Помимо сказанного, важно еще вот что: надо говорить о своих грехах не в настоящем времени – «я грешу тем-то и тем-то», – а в прошедшем. Почему так?

Приходя на исповедь, ты как бы проводишь черту, говоря себе: до этого момента я грешил, но больше не хочу этого делать. Когда же ты говоришь «я грешу», то в этом не прочитывается намерения что-либо изменить – «грешу и буду грешить!». Конечно, это лишь словесная формулировка, но надо знать, что она порождается нашим сознанием и в то же время влияет на него. Вот почему немаловажно сказать себе: то, в чем я каюсь, я оставляю позади, за спиной, и дальше хочу жить по-другому.

Возникает вопрос: как же быть с грехами многолетними, которые не сразу изживаются? Здесь можно сказать себе так: я по опыту знаю, что, возможно, в силу своих навыков, привычки еще не раз буду поскальзываться и падать. Но я больше не хочу падать и приложу ради этого все усилия. Вот человек катается на коньках – знает ли он, что может упасть? Знает. Для чего же он встает на коньки – чтобы падать или чтобы кататься? Скажи кто-нибудь: «Я пошел на каток падать», мы бы подумали, что он не в своем уме… Тот, кто регулярно тренируется, учится держать равновесие, падает все реже и реже. Это нормальный результат катания на коньках. И нормальный результат христианской жизни – поскальзываться и согрешать все реже и реже.

По мере того, как человек углубляется в дело покаяния, он начинает видеть себя гораздо лучше и судить себя гораздо строже. Он сознает метафизическую основу греха, его суть и значение, он способен оплакать состояние своей души, даже не имея на совести тяжких грехов. Он понимает, какие силы и возможности дает ему Господь для того, чтобы сохраниться от греха, и, поступив в чем-либо против совести, будет скорбеть об этом падении, как бы ничтожно оно ни было.

Чем чище квартира, тем заметнее в ней любая пылинка. На гладкой поверхности бросается в глаза любая царапина. Вспомните образ души, который предлагает святитель Игнатий (Брянчанинов). Если душа подобна исполосованной поверхности – добавь туда хоть десять царапин, что за беда? Она и так никуда не годится. Но добавь одну царапину на гладкую полированную плоскость – и это уже трагедия. Святые видели в себе образ и подобие Божии, которые со временем начинали в них проявляться, – и страшно им было запятнать эту красоту, эту чистоту.

У архимандрита Иоанна (Крестьянкина) в одной из проповедей была такая мысль: если гневаешься на ближнего из-за чего-то серьезного, споришь с ним из-за чего-то стоящего, это можно понять. Но из-за мелочей, ерунды – не гневайся, не спорь, не враждуй. То же и с грехом: если ты впал в большой грех, не выдержал сильного искушения – это одно, потому что страшен грех, но понятна и сила искушения. Когда же ты падаешь из-за какой-то мелочи, то спроси себя: неужели эта ерунда оказалась для меня важнее, чем Бог? Такие вопрошания к самому себе для человека, стремящегося к святости, становятся поводом осудить и смирить себя, ощутив боль от того, какова твоя душа и сколь мала твоя любовь к Богу.

Весь вопрос в том, какой путь выбирает для себя христианин – тесный и узкий или пространный и широкий и в конечном итоге – гибельный (см.: Мф. 7:13–14). Этот выбор и определяет отношение к таинству Исповеди.