. Он был в штатском. На его коленях лежал вечный кожаный планшет. Он был открыт, и Бершадов неторопливо перебирал документы, совсем не глядя по сторонам. Лицо его было равнодушно-спокойным, как маска. Но это было его обычное выражение. По лицу Григория Берша-дова никто не смог бы прочитать охватившие его эмоции. Никто и никогда.
Мужчина в сквере остановился, тяжело дыша. На его лбу выступили крупные капли пота. Он вытер их ладонью, но пот все равно попадал в глаза. Тогда он потянулся за носовым платком в левом кармане рубашки. При этом газеты выпали из-под его руки на дорожку сквера. Нагнувшись, мужчина стал их подбирать.
В этот самый момент солдат, наблюдавший из окна автомобиля, облегченно вздохнул и обернулся к Бершадову.
— Все чисто! — по-военному отрапортовал он. — Хвоста нет!
— Хорошо, — безразлично кивнул Бершадов, — десять минут. Засечь по секундомеру.
Шофер машины настроил секундомер. Сцена с мужчиной в парке не привлекла никакого внимания. На него вообще никто не смотрел. Окружающие в сквере даже головы не повернули — такую обычную сценку можно было увидеть почти каждый день.
Подобрав все газеты, мужчина вошел в переулок. Стекло в автомобиле поднялось. Через 10 минут автомобиль заурчал двигателем и въехал в переулок. Затормозил у простого одноэтажного домика за обычным дощатым забором. Ничего примечательного в этом домике не было — точно такой, как и все остальные.
Остановившись рядом с забором, шофер заглушил двигатель. Бершадов вышел, сжимая планшет. Солнце уже палило нещадно.
Он остановился на улице, поднял голову, словно пытаясь взглянуть на раскаленный солнечный диск, но не выдержал, прикрыл глаза рукой. Постояв так несколько секунд, Бершадов отпер калитку забора своим ключом и вошел внутрь.
В простой комнате с белеными стенами и минимумом мебели за некрашеным дощатым столом сидел пожилой мужчина из сквера. На столе лежали газеты, стояла грязная керосиновая лампа, ненужная в солнечный день. В углу виднелись развешанные на стене рыбачьи сети.
— Садитесь, — кивнул мужчина, как только Бершадов вошел в комнату. — Вы готовы?
— Можете докладывать, — ответил Григорий, неторопливо усаживаясь на табуретку. — Операция будет завершена в срок согласно последнему плану. Маринов ликвидирован.
— Кем? — спросил мужчина.
— Моими руками, — усмехнулся Бершадов.
— Почему вы внесли изменения в план?
— Мне показалось глупым проводить операцию в точности так, как произошло в 1914 году, — снова усмехнулся Бершадов, — прошло всего 24 года. Могли остаться люди, которые знали подробности. Время должно что-то менять, особенно в разведке. Я рассудил так.
— Но ваша уверенность…
— Можете не сомневаться. Ликвидацию припишут иностранным агентам. Никто не будет знать, что решение было принято нами на самом высоком уровне.
— Хорошо, — кивнул мужчина, — думаю, будет понятно, почему мы решили свернуть спецпроект… После того, что произойдет…
— Завтра ночью, — подсказал Бершадов.
— Завтра ночью, — вздохнул мужчина, — «совы» слишком засветились для всех иностранных разведок, долой «сов». Кстати, что с ними?
— Все «совы» арестованы, до единого человека, — спокойно пояснил Бершадов, — и будут расстреляны в течении ближайших трех дней.
— А немецкий агент? Кирилл, кажется.
— Ликвидирован моими руками, — так же спокойно сказал Бершадов.
— Хорошо, — кивнул мужчина, — кстати, очень интересно узнать это, про 1914 год… Как произошло в том году. Вы говорили, были документы.
— Вот они, — Бершадов раскрыл планшет и вынул старинные, пожелтевшие бумаги, — я их нашел.
— Как вам удалось? — в глазах мужчины появилось удивление.
— Это мой секрет, — в который раз усмехнулся Бершадов.
— Вы страшный человек, — без тени иронии произнес мужчина, не спуская с Бершадова глаз.
— Вы даже себе не представляете насколько, — в тон ему ответил Бершадов, протягивая документы.
Мужчина углубился в чтение, но почти сразу вскинул на Бершадова глаза.
— Почему операцию назвали «Львиная казнь»?
— Так сами немцы озаглавили спецоперацию по отравлению боевых дельфинов в Балаклавской бухте, — пояснил Бершадов, — в документах, чтобы запутать следы других агентов, шла речь о морских львах. Но на самом деле это дельфины. Такая шифровка была принята, чтобы сбить со следа.
— Да, звучит логично, — нахмурился мужчина. — И как же отравили немцы дельфинов? Вы это знаете?
— Знаю, — кивнул Бершадов, — в воду были добавлены специальные отравляющие вещества. Человеком, который служил при секретном штабе и имел постоянный доступ к вольерам, где содержали дре-сированных животных. Это был человек из военного ведомства… Из медицинского.
— Врач? Звучит страшно! Немецким шпионом оказался врач?
— Медсестра, — сказал Бершадов, и добавил еще более спокойно: — Немецким агентом была женщина.
— Женщина, — задумчиво повторил сидящий за столом человек, — и вы все-таки гарантируете, что вся спецоперация по ликвидации дельфинов будет проведена так, что в ней обвинят немцев? Немецких агентов?
— Я гарантирую это, — подтвердил Бершадов, — особенно если вы передадите найденные мною документы.
— Откуда мне знать, что эти документы подлинные?
— Можете отдать на экспертизу.
— Вы шутите? — у мужчины округлились глаза. И действительно, слова Бершадова прозвучали странно. Людей расстреливали и за меньшее.
— Шучу, — ответил Бершадов без тени улыбки. — Документы подлинные, можете не сомневаться. Чтобы их добыть, мои люди рисковали своей жизнью. Так что никакого обмана нет.
— Ваши люди… Вы никогда не рассказывали об этом. Кто они, ваши люди?
— Вы уверены, что хотите это знать? — В глазах Бершадова появился жесткий блеск, и впервые за все время беседы мужчина смутился, несмотря на то что занимал более высокий пост. Но на лице Бершадова снова было обычное равнодушное выражение.
— Нет, — мужчина отвел глаза в сторону, — думаю, нет. Мне не следует. Я доложу о ваших успехах…
— Не трудитесь, — в глазах Бершадова появилась злая ирония, — мои успехи — это результат. А результат будет сегодня ночью. Вы увидите.
Севастополь, сентябрь 1938 года
Женский голос разносился над морем из открытого окна дорогого гостиничного номера, которое выходило прямо на водную гладь.
Молодая очень красивая женщина, яркая брюнетка с модной короткой стрижкой сидела на подоконнике, подогнув под себя одну стройную ногу. Другую она опустила до пола и кокетливо покачивала ею, словно дразня. Женщина была полуобнажена. На ней была лишь комбинация из яркого малинового шелка с кружевами. С одного ее плеча свешивалась бретелька, почти обнажая соблазнительно пышную грудь. Эта небрежность в одежде была задумана специально, так как женщина явно не собиралась ничего поправлять.
Дразнила она мужчину лет 50-ти, который развалился на смятой постели, едва прикрыв простыней толстый пивной живот.
Мужчина выглядел старше своих лет. Он был морщинист и плешив. Вместо губ на лице его была уродливая узкая полоска бледной кожи, выражавшая алчность, злобность и скупость. Под тусклыми, водянистыми глазами пролегли фиолетовые круги, рассказывающие ясней любых слов о больных почках и алкоголизме. А обвисшие, как у бульдога, щеки густо покрывала багровая сосудистая сетка. Словом, мужчина был достаточно уродлив и представлял яркий контраст по сравнению с красивой женщиной.
Гостиничный номер был убран с роскошью — шелковые покрывала, зеркала, ковры. На изящном кресле, стоящем рядом с кроватью, лежала сброшенная мужчиной генеральская форма. По знакам отли-чия можно было определить достаточно высокого чина, обладающего большими полномочиями.
Женщина пела. Слова этой песни звучали странно, их его нельзя было отчетливо разобрать, потому что женщина намеренно их коверкала, искажая звучание и произношение. На самом деле это была модная французская песенка, веселый шансон, довольно популярный в Европе.
Было странно и даже страшно слышать эту модную, веселую песенку в такой сомнительной атмосфере, в присутствии советского генерала. Сама песенка была легкомысленной, веселой и жизнерадостной, однако в исполнении женщины она звучала вульгарно.
— Да замолчи ты… — поморщился мужчина, прерывая ее пение резкой репликой. — И так голова болит! А ты воешь так, что еще хуже становится.
Несмотря на то что слова эти прозвучали грубо, женщина не рассердилась. Запрокинув голову, она рассмеялась звонко, вызывающе. Вскочив с подоконника, мигом подлетела к столу, на котором стояли уже засохшие остатки роскошного ужина и бутылки из-под шампанского. Большинство из них были пусты, они валялись на полу, но в некоторых еще оставалось вино.
Женщина налила полный бокал шампанского и выпила его залпом. Затем снова оглушительно рассмеялась и налила второй.
— Что ты ржешь… — снова поморщился генерал, — сказано тебе — голова болит. Найди лучше пирамидону.
Схватив со стола полупустую бутылку, женщина подошла к постели… и вылила выдохшееся вино на простыню. Пустую бутылку отшвырнула в сторону.
— Нет, ну ты точно больная… — лениво, но совершенно без возмущения произнес мужчина.
— За это ты меня и любишь! — вернувшись к столу, женщина залпом выпила третий бокал вина и кинулась на кровать ничком. Шутливо схватилась за толстые щеки мужчины, затрясла, притянула к себе.
— Масик, мася… А ты мне купишь то платьице? Мася, ну точно купишь?
— Куплю, конечно… — поморщился мужчина, — я же сказал!
— А в Москву когда ты поедешь?
— Это что еще за вопросы? Зачем тебе знать?
— А я с тобой поеду?
— Слушай… Я не готов это обсуждать сейчас… Сходи лучше к горничной, возьми для меня пирамидону… — Мужчина резко отстранился от нее.
— Мася, а туфельки? Ты же знаешь, что к платью нужны туфельки! И новая сумочка! Как иначе я на люди выйду? В чем?
— Ну вот… Ну это как-то лучше… — Мужчина расслабился, и было видно, что к такому обращению он привык все 24 часа в сутки, подозрений оно у него не вызывало, — куплю, конечно. Поедем в магазин, и все выберешь. Что сама захочешь. Ты же знаешь.
— Мася! — Женщина уселась на кровати, выгибаясь всем телом, как кошка. — А купаться? Ты же обещал! Мася, ты сам сказал, что я смогу поплавать, как захочу! Ну мася!
— Днем нельзя! Не пустят.
— Как не пустят, ты шутишь? Ты же мне сам говорил, что можешь все!
— Днем нельзя. Ночью. Я сказал — ночью.
— Мася, ну ты же у меня самый важный! Тебя везде пустят! Ну мася!
— Ночью, сказал, — непреклонно и зло отрезал «мася». По его тону женщина поняла, что настаивать больше не стоит.
Легонько отстранившись от него, она моментально сменила тему, защебетав о какой-то ерунде, внимательно наблюдая при этом за лицом мужчины. В распахнутые настежь окна гостиничного номера вливалась жара. Под лучами ослепительного солнца как огромный драгоценный камень сверкало спокойное лазурное море.
Было далеко за полночь, когда автомобиль с военными номерами остановился возле глухих железных ворот с колючей проволокой. Рядом с воротами находился пост часового, а еще чуть поодаль была расположена сторожевая вышка, направленная, однако, не в сторону моря, а наоборот, в сторону дороги, в степь. Все это были признаки военного объекта, и не просто военного, а находящегося под усиленной охраной.
Из машины вышел мужчина в генеральской форме и коротко стриженная брюнетка в ярком платье с крупными цветами. В ушах у женщины были огромные серьги, с кулончиками и блестящими подвесками, которые позвякивали при каждом шаге.
— Да тихо ты! — окрысился генерал. — Нацепила эту дешевую гадость…
— Мася, ты ничего не понимаешь! — женщина надула губы.
Из будки вышел часовой и, проверив документы генерала, вытянулся в струнку. Однако внутрь не пустил.
— Не велено, — бледнея от ужаса, проговорил он.
— Как не велено? Ты пропуск видел? Посещение объекта в любое время дня и ночи!
— Так не велено… Правила изменились, со вчерашнего дня. Специальную комиссию ждем… Инженер-флагман из Одессы должен приехать. Он дал распоряжение.
— Какой инженер-флагман? Ты что, в рангах не понимаешь? Ты мне что несешь, сопляк ты вшивый? Не понял, кто перед тобой? — начал закипать генерал.
— Простите, но… Пропускать не велено…
— Молчать! С кем говоришь, щенок! В расход пойдешь! Я тебя в два счета на мыло отправлю, тварь ты сопливая! Молчать! А ну открывай ворота, немедленно! Я тебе устрою флагмана… — генерал выругался.
Перепуганный солдат бросился выполнять приказ. Автомобиль въехал в ворота и остановился за оградой. Дальше была лестница вниз. Генерал и женщина стали спускаться, весело болтая и посмеиваясь над перепуганным солдатом.
Внизу, с небольшим островком песчаного пляжа, находилась природная бухта, расположенная так, что получился просторный бассейн. Со стороны суши она была ограждена песчаными берегами, а со стороны открытого моря была перекрыта мощными железными воротами, идущими до самого морского дна. Ворота высились как стена, полностью закрывая доступ внутрь бухты. Таким образом вход был заперт, никто из бухты и никто со стороны открытого моря не проник бы в это странное и зловещее место.
— Дельфинчики! Дельфинчики! — женщина по-дурацки захлопала в ладоши, разглядев на блестящей, как антрацит, поверхности воды плавники.
— Можешь поплавать с ними, только недолго, — милостиво разрешил генерал.
— Мася, я тебя обожаю! — женщина быстро чмокнула генерала в щеку и стащила с себя платье, под которым ничего не было. Глаза старого генерала сверкнули похотью.
Затем она разбежалась и прыгнула в воду, сверкнув в свете вышедшей из-за облаков луны вульгарными серьгами.
— Серьги сними! — крикнул вдогонку генерал. Но женщина его не услышала. Нырнув, она ушла глубоко под воду.
Ранние лучи рассвета осветили разгром, царящий внутри роскошного гостиничного номера, окна которого выходили на море. На полу были разбросаны вещи. На столе засыхал ужин, а на полу валялись пустые бутылки из-под шампанского и крымского вина. Несмотря на открытые окна, в номере сильно ощущался прогорклый, мерзкий запах алкоголя. Казалось, даже стены были пропитаны им.
Посередине комнаты стояла женщина. Это была та самая брюнетка, которая плавала с дельфинами в ночном море. В этот раз на ней был почти мужской костюм — брюки защитного цвета и мужская клетчатая рубашка. Женщина внимательно оглядывала всю комнату и особенно постель.
Там, среди смятых простыней, на спине, широко раскинув по сторонам руки, лежал старый генерал. Он был без одежды. Глаза его были широко раскрыты и с туповатым выражением недоумения уставились в потолок. Генерал был мертв.
Женщина достала из сумки тонкий черный футляр и пинцет. Надела перчатки. Открыла футляр, достала пинцетом длинный рыжий волос. Подойдя к постели, аккуратно разложила волос на подушке, лежащей рядом с мертвым генералом. Затем достала маленький флакончик духов. Опрыскала ими наволочку, на которой лежал рыжий волос. В воздухе сразу разлился острый, пряный, чувственный аромат жасмина. Этот запах, такой прекрасный и сладкий, в комнате, где была смерть, оставлял просто жуткое впечатление. Женщина еще раз внимательно оглядела творение своих рук. Затем быстро развернулась и вышла из комнаты, не забыв прихватить духи с собой.
Белое административное здание кубической формы находилось ближе к степной части, далеко от бухты. Только из последнего окна общей комнаты, где устраивали больничную палату, когда в этом существовала необходимость, было видно часть открытого моря, но не бухта, искусственно созданный, закрытый залив, а безграничный горизонт. Впрочем, люди в этой комнате бывали редко, потому что и врач, и молоденькая медсестра находились в приемной. Там стояли столы с папками и проходила основная жизнь медсанчасти.
На работу приходили рано. В этот раз пожилая врач и медсестра столкнулись в дверях, но не успели даже пожелать друг другу доброго утра. Странный звук, вдруг заполнивший пространство, захватил их врасплох.
Над морем разносился плач. В этом странном звуке было столько тоски и печали, что на месте застыли все сотрудники секретного заповедника с дельфинами. Переглянувшись, женщины бросились прочь из комнаты, к бухте. Из сотрудников никто не мог оставаться на своих местах. Песчаный берег заполнился людьми.
— Что это? — молоденькая медсестра с тревогой посмотрела на врача, дрожа всем телом. В этом плаче было что-то настолько жуткое, что испугались и люди постарше.
— Это дельфины. Дельфины имитируют человеческий плач. Там, в открытом море, за оградой… Разве ты не знаешь, что дельфины умеют повторять человеческие звуки?
— Но почему они плачут?
— Смотри… — поджав губы, женщина-врач пропустила девушку вперед, ведь она уже успела увидеть то, что случилось в бухте.
На поверхности в бухте белым брюхом вверх плавали дельфины. Все они были мертвы. Это было жуткое зрелище отчаяния и боли. Девушка закричала. Из глаз ее хлынули слезы.
На берегу не осталось свободного места, столько людей столпилось вокруг. Все это были сотрудники секретной лаборатории. Женщины откровенно плакали, не скрывая своих слез. Мужчины стояли молча, сжав кулаки и сурово поджав губы. Вдалеке, за железными воротами, там, где была свобода и жизнь, звучал плач, перекрывающий все остальные звуки. Свободные дельфины оплакивали своих собратьев, погибших в неволе. Они плакали, как люди.
Назад: ГЛАВА 25
Дальше: ЭПИЛОГ