Я, наверное, уже не раз приводил этот пример, когда-то поразивший меня самого, но тем не менее приведу его снова. Это было достаточно давно – около шестнадцати лет тому назад. Я служил литургию, и в тот момент, когда к Чаше подходили причастники, последним среди них я увидел молодого человека, весь вид которого ясно говорил: он идет к Причащению безо всякой подготовки. На самом деле часто взор священника способен выхватить из череды людей, стоящих и ожидающих момента, чтобы подойти к Чаше, тех, кто не понимает, что он делает, кто решил причаститься «на всякий случай», «как все». Обычно во внешнем облике такого человека, в его взгляде, выражении лица есть что-то, что заставляет задуматься, все ли правильно, и задать ему вопрос: а вы исповедовались ли, готовились ли к Причастию? У нас на приходе, как правило, в момент причащения рядом с Чашей находится второй священник, и, если становится понятно, что подходящий к Причастию не готовился, мы его тут же «передаем» этому священнику. И тот уже либо объясняет, в чем должна состоять подготовка к Причастию, либо исповедует пришедшего, если это необходимо.

И вот к Чаше подходит молодой человек, и по его виду я понимаю, что он не просто не читал положенных молитв, не постился и не исповедовался, не просто живет какой-то не очень хорошей жизнью, – в одно мгновение мне вдруг становится ясно (не знаю, как это получилось), какая страшная у него жизнь – просто какая-то бездна! И лицо у него – словно оживший мрак.

При том, что я обычно и человека, который сложил неправильно руки на груди или у которого отсутствующий взгляд или напряженное лицо, и то на всякий случай спрошу: «А готовились ли вы?», тут я, будто мое тело и руки не принадлежат мне, спрашиваю его имя и – причащаю. Не в состоянии объяснить себе, почему я это делаю. Проходят сутки, в течение которых я постоянно вспоминаю этот эпизод и по-прежнему не могу найти причину своего неожиданного поступка. Меня это страшно беспокоит, но в то же время – нет ощущения, что я совершил ошибку. На следующий день я служу уже как требный священник, исповедую. Вдруг ко мне на исповедь подходит тот самый молодой человек. Все мои предположения о его жизни оказались абсолютно верны: исповедь его была страшной, потому что страшной была его жизнь – это такая тьма, такой мрак, все, что с ним в жизни творилось, что он делал сам и что делали с ним! Когда он исповедовался, его жутко ломало, все его тело буквально изгибалось волнами, было ощущение, будто из него кто-то выходит. Для того, чтобы просто быть свидетелем этого, требовался огромный труд и напряжение, и я могу только отчасти догадываться, что переживал в эти мгновения он сам.

Этот юноша приходил на протяжении какого-то определенного времени, исповедовался, потом причащался, и с ним происходила совершенно поразительная вещь. Помните, как говорит преподобный Серафим Саровский: душа христианина, который постоянно причащается, с течением времени просветляется. Но это происходит в том случае, если есть покаянное стремление к Богу; если человек не просто регулярно причащается, но и изменяется с каждым Причащением, прилагая к этому изменению свой труд. У меня было ощущение, что этого юношу на моих глазах за какое-то короткое время отстирали, очистили, смыли с него всю грязь и нечистоту: он был черным и постепенно стал светлым. Ушел тот страшный мрак. Совершенно поразительное ощущение!

Я рассказал ему впоследствии о том самом первом дне, когда он появился в храме, что я не могу объяснить, почему допустил его до Причастия, а он ответил: «А я не знаю, почему я пошел причащаться. Но я вдруг почувствовал, что обязательно должен это сделать, и если не сделаю, то у меня ничего не получится». И это Причащение дало ему силы для покаяния.

Потом он уехал – просто чтобы не находиться в этом городе, чтобы оказаться дальше от мест, напоминающих ему о его грехах.

Вот такое чудо изменения человека я видел. А сколько их происходит!