В красном платье со шлейфом и тяжелыми жемчугами на шее Альва вальсирует с Луи-Наполеоном у фонтана в Люксембургском саду. Императрица Евгения аплодирует им с высокого мраморного пьедестала. Звук аплодисментов нарастает, превращается в стук и топот, ее голос переходит в громкий лай…

Дверь в спальню Уильяма распахнулась, и собаки побежали вниз по лестнице, Уильям вслед за ними. Альва принялась искать спички, чтобы зажечь лампу.

Через лай собак из холла донесся голос Уильяма:

– Ради всего святого, что происходит?

– Сэр, Командор умирает, – прокричал человек.

– Кто тебя прислал? – спросил Уильям, успокаивая собак.

– Ваш отец, сэр.

– На этот раз он уверен?

– Кажется, да.

Наконец-то. Бедный Командор мучился уже несколько месяцев, а репортеры из «Таймс», «Уорлд», «Трибьюн», «Сан» и других газет околачивались у дома Вандербильтов день и ночь в ожидании его смерти. Начиная с весны, каждый из них надеялся первым поведать об этом миру, и уже не раз они опережали события, создавая громкими заголовками смятение на бирже. В июле газеты даже обошли вниманием столетие Дня независимости, ибо ходили слухи, якобы Командор уже одной ногой в могиле. Никто не думал, что умирать он будет так же яростно, как жил. Еще пару недель назад он подошел к окну своей спальни во втором этаже, поднял раму и прокричал:

– Будьте прокляты, грязные стервятники! Я еще не умер!

Уильям постучал к Альве и вошел в комнату. Босиком, с растрепанными волосами, в одной ночной рубашке, он напоминал Джорджа. Хотя молчаливый, задумчивый Джордж, который предпочитал обществу людей книги, был прямой противоположностью Уильяма. Настолько же он не походил на резкого и мрачного Корнеля или непоколебимого Фредерика. «Совершенно непонятно, что из него получится», – говаривал Уильям. «Но ведь он просто такой, как есть. Что в этом дурного?» – возражала Альва. «Чтобы добиться успеха в обществе, есть несколько способов. И для Джорджа ни один из них не подходит».

Гончие вбежали в спальню. Уильям свистом подозвал их к себе.

– Я полагаю, вы все слышали. Дед очень плох. Я должен к нему отправиться.

– Я поеду с вами.

– Вам не стоит беспокоиться… Особенно учитывая ваше положение.

– Но я хочу поехать, – солгала Альва. Меньше всего на свете ей хотелось видеть очередную смерть. – Ведь Элис приедет с вашим братом.

– Несомненно.

– Значит, и я обязана там быть. – Она откинула одеяло и встала, чтобы разворошить огонь.

– Вы стали такой…

– Круглой? – Альва положила руку на живот и выпрямилась.

Уильям отвел взгляд и развернулся к выходу.

– Я пришлю к вам служанку. Надо поторопиться.

Через минуту явилась Мэри. Она была совсем сонная, однако делала все быстро. Разобравшись с огнем в камине, она помогла Альве одеться. Сорочка. Панталоны. Чулки. Нижняя юбка. (Хоть корсет не нужен – наверное, это лучшее, чем сопровождалась беременность). Лиф. Кринолин. Юбка. Столько сложностей!

– Интересно, что бы случилось, заявись я туда в ночной рубашке?

– Думаю, миссис Ви велела бы вам уволить свою служанку, – улыбнулась Мэри.

– Значит, я почти готова пожертвовать тобой ради такого удовольствия, – вздохнула Альва.

Мэри быстро собрала ее волосы.

– Это все временно. И, кроме того, это благословение, не забывайте.

Альва не забыла. На самом деле, она наслаждалась месяцами беременности. Лучшее время ее замужества – не в последнюю очередь из-за того, что не нужно терпеть ночные визиты Уильяма.

– Да, Мэри, это благословение. Хотя я уже забыла, как выглядят пальцы у меня на ногах. Нет, ты только послушай меня! Прекрасный человек при смерти, а я жалуюсь, точно избалованный ребенок. Спасибо, что помогла, теперь ступай, возвращайся в кровать.

Снегопад укутывал притолоки и ступени тихих домов на Вашингтон-Плейс. Извозчик с трудом проехал через толпу довольных репортеров и любопытных зевак и остановился у дома под номером 10. Альва чувствовала облегчение – нет, не должен был Командор так долго болеть. Такому человеку не пристало тихо увядать, будто пораженная жучком осина, – ему полагалась милосердная смерть, как гибель могучего тополя в урагане. Хотя, конечно, просто так сдаться Командор не мог, не в его натуре подобное – будь он более покладистым, мягким и уступчивым, никогда не достиг бы того, чего достиг за восемьдесят три года своей жизни.

Сумма его достижений (в буквальном смысле) очень сильно волновала биржевых маклеров, акционеров, редакторов газет и завистливых граждан не только в Нью-Йорке, но и по всей стране. Каждому хотелось знать, сколько же стоил старый хрыч и кому достанутся все денежки. Его последняя воля и завещание держались в секрете и были неизвестны даже свекру Альвы. Члены семейства нервничали. Командор был достаточно упрямым, взбалмошным и непредсказуемым, чтобы выкинуть что-нибудь эдакое – к примеру, завещать все своей шестерке лошадей. Он и правда любил их больше, чем кого- или что-либо в этом мире. Почему бы ему их не любить? Лошади приносили ему радость. Они были прекрасны и покорны. Они никогда ничего не просили и никогда не подводили его. Альва не удивилась бы, если бы он оставил своим сыновьям ровно столько, чтобы сводить концы с концами, вынудив их трудиться так же, как трудился он сам.

– Мистер Вандербильт! – крикнул репортер выходящему их экипажа Уильяму. – Что вам известно о завещании? Сколько у него было денег?

Уильям молча проводил Альву к тротуару.

– Мистер Ви! Сколько вы надеетесь унаследовать?

– Настоящие стервятники, – сказал Уильям Альве.

– Гиены, – согласилась она. – Не могут даже подождать, пока жертва умрет.

Спальня Командора была огромной, с высокими потолками, богатой лепниной, бархатными гардинами и внушительных размеров очагом, в котором ревел огонь. Мебели немного – кровать с балдахином, платяной шкаф, пара обитых тканью стульев да купленная две недели назад фисгармония из полированного дуба, на которой вторая жена Командора – Фрэнки – играла по его просьбе церковные гимны. Вообще комната сейчас походила на театр: кровать стала сценой, а вокруг нее рядами стояли многочисленные кушетки и стулья, заполненные зрителями, которые надеялись увидеть простую одноактную драму с быстрой развязкой.

Исполнитель главной роли лежал в центре кровати, укрытый тонкой шерстяной простыней, одеялом и покрывалом из синей с золотом парчи. Иногда он что-то бормотал, потом задремывал, временами стонал. Он категорически запретил убирать четыре солонки, поставленные под кроватью по совету его приятельницы-спиритуалистки миссис Тафтс, утверждавшей, что это «проводники здоровья». Тем не менее он распорядился послать за своим давним другом, священником доктором Димсом, который теперь стоял в углу, беседуя с доктором Линсли и свекром Альвы. По всей видимости, Командор даже сейчас пытался перестраховаться.

Вместе с Фрэнки и ее матерью первый ряд вокруг кровати занимали братья и сестры Командора, а также его дети с супругами. За ними разместились внуки со своими супругами и некоторые из правнуков – людей было так много, что стульев для всех не хватило, так что кое-кто из мужчин помоложе стояли в дальнем конце комнаты. Зрителям было жарко, они утомились и, что неизбежно в подобных условиях, благоухали больше положенного.

– Может быть, откроем окно? – предложила Альва.

Одна из престарелых тетушек в первом ряду обернулась:

– Вы что, хотите, чтобы от испарений я заболела туберкулезом?

– Или гриппом, – поддержала ее другая, сурово глядя на Альву. – О чем вы только думаете? В вашем положении…

Ей и в самом деле оставалось всего шесть-восемь недель до срока, тем сильнее было желание успокоить малыша внутри, который, по ощущениям, страстно желал затмить Командора в последнем действии, появившись на свет прямо сейчас. Или еще чего хуже.

До недавнего времени Альва знала о родах очень мало. Она понимала – для того, чтобы зачать ребенка, требуется половой контакт. Но то, каким образом ребенок появляется на свет, для нее оставалось тайной. Собравшись с духом, она обратилась за разъяснениями к миссис Вандербильт – в конце концов, эта женщина прошла через такое целых восемь раз. Беседа состоялась в салоне миссис Вандербильт. Они старались не встречаться взглядами. Миссис Вандербильт сказала:

– Как бы я хотела, чтобы ваша мать была здесь… Когда малышу придет время появиться на свет, вам следует вытолкнуть его из… это как будто у вас месячные… – Раскрасневшись, она продолжила: – Господь сделал так, чтобы мы могли… временно обеспечить ребенку путь наружу.

Представив себе это, Альва в ответ смогла только ахнуть.

– Вам будет помогать доктор. И полагайтесь на милость божью.

Первая из тетушек фыркнула:

– Вот уж не думала, что вы окажетесь такой самолюбивой – мой брат так хорошо отзывался о вас. Хотя, конечно, он частенько становился жертвой женских козней.

– При всем уважении… – начала Альва.

– Джейн, не молви дурно об отходящем в мир иной, и не настигнет тебя злословие на смертном одре.

Альва попыталась ослабить воротничок:

– Я не строила никаких козней! Кроме того, современной наукой доказано, что проветривание полезно для здоровья. Свежий воздух…

– Современная наука – ерунда! Солонки ему не помогли! – заявила первая.

Другая обратилась к Альве:

– Вы же собираетесь стать матерью. Пора научиться думать и о других.

– Прошу прощения, – сказала Альва, поднимаясь.

Эти дамы были ужасно старыми. Да и дочери Командора выглядели немногим лучше. Альва понимала, что думает так от злости, но она не привыкла скрывать свое мнение. Тетушки казались ей ветхими, усталыми, замученными ожиданием. Замученными жизнью. Пережитки прошедшей эпохи.

Обмахиваясь веером, Альва наблюдала за дамами семейства Вандербильт. В любом другом месте на земле подобный Командору человек, победивший всех своих врагов и повлиявший на политику страны, стал бы королем. Его дочери и внучки были бы принцессами и вели бы себя согласно своему статусу. Они бы не позволили чванливой миссис Астор строить из себя королеву. Альва, по крайней мере, хоть немного продвинулась к этой цели. Ей хотелось, чтобы ее свояченицы, сестры и она сама сделались уважаемыми дамами в высшем обществе. В этом нет ничего сверхъестественного. Тем более что особы вроде Лидии Рузвельт наслаждались своим положением.

Впрочем, прямо сейчас Альва могла думать лишь об одном – бога ради, откройте наконец окно.

Все смотрели на лежащего Командора, слабого, беспомощного, с землистым лицом и пергаментной кожей. Белки его глаз пожелтели, дыхание было хриплым, грудная клетка вздымалась. Голубые, подернутые дымкой глаза уставились в потолок, а, может быть, и гораздо выше.

– Сыграй еще раз эту песню. Что я люблю, – попросил Командор хрипящим шепотом.

Недавно пробило десять часов утра. Преподобный Димс стоял у изголовья и беседовал с дядей Уильяма, Си-Джеем, который был чрезвычайно бледен и покрылся красными пятнами. Альва подумала, что у него вот-вот случится очередной припадок. А может, ему просто тяжело находиться рядом с человеком, который долгие годы отказывался его видеть или слышать.

– Песню, – повторил Командор.

– Что вы сказали, сэр? – спросил доктор Димс.

Командор прошептал:

– Кажется, я сейчас умру.

Димс жестом привлек внимание семьи, встал на колени у изголовья и склонил голову:

– Сам же Бог и Отец наш и Господь наш Иисус Христос да управит путь наш к вам…

– Песню! – настаивал Командор.

Фрэнки, которая сидела на краю кровати, вскочила и подошла к фисгармонии. Она заиграла и запела сквозь слезы «Придите ко мне, грешники».

Командор поднял руку с набухшими венами, казавшуюся бескровной на фоне покрывала, и пошевелил пальцами, призывая семью подпевать ей. Они послушались – в особенности Корнель и Элис, которые, как Альва теперь знала, познакомились, преподавая в воскресной школе при церкви Святого Варфоломея. Их унисон заглушил голоса всех, кто был в комнате! Неужели они думали, что по громкости пения можно судить о благочестии?

Командор тоже попытался подпеть, но звуки, которые выходили из его потрескавшихся губ, были похожи на слабое мяуканье кота, которого душат. Альва прикрыла рот рукой. Лила, сидящая возле нее, спрятала лицо в ладонях. Джордж встал и вышел из комнаты.

Маленьким детям не стоило находиться в этом театре смерти, однако Элис привела обоих сыновей и младшую дочку, дабы продемонстрировать свою бесконечную преданность Командору. Неужели она сделала это на случай, если Командор так растрогается, что в последнюю минуту изменит завещание? Или же, наоборот, не изменит? Могла ли Элис быть столь расчетливой?

Мальчики стояли перед родителями с широко открытыми глазами и серьезными лицами и подпевали. Маленькую Гертруду отец держал на руках. Она прильнула головкой с мягкими темными локонами к его плечу и сосала палец.

Последние ноты псалма растворились в тихом шелесте юбок и всхлипываниях некоторых дам, промакивавших глаза платками.

– Билли! – рявкнул Командор, так что все вздрогнули.

– Я здесь, отец. Не волнуйся. Все будет хорошо.

Командор снова обмяк. Секунда тянулась за секундой. Старший сын Элис и Корнеля, шестилетний Билл, обернулся к матери и спросил:

– Он умер?

Элис наклонилась и что-то прошептала ему на ухо. Мальчик повернулся лицом к кровати и встал ровнее.

Доктор Линсли склонился над Командором и прислушался. Изучил лицо Командора и выпрямился.

– Зрачки не реагируют. Мистер Вандербильт скончался.

Фрэнки всхлипнула… Но нет: рука Командора вновь зашевелилась. Невыносимо медленно он поднес ее к лицу. Провел по нему ладонью, чтобы закрыть веки. После чего опустил руку на грудь.

Затем тяжело выдохнул. Прошло еще несколько невыносимо долгих мгновений. Собравшиеся переглянулись друг с другом и с доктором Линсли, который пожал плечами. Они ждали. Командор вздохнул. Из-под одеял раздался странный звук. Умирающий вздохнул еще раз – и затих.

Доктор Линсли достал из кармана часы и вновь склонился над Командором. Прижал пальцы к его шее, затем приложил ухо к груди. Выпрямившись, снова взглянул на часы и объявил:

– Господа, думаю, на сей раз я не ошибаюсь.

Фрэнки дала волю слезам. Чтобы не остаться за бортом, к ней присоединились некоторые из сестер и дочерей Командора. Мужчины покашливали, переступали с ноги на ногу и потягивались.

Трехлетний Нейли потянул отца за полу.

– Что случилось?

– Прадедушка отправился к Господу и Иисусу на небеса.

– Неправда. Вот же он, – нахмурился Нейли.

– Тише.

Уильям подошел к Альве:

– Я схожу в конюшни и вернусь.

– Найди Джорджа. Скажи ему, что все закончилось.

Нейли не унимался:

– Он никуда не отправился, он здесь.

– Его дух ушел, – объяснила Элис.

– Я не видел, как он уходил.

– Мы не можем это увидеть – дух невидим.

– Откуда ты тогда знаешь, что он ушел?

Элис поджала губы, взглянув на мужа, и проговорила:

– Так написано в Библии. Так говорит Бог.

– Может, это дух ушел, когда был тот звук?

Корнель оживленно предложил:

– Пойдем лучше съедим кекс.

При упоминании о кексах в желудке у Альвы заурчало. В ответ на урчание желудка малыш внутри толкнулся и совершил кувырок.

Уильям, естественно, ждал мальчика, однако Альва надеялась, что у нее родится девочка, такая же хорошенькая, как маленькая Гертруда, которую она с радостью нянчила в первые месяцы ее жизни, качала на руках и пела ей песни, а в последнее время играла с ней в ладушки. Девочка была настоящей отдушиной во время ужасно тоскливых визитов, которые Альве приходилось наносить Элис. Элис не устраивало все подряд: банное мыло пахло слишком сильно, повар пек пироги со слишком толстыми корочками, рессоры в ее ландо были слишком упругими, приятельницы думали только о прическах и шляпах и совершенно забыли о Боге. Дом был слишком маленьким, чтобы оказывать достойный прием священникам из церкви Святого Варфоломея, чьи деяния она поддерживала всем сердцем, и сокрушалась, что не может разместить за столом людей, которые их тоже оценят по заслугам. Возможно, завещание Командора позволит ей решить этот вопрос. Альва была уверена, что Элис думает именно так.

Услышав о кексах, Нейли оживился, но вопросы задавать не перестал:

– А как дух пройдет сквозь потолок?

– Он может пройти через что угодно, как призрак, – ответил Билл.

– Миссис Кейлор испекла яблочные кексы. С корицей. Чувствуете, как вкусно пахнет? – пыталась отвлечь детей Элис.

– С колицей! – оживилась Гертруда.

– Я хочу два, – сказал Нейли. Ответ брата его, кажется, убедил.

– Тогда идем, спустимся на кухню, миссис Кейлор тебя угостит.

Фрэнки и старшие дамы все еще всхлипывали и утирали слезы. В последний раз взглянув на бездыханного Командора, Альва прошла вслед за Элис через полную стариков гостиную в холл, украшенный огромной пасторалью, изображавшей пасущихся лошадей. Поднимавшийся из кухни аромат корицы разжигал ее аппетит.

Дойдя до зала внизу лестницы, Элис сказала:

– Альва, вам лучше присесть. Я попрошу девушку вас обслужить.

– Спасибо, я подожду, – ответила Альва и обратилась к Корнелю, который держал Гертруду на руках: – Оставьте малышку со мной, я с ней поиграю, а вы можете присоединиться к Уильяму – он в конюшнях.

Оставшись наедине с Гертрудой на стеганой синей софе, Альва одной рукой обняла девочку, а другой стала гладить живот, чтобы успокоить своего малыша.

– Проголодалась? – спросила она племянницу, которой через несколько дней исполнялось два года.

Гертруда кивнула. Она снова сосала палец.

– Я тоже.

Гертруда потеребила Альву по руке и показала на картину на стене напротив.

– Красиво, правда?

Альва кивнула.

– Это твоя прапрабабушка София. Она была бы рада, что понравилась тебе.

Гертруда перевела пальчик на каминную полку.

– Пастушка? Да, очень красивая статуэтка. Твой прапрадедушка вырос на ферме, и София тоже, даже твой папа родился на ферме. Знаешь, что такое овечка?

Гертруда вынула изо рта пальчик, сказала «бе-е-е» и довольно улыбнулась.

– Какая ты умница! – похвалила ее Альва. – Расскажи мне, что теперь с нами будет?

После окончания панихиды по Командору Уорд Макаллистер обнаружил Альву сидящей в одиночестве на скамье в боковом нефе – та решила немного отдохнуть, пока члены семьи беседовали с уходящими гостями.

Балконы были затянуты траурными драпировками. На фоне тяжелого дерева и черной ткани ярко выступали вазы с цветами и венки из лилий. Но какими бы элегантными ни были цветы, их аромат угнетал.

Альве очень хотелось поехать домой и ненадолго прилечь.

– Отличная была служба, – сказал мистер Макаллистер. – Сегодня такая стужа, а сколько людей пришло! По моим подсчетам – больше тысячи.

– Да, наверняка не меньше.

Мистер Макаллистер уселся рядом.

– Вы, наверное, видели газеты… Завещание опубликовали во всех подробностях, на радость читателям. Кажется, у газетчиков повсюду шпионы!

– Вполне возможно, – кивнула Альва. Она поправила жемчуга, которые давили на ее налившуюся грудь. Все ее тело изменилось до неузнаваемости. – Родственники очень недовольны. Это вторжение в личную жизнь.

– Но, полагаю, самим-то завещанием они довольны. Кроме, осмелюсь заметить, моего дорогого друга Корнелиуса Джеремии.

По условиям завещания, которое днем ранее было зачитано мужчинам, многочисленные (по большей части довольно скромные) суммы были оставлены в наследство Фрэнки, сестрам, дочерям Командора и некоторым другим лицам. Внукам он завещал более щедрые суммы – гораздо более щедрые, чем того ожидали: по предварительным оценкам, Корнель получил пять миллионов долларов в акциях, Уильям, Фредерик и Джордж унаследовали по два миллиона. Уильям получил два миллиона. Два миллиона! Альва не позволяла себе даже представлять эту цифру, настолько неправдоподобной она казалась.

Дядюшке Си-Джею Командор выделил всего две тысячи долларов и поручителя, чтобы тот не потратил все деньги одним махом. Остальные средства, баснословные девяносто миллионов долларов, отошли в личное распоряжение свекра Альвы. Говорили, что, узнав об этом, он склонил голову и заплакал.

Мистер Макаллистер заметил:

– Что касается доли вашего свекра – он унаследовал больше денег, чем имеется в казне Соединенных Штатов. – В его голосе послышалось такое благоговение, словно речь шла об ангелах, спустившихся на землю.

– Просто невероятно, не так ли? Хотя я уверена, многие считают такое количество денег хамством.

– Некоторые из наших друзей погрязли в своем аскетическом прошлом. Но времена меняются. Я очень хорошо помню, как еще двадцать лет назад, в разгар золотой лихорадки, даже один миллион долларов казался настолько потрясающим явлением, что газетчики печатали слово «миллионер» в кавычках. А Командор скопил сотню миллионов – должен заметить, что эта сумма в несколько раз превышает состояние моего дорогого друга, супруга Кэролайн, который входит в число самых богатых людей в истории страны. Хамство? Хотелось бы мне научиться такому хамству!

– Дядюшка Си-Джей считает, что с ним поступили несправедливо, и хочет отсудить у моего свекра большую сумму. В газетах об этом пока не пишут, но, как только они все разнюхают, семейство вновь попадет на первые полосы.

– Вот оно что. Но ведь с ним и правда обошлись несправедливо, не находите?

– Да, конечно, несправедливо.

– Но на наследстве вашего мужа это не отразится. Почему же вы переживаете?

– Газетчики. Шпионы. Как далеко они пойдут, чтобы раздобыть «новостей»? Насколько пострадает семейная репутация? У вас есть знакомые повсюду – вы сможете убедить их не печатать слухи о нас?

С болью в голосе мистер Макаллистер ответил:

– Ах, если бы я имел такую возможность! Боюсь, когда дело касается возможности заработать, прессу можно сравнить лишь с поездом без тормозов. Конечно, все члены семьи должны опровергать любую клевету. Но в целом вам остается только надеяться, что господа Вандербильты сумеют быстро решить этот вопрос.

– Вы раньше участвовали в тяжбах и знакомы с обоими. Как думаете – у них получится решить все быстро?

Мистер Макаллистер печально усмехнулся, и Альва вздохнула:

– Именно этого я и боюсь.

– Милая, не падайте духом – это все, что вы сейчас можете сделать. И обязательно вложите часть своих денег во что-нибудь общественно значимое.

Альва решила посетить встречу Общества поддержки работающих детей, к которому недавно примкнула Армида. Дамы собирались раз в месяц в доме президента Общества – мисс Аннализы Бикман, представительницы коренного нью-йоркского семейства. Ее глаза, волосы и кожа были настолько бледными, что она почти сливалась с белыми гардинами и обоями. В кабинете, выходившем окнами на Десятую улицу, кроме нее, находилось еще около десятка юных леди. Среди них – и Лидия Рузвельт, которая, взглянув на фигуру Альвы, заявила:

– Вот это да, миссис Вандербильт, кто бы мог предположить, что вы здесь появитесь!

– Я очень переживаю за этих детей. Когда сестра сообщила мне о встрече, я решила прийти.

– Как благородно с вашей стороны. Примите мои соболезнования в связи со смертью деда вашего мужа. Кто мог представить, что он настолько богат? Конечно, это дает вам возможность заняться благотворительностью – что, разумеется, принесет нашему делу только пользу.

– Вы хотели сказать – принесет пользу детям, – поправила Альва.

– Да, именно.

– Именно. И прошу вас не забывать, что благотворительностью я занимаюсь уже много лет.

– Дамы, начнем собрание, – раздался голос мисс Бикман.

– Прошу прощения за опоздание, – сказала Армида, торопливо войдя в комнату. С ней была незнакомая Альве девушка. – Разрешите представить вам мисс Мэйбл Крэйн. Она приехала из Сан-Франциско, что в Калифорнии, и ей не терпится заняться добрыми делами.

Все вежливо улыбнулись. Мисс Бикман заметила:

– Калифорния, говорите? Это неблизко…

– Да, мы и в самом деле очень долго добирались, – подтвердила мисс Крэйн.

Симпатичная, хорошо одетая, однако сильно отличающаяся от всех, кто был в комнате, своей золотистой кожей и веснушками на щеках. Волосы убраны не так строго. Платье не хуже, чем у прочих, но Альва почувствовала, что деньги, за которые оно было куплено, появились у семьи не так давно.

– И надолго вы остановились в нашем городе? – осведомилась мисс Рузвельт.

– Да, теперь я буду жить здесь. Отец купил дом на Парк-Авеню, недалеко от Сороковой улицы. Насколько я понимаю, это хороший район?

– Многие из приезжих селятся там, – ответила мисс Рузвельт. – Но большинство из нас живет здесь, в районе, где обосновались семьи первых нью-йоркцев.

Альва решила вмешаться:

– Спасибо, мисс Рузвельт, за урок истории.

Армида и мисс Крэйн присоединились к уже сидевшим, и разволновавшаяся мисс Бикман сказала:

– Мы как раз хотели начать собрание, поэтому я продолжу.

– Да, просим вас, – кивнула Альва. – Я думаю, нам всем хочется поскорее заняться делом.

Мисс Бикман изложила повестку собрания. Первым в списке значился отчет секретаря общества о том, что было сделано на предыдущем собрании. За ним последовал еще один отчет о том, какие мероприятия были проведены обществом в течение последних недель, а также месяцев. Альве все тяжелее становилось удерживать внимание на происходящем – спина болела, малыш продолжал толкать ее под ребра, а отчеты были беспросветно тоскливы.

– Простите, что перебиваю, – наконец не выдержала она. – Я хотела бы удостовериться, что правильно поняла, чем вы занимаетесь. Из того, что я сейчас услышала, следует, что вы собираете деньги с помощью благотворительных чаепитий и приемов, после чего общество выписывает чек на имя одного из учреждений, помогающих детям.

– Да, совершенно верно, – подтвердила мисс Бикман.

– А сколько мест их работы вы видели воочию? Вы посещали фабрики? Как насчет больниц или домов, в которых живут дети-калеки? Я не собираюсь критиковать подобные учреждения, но откуда вы знаете, на что именно идут ваши деньги?

– Неужели вы забыли нашу поездку в трущобы? Я всем рассказала о ней. Никто из нас не станет ездить в такие места, – заявила мисс Рузвельт.

– Она сказала, что это просто ужасно, – подтвердила мисс Бикман. – Увидеть мертвую девушку…

– Мисс Рузвельт не видела мертвую девушку, она…

– Мы предпочитаем не рисковать, – перебила мисс Рузвельт. – Поэтому просто посылаем им деньги.

Альва улыбнулась:

– Конечно, это похвально. Но риск все же есть – ваши усилия могут оказаться бесполезными, – продолжила она, обращаясь ко всем. – Я считаю, нам необходимо своими глазами увидеть, в чем нуждаются дети, после чего выделять деньги именно на них, а также получать подтверждение того, как они были использованы. Вы ведь читаете газеты – часто деньги оказываются в карманах мошенников. Предлагаю съездить в город завтра в первой половине дня. Мы посетим больницы и узнаем, чего не хватает детям в первую очередь.

– Отличная идея, – подхватила мисс Крэйн. – Так мы будем знать наверняка, кому достались деньги.

Мисс Рузвельт выпрямилась в своем кресле.

– Мисс Бикман, насколько я вижу, между нашими взглядами и взглядами тех, кто желает стать членами нашего Общества – огромная пропасть. Чтобы избежать конфликта, который может нанести совершенно неоправданный ущерб нашим занятиям благотворительностью, я предлагаю этим леди создать свое собственное общество, отдельное от нашего.

– То есть вы отказываетесь принять меня в члены общества? – уточнила Альва.

– Вас, мисс Крэйн и всех остальных, кто предпочитает ваши методы. Все за?

– Кто-то должен поддержать ваше предложение, – заметила секретарь.

– Я поддерживаю, – сказала одна из девушек.

– Все за? – повторила Лидия, глядя Альве в глаза и поднимая руку.

Вставая, Альва тоже подняла руку.

– Поддерживаю целиком и полностью.

Следующим утром Альва, Армида, мисс Крэйн и младшие сестры Альвы прибыли в Благотворительный госпиталь на остров Блэкуэлла, ставший их первым пунктом в череде медицинских учреждений Нью-Йорка. Избегая только отделений, где лежали заключенные или люди с заразными заболеваниями, они смогли увидеть детей, которые потеряли руки, ноги, глаза. Детей, которые плакали из-за того, что больше не могут работать. Детей, которые безучастно смотрели на замызганные стены и ни на что не реагировали. Девушки поговорили с врачами и медсестрами о том, как помочь этим детям, и занесли все необходимое в список.

Вечером в салоне Дженни подводила итоги, пока Альва разливала вино по бокалам. Они ужасно устали от всего, что увидели за день, физически и морально.

Джулия призналась:

– Утром мне не хотелось никуда идти, но сейчас я рада, что не осталась дома. Мы ведь едва не попали в такое же положение. Я не говорю о болезнях – но мы могли стать такими же бедными! Если бы Альва не вышла за Уильяма…

– До того, как папочка нашел золото и начал строить гостиницы, мы жили в хижине на две комнаты и у нас не было даже водопровода. Мне тоже пришлось поработать – я выкапывала камни там, где в городе собирались класть тротуар.

Дженни выпила вино залпом и протянула бокал Альве за добавкой.

– Не волнуйся, следующий я выпью медленнее.

– Понятно, почему мисс Рузвельт и остальные придерживаются своего подхода, – заметила Армида.

– Да, это очевидно, – ответила Альва. – Завтра утром я составлю список фабрик, на которые нам надо заехать на следующей неделе.