– Я много рассказывал о вас отцу и деду, – сказал Уильям Альве во время прогулки по парку Вашингтон-сквер перед ужином в доме Командора. – Они с нетерпением ждут возможности убедиться, какую прекрасную партию я составил. По-моему, дед даже подстриг бакенбарды ради такого случая.

– Я тоже буду рада с ними познакомиться.

Альва была довольна собой – такой энтузиазм со стороны будущих родственников казался ей очень трогательным.

Уильям добавил:

– Но я бы не хотел, чтобы вы обманулись в своих ожиданиях. В газетах деда зовут старым тираном не без причины.

– Он и правда тиран?

– Вовсе нет. Но он – как бы это выразиться – в меньшей мере владеет искусством держать себя в обществе, чем джентльмены, с которыми вы привыкли иметь дело.

– Если вы опасаетесь, что я буду судить по его поведению о вас, можете не беспокоиться – в моих правилах воздавать каждому по его собственным заслугам.

– Прекрасно! Это и в моих правилах. Общество погрязло в мудреных нормах и обычаях…

– И в самом деле! Иногда это так раздражает.

– Приятно, что вы меня понимаете – и что вы весьма интеллигентны! Я так и сказал отцу и деду: «Она не из тех барышень, которые не умеют думать самостоятельно». Взять хотя бы ваше платье с цветами – к сожалению, именно на эти цветы у меня аллергия, – я сообщил им, что вы были единственной девушкой на балу, проявившей оригинальность.

– А вы были единственным джентльменом, чье мнение для меня важно.

В общем-то ее комплимент был довольно искренним. Только убедительно ли он прозвучал? Альве никак не удавалось постичь искусство тонких намеков в той мере, в которой, как ей казалось, им владели другие женщины – взять, к примеру, придворных французских дам. Для них подобные разговоры что-то вроде игры – игры, представлявшейся Альве забавной, когда в ней можно участвовать лишь в качестве наблюдателя.

В доме Командора Альву и Уильяма проводили в кабинет. Комната с высокими потолками была обставлена добротно, однако без претенциозности. Оба джентльмена встали, чтобы их поприветствовать. Мистер Вандербильт, отец Уильяма, оказался полным лысеющим мужчиной с темными кустистыми бакенбардами, переходящими в усы, и добрыми карими, слегка раскосыми глазами. Черты лица Командора напоминали черты сына, но волосы у него были седые, а голубые глаза смотрели испытующе. Он был высоким, сухощавым и жилистым, несмотря на то, что разменял девятый десяток. И бакенбарды у него действительно оказались подстрижены очень аккуратно.

Командор подошел к Альве и взял ее за руку:

– Добро пожаловать, мисс Смит! Вот этот мальчик твердит о вас без умолку.

– Надеюсь, то, что вы услышали, говорит в мою пользу, если же нет – прошу вас, признайтесь в этом сейчас, чтобы у меня была возможность ретироваться.

Мистер Вандербильт, в свою очередь, тоже взял ее руку со словами:

– Не беспокойтесь, Уильям дал вам самую блистательную характеристику.

– Блистательную? Ну вот, теперь я боюсь, что мне не удастся оправдать ваши ожидания.

– Неужели вы не умеете блистать? – усмехнулся Командор и взглянул на отца Уильяма. – Билли, девчонка не умеет блистать!

– Какая жалость, – вздохнул мистер Вандербильт и в притворном разочаровании покачал головой.

– Ну, значит, и дело с концом. Выметайтесь! – Командор указал ей на дверь.

Вдохновленная столь радушным приемом, Альва заявила:

– К вашему сведению, я умею блистать, но, продемонстрировав эту свою способность, я затмила бы вас всех, что с моей стороны было бы весьма нескромно.

– Ага! Умница, за словом в карман не лезет, – обрадовался Командор, подталкивая Уильяма локтем. – Блистайте не стесняясь! Это уже пошло на пользу нашему мальчику. – И Командор ущипнул Уильяма за щеку.

Альва застенчиво улыбнулась («скромный взгляд и опусти ресницы»). Не так уж и сложно быть чьей-то наградой, если для этого достаточно поупражнять умственные способности. Она надеялась, что Уильям так же остер на язык, как эти джентльмены, хотя ему пока не довелось продемонстрировать подобное.

На ужин подали жаркое из говяжьих ребрышек, морковь в карамели, шпинат со сливками и маринованную свеклу. Альва наслаждалась каждым кусочком, который подносила ко рту, однако ни разу не взяла на вилку столько, сколько хотелось бы, – негоже прослыть чревоугодницей. Но какое же это было удовольствие! Еще лучше, чем обмен остротами. Даже если Уильям окажется не семи пядей во лбу, по-крайней мере питаться она будет прекрасно, как и представляла себе тем вечером в Гринбрайере. Лишь за одно только это она была благодарна Консуэло.

Беседой за столом заправлял Командор. Вначале он поведал о своем детстве на ферме отца на Статен-Айленде, после чего принялся потчевать всех волнующими историями о своих путешествиях по диким рекам Никарагуа и Нью-Джерси на пароходе. Рассказы мистера Вандербильта были гораздо скромнее – он пересказал родословную семьи Вандербильт, а затем упомянул, как тоже занимался фермерством, пока отец не привлек его к железнодорожному бизнесу.

Командор сказал:

– Все не так просто. Когда он был мальчишкой, я понял – точно не семи пядей во лбу. Пустомелей его называл. Вечно он куда-то уходил. Тогда я решил: «Раз любит ходить, пусть ходит за плугом!» И отдал ему ферму, потому что здесь от него толку не было. Однако этот хитрый лис показал мне, на что способен! Никогда еще ферма так не процветала. И я отдал ему весь бизнес: все дороги, дела, расчеты, – весь бизнес, ей-богу, и теперь мы получаем доходы, которые раньше нам и не снились.

– Мне кажется, разговоры о прибыли не очень интересны мисс Смит, – невозмутимо произнес мистер Вандербильт. – Наверняка она предпочитает темы, более близкие женщинам. – И он поинтересовался здоровьем ее отца, разузнал о каждой из сестер и попросил рассказать о годах, проведенных в Париже.

Что же, пора продать себя еще раз.

Альва сообщила им, что училась в хорошей школе:

– …Хотя, конечно, ездить в город мне нравилось больше, чем сидеть в душном классе. Моя мать часто бывала в обществе и при дворе. Мы ходили в оперу, на балет, спектакли и концерты. Je parle tres bien le français, как вы могли догадаться. Прекрасное детство. Очень много внимания в моей семье уделяли искусству и красоте. Признаюсь, когда-то мне хотелось быть дочерью императрицы Евгении. Но больше не хочется, – добавила она. – Моя доля не может быть прекраснее.

В завершение самого изысканного ужина, который Альва ела в течение года или даже дольше, Командор поднял бокал великолепного портвейна «Гаррафейра» и заявил:

– Уильям, мальчик мой, от имени твоего отца и от себя лично я хочу сказать, что ты не обманул надежды семьи. Мисс Смит – девушка утонченная и благовоспитанная, в этом нет сомнения. Мы благословляем ваш союз!

Альва прекрасно показала себя и теперь могла спокойно пожинать плоды своей победы. И в то же время обвинение Терезы Фэйр в том, что она влюблена в Уильяма, сидело у нее на плече, совсем как ручной пересмешник матери когда-то, и твердило на ухо: «Любовь. Liebe. L’amour. Amore». Любовь к мужчине. Она читала о ней в книгах. Кажется, это происходило с другими девушками, но Альва не могла представить себе, что чувствуют влюбленные, точно так же, как не могла вообразить, что чувствуют птицы в полете.

Предостережения мадам Дэнис, несомненно, справедливы, однако неужели в любви действительно нет ничего хорошего? Чувства ненадежны, переменчивы и отнимают много времени. Из-за них героини романов постоянно попадают в неприятности. Лишь когда Элизабет Беннет перестала думать о мистере Дарси слишком много, а он – о ней, они смогли быть вместе. Только когда страсть мистера Рочестера поубавилась после тяжелого ранения, он стал достоин внимания благоразумной Джейн Эйр.

Ведь нельзя заставить человека полюбить.

Уильям выбрал ее, он женится на ней, и со временем они станут похожи на его родителей. Альва будет вести его хозяйство. Рожать ему детей. По меньшей мере она превратится в важную светскую даму. Ей никогда не придется жить в трущобах или умирать в одиночестве. Этого должно быть вполне достаточно.

– Моя мать вернулась из летнего путешествия и хотела бы пригласить вас на чай, – сообщил Уильям, стоя у окна в тесном кабинете Альвы в конце сентября.

Он зашел к ней перед отправлением на Лонг-Айленд, куда он вместе с приятелями уезжал поохотиться на перепелов. Младшая сестра Альвы, Джулия, тоже была в кабинете и делала вид, что пишет письмо подруге.

Сестры видели Уильяма всего пару раз, и им было очень любопытно, каков собой человек, который станет их спасителем. Они уже и не ждали, что кто-нибудь посватается к Армиде – в свои двадцать семь она могла надеяться лишь на вдовцов и разведенных. Девятнадцатилетняя Дженни была самой хорошенькой из сестер, однако слишком застенчивой и меланхоличной. Джулия, которой исполнилось пятнадцать, взбалмошная и капризная, к замужеству была совершенно не готова, сделай ей кто-либо предложение. Альве казалось, что сестры распяли ее своими надеждами, как биолог распяливает лягушку на дощечке.

Альва наблюдала за Уильямом. Стройный, высокий, с серо-голубыми глазами и румяными щеками. Его волосы золотились в солнечном свете. По сути, он и есть «золотой мальчик». Альва и впрямь получила награду.

Уильям продолжил:

– Если вы свободны, лучше прийти в четверг. Там будут три моих сестры и Элис – жена Корнеля. И еще Джордж. Ему нет и двенадцати, но мать его балует. Вы, конечно, понимаете, как всем не терпится с вами познакомиться.

– Это взаимно. Прямо сейчас отправлю ей записку. – Альва подошла к столу и велела Джулии уйти.

– Зачем мне уходить? – спросила Джулия, не двигаясь с места.

– Потому что я прошу.

– Ты не просишь, ты командуешь.

– Оставь нас, пожалуйста, – ласково произнесла Альва.

Джулия взглянула на Уильяма:

– Вы настаиваете?

– Иди же, – сказала Альва. – Вот поэтому мне и приходится командовать.

Уильям с улыбкой наблюдал, как Джулия ушла, надув губы.

– Так вот, – сказал он, продолжая разговор, пока Альва писала записку. – Давайте подумаем. Вы можете принести оранжевые лилейники. Они сейчас цветут? Или фиалки. Их она тоже любит. Должен вас предупредить – вы не из тех, кого она выбрала бы для меня. Сейчас она решила оставить светскую жизнь и ищет общества таких же спокойных людей. Но вы ей все равно понравитесь.

– Я уверена, что она мне понравится. И все остальные тоже.

Уильям принялся мерить шагами небольшое пространство между столом и дверью.

– Да, еще – она любит оперу. Они с отцом берут Флоренс, Лилу и Джорджа на каждое представление. Можете упомянуть постановки, которые видели.

– Опера, – кивнула Альва. – Хорошо. Я…

– Хотя нет, лучше вообще не говорите об опере.

– Почему же?

– Чувствительная тема. В Академии отказываются продать моему отцу ложу. Называют военным спекулянтом, хотя охотно принимали его пожертвования и сами неплохо нажились на войне, – Ульям повернулся к ней: – Прошу прощения. Я не хотел так злиться.

– Что вы, я совершенно с вами согласна – такое отношение с их стороны ничем не оправдано.

– Но это так расстраивает отца, а вместе с ним и мать…

– Значит, я не буду упоминать оперу.

– Если, конечно, у вас нет возможности как-то помочь им решить эту проблему.

Возможности у Альвы не было.

– Может быть, – сказала она. – Я подумаю об этом.

– И дело не только в опере. Флоренс ужасно расстроилась, не попав в список участников бала дебютанток у миссис Астор.

Альва благоразумно умолчала, что тоже не попала в этот список.

– И еще было ужасно неприятно, когда нас не приняли в клуб «Юнион». Я чрезвычайно благодарен вашему отцу за то, что он организовал кампанию в поддержку моих братьев, отца и меня.

– Для него это большая честь, – ответила Альва, хотя отец лишь подписал письма, которые она отправила в комиссию по приему и знакомым членам клуба.

У отца совершенно отсутствовала дипломатическая жилка – такими вопросами всегда занималась их мать.

Альва закончила писать, сложила записку и вручила Уильяму.

– Пожалуйста, передайте это матери, а об остальном я позабочусь.

Уильям принял записку и, не выпуская руки Альвы, заставил ее встать со стула.

– Понимаете, именно это мне в вас и нравится. На вашем месте любая другая разнервничалась бы и взмахнула платочком со словами: «Ах, как же я могу вам помочь?» А вы привыкли действовать. Спасибо вам, – сказал он. – Благодаря вам я стану героем семьи, – и неожиданно поцеловал.

Альву целовали и раньше. Когда ей было десять, сын смотрителя дедушкиной плантации увидел, как она гуляет в саду одна, и поспорил, что она позволит ему это сделать, – то был невинный детский поцелуй. Позже она целовалась с юным пианистом в Париже, мать которого давала ей и сестрам уроки пианино. Мама их застукала, дала ей оплеуху и запретила выходить из комнаты три дня. Затем уволила учительницу и рассказала всем, что ее сын охоч до юных девушек. Неужели Альва тогда стала его добычей? И если это так, почему оплеуха досталась ей, а не ему? Из-за всего, что произошло, она чувствовала стыд и неловкость. Поцелуй Уильяма произвел сходный эффект.

Он отпустил ее со словами:

– Прошу вас, извините. Я воспользовался моментом.

Судя по звукам из коридора, Джулия успела уйти недалеко. Альва отступила назад.

– Надеюсь, погода во время ваших путешествий будет хорошей.

– А я надеюсь, что нет, – ответил Уильям, подходя к столу за шляпой. – Мужчинам нравятся бурные моря.

– Берегите себя. – Она удивилась нежности, которую вдруг почувствовала к этому человеку.

А может, это страх сжал ее горло – ведь если с Уильямом что-нибудь случится, – все пропало.

Утро выдалось теплым, и после похода в магазин Тиффани на Юнион-сквер Альва и Консуэло присели отдохнуть на скамейке в тени дубов. Шурша юбками по брусчатке, мимо прошли две леди в нарядных летних платьях из муслина с зонтиками в тон.

Хотя обычно Альва все схватывала на лету, ей потребовалось немало усилий, чтобы выучить имена всех членов семьи Вандербильт и удерживать их в голове. Трудность заключалась не столько в их количестве, сколько в том, что они постоянно повторялись.

– Сам Уильям, его отец и один из его племянников – все Уильямы, – жаловалась она Консуэло, которая проверяла, верно ли подруга все запомнила. – Сколько же в этом мире Уильямов – Уильям Шекспир, Уильям Блейк, Уильям Вордсворт…

– Еще генерал Уильям Текумсе Шерман, не забудь.

На что Альва ответила:

– Да уж, в Атланте его забудут не скоро, – и продолжила: – Имя Командора – Корнелиус, так же зовут младшего из его двух сыновей и его старшего внука – брата Уильяма.

Консуэло заметила:

– Как же мне понравилась та брошка с изумрудом в центре и эмалевыми листиками. Вот бы Ви-Кей купил тебе опал с бриллиантами. Или бархатку со спиральками из камушков. – Она нарисовала пальцем в воздухе завитушку.

– Так что сына и внука Корнелиусов тоже зовут Корнелями, – продолжала Альва, не слушая подругу. В настоящий момент драгоценности волновали ее меньше всего. – И хотя технически сын Командора должен быть вторым Корнелиусом, его зовут Корнелиус Джеремия – Си-Джей, а Корнелиус «второй» – это его внук, то есть старший брат Уильяма.

– Не забудь, что Корнелиус Джеремия – черная овечка, поэтому, если о нем зайдет речь, делай вид, что ничего не знаешь.

– Не забуду. Зато тот Корнелиус, который брат Уильяма, – воплощение всех добродетелей и пример для подражания.

– Вот именно. И если ты будешь повторять это как можно чаще и желательно на публике, сумеешь заслужить милость его жены Элис – а она, знаешь ли, однажды станет матриархом всего семейства.

Альва подняла взгляд от записей:

– Я считаю, подобное звание надо заработать.

– Ты так говоришь лишь потому, что Уильям – не первый наследник. Тебе придется отравить Корнеля или придумать еще что-нибудь в таком духе, чтобы занять ее место.

– Но мы ведь не при феодализме живем! Я тоже могу быть матриархом!

– То есть Элис должна просто взять и подвинуться? – рассмеялась Консуэло.

– Все, не отвлекай меня. Я очень занята.

Альва снова заглянула в свои записи. Сыну Элис и Корнеля, Уильяму Генри II, было четыре года, и называли его Билл. Их младшему сыну, Корнелиусу III, шел второй год, и его называли Нейли. Своего первенца (старшую сестру Нейли) Элис и Корнель именовали Элис.

– В этой семье напрочь отсутствует воображение, – буркнула Альва.

– Просто запомни имена.

Альва положила записи в карман:

– Что, если я не понравлюсь миссис Вандербильт? Уильям сказал, я не из тех девушек, кого бы она ему выбрала.

– Она никогда не скажет это тебе в лицо.

– Спасибо за поддержку! Только я все равно волнуюсь. У меня ведь нет никакого положения в обществе.

– Может, и нет. Деньги ты и так сможешь тратить.

– Как думаешь, может, нам сбежать и обручиться тайно? Лучше всего на следующей неделе. Как раз придет домовладелец за оплатой.

– Да, конечно, тайное бракосочетание прекрасно отразится на твоем положении в обществе. Дерзай.

– Будь я мужчиной, я бы уже давно избавила нашу семью от неприятностей.

Консуэло чмокнула Альву в щеку.

– Будь ты мужчиной, я бы вышла за тебя замуж.

– Нет, ты бы дождалась кого-нибудь поблагороднее.

– Ты права. Но тебя я любила бы больше.

На следующий день, не успела Альва опуститься в кресло в гостиной Вандербильтов, как миссис Вандербильт, чья наружность так и излучала доброжелательность, сообщила:

– Я поговорила с сыном. Если вы не против, не будем ждать долго после помолвки – мне кажется, лучше всего назначить свадьбу на декабрь.

Три сестры Уильяма и их свояченица Элис смотрели на Альву так, словно она и в самом деле была лягушкой на дощечке. Альва надеялась познакомиться и с Джорджем, однако у мальчика, по всей видимости, нашлись дела поинтереснее, чем рассматривать невесту брата, сидя в душной комнате. Да и что, собственно, рассматривать? Темноволосая девушка среднего роста с крупными ноздрями на квадратном лице. Не дурнушка – умные карие глаза, выразительные брови, светлая чистая кожа. Но ничего такого, ради чего Джордж прервал бы свои занятия – скорее всего, он сейчас читал. Уильям как-то говорил (в некотором замешательстве), что редко видит мальчика без книги в руках.

– Я понимаю, это слишком скоро, – продолжила миссис Вандербильт, – но нам не терпится заполучить вас. Кроме того, ваша безукоризненная репутация не даст никому повода сделать нежелательные выводы.

После этих слов Альва ее полюбила, не раздумывая.

– В декабре? – повторила Лила. – Как здорово! Представляете, если к свадьбе выпадет снег!

Четырнадцатилетняя Лила, хорошенькая, точно бутон розы, росла в совершенно иных условиях, нежели ее старшие братья и сестры. Мистер Вандербильт набросал Альве в общих чертах летопись американских Вандербильтов. Они вели свою историю с 1650 года, когда будущий основатель рода по имени Аэртсон покинул голландский городок Де Билт и прибыл на Статен-Айленд как слуга, работающий по контракту. Уильям и семеро его братьев и сестер родились на статен-айлендской ферме, которую Командор и отдал под начало их отца, прежде чем привлечь его к железнодорожному бизнесу. Много лет назад они переехали в город. Младшие, Лила и Джордж, были уже типично городскими детьми.

Сам Командор тоже вырос на ферме. Его отец был земледельцем и паромщиком, поэтому паромщиком стал и Командор. Потом он занялся пароходами и, в конце концов, перешел на железные дороги. Впрочем, свой дом в Манхэттене он построил лишь в 1846 году и потому считался парвеню – другая причина, по которой семья не вошла в число «лучших» голландцев Нью-Йорка – Бикманов, Стейвексантов, Шермерхорнов и Джонсов. И, конечно, еще был одиозный дядя Си-Джей.

– Снег? Надеюсь, все же обойдется без снега, – заметила Элис, усаживая малышку Элис, нежное шестилетнее создание с очаровательной улыбкой, в кресло рядом с Альвой. – Представьте, как промокнут туфли и юбки.

– А мне кажется, это очень романтично, – отозвалась Лила.

– Романтично, – пролепетала маленькая Элис. Ее платье было того же нежно-желтого оттенка, что на ее тете Лиле. – А я буду угощать всех чаем.

Альва погладила ее по головке:

– Спасибо, это будет очень кстати.

– Смотрите, она не забудет ваше обещание, – предупредила Элис. – Лучше не тешить ее надеждами.

Альва обратилась к девочке:

– Может быть, ты напоишь чаем самых главных гостей перед свадьбой? Ведь в день свадьбы ты будешь очень занята.

– Почему я буду занята?

– Как почему – а кто же будет нести цветы?

Они обсудили все детали. Свадебный завтрак подадут здесь, в доме родителей жениха, четырехэтажном угловом здании с собственными конюшнями. Флоренс сказала, что Альве следует выбрать белоснежное платье по примеру королевы Виктории, и торт тоже должен быть белоснежный, как у Ее Величества.

– Символ невинности невесты, – прокомментировала Элис, простодушно глядя на Альву круглыми глазами. – И саму церемонию, конечно, нужно провести в церкви Святого Варфоломея.

– Но мы же ходим в церковь Голгофы. Мне очень не хотелось бы расстраивать Преподобного Уошберна и его жену.

– После свадьбы вы будете ходить в церковь Святого Варфоломея, – заявила Элис. И это был отнюдь не вопрос.

Альва вежливо улыбнулась. Сейчас лучше воздержаться от споров.

– Конечно, если таково будет желание моего мужа, – ответила она.

Уильям не рассказывал Альве об Элис, за исключением того, что она уже семь лет являлась женой его старшего брата. Альва не ожидала, что она окажется такой… миловидной. У Элис было лицо сердечком, которое украшали нежные, полные губы, ясные голубые глаза, завидные ресницы и ухоженные брови, чуть темнее шелковистых белокурых волос. Для женщины, родившей за последние четыре года троих детей, младшему из коих только исполнился год, она сохранила невероятную стройность. Альва подумала, что сама она и в двенадцать лет вряд ли могла похвастаться такой тонкой талией.

– Мисс Смит, – обратилась к ней маленькая Элис, – когда вы с дядей Уильямом поженитесь, я буду приходить к вам в гости и играть с братиками и сестричками.

Мать похлопала девочку по руке.

– Элис, это невежливо.

– Если вы не против, – сконфуженно добавила малышка.

– Давай для начала выберем платье для девочки, которая понесет цветы, – предложила Альва.

– И для вас тоже надо выбрать платье! – воскликнула Лила. – Вы должны перещеголять мою сестру Маргарет. Она слишком много о себе воображает.

– Маргарет – наша старшая сестра, – объяснила Флоренс. – Вам нужно обратиться к миссис Бьюкенен – дочери Астор либо покупают платья в Париже, либо шьют у нее. И Стейвесанты тоже.

Миссис Вандербильт покачала головой.

– Девочки, что у вас за страсть все превращать в соревнование?

– Мама, простите, но с тех пор, как вы вышли замуж, прошло время и многое изменилось, – возразила Флоренс. И обратилась к Альве: – У мамы есть родственники среди Рузвельтов, и ради нас она старается сделать так, чтобы их стало больше.

– Интересно. Можно подробнее?

Эмили начала рассказывать:

– Ее бабушкой по линии отца была Корнелия Рузвельт. Отец Корнелии, Исаак Рузвельт, стал одним из первых сенаторов после Войны за независимость, был федералистом, сторонником Александра Гамильтона. Все называли его Патриот.

– Сенатор Рузвельт, – проговорила Альва, вспомнив высокомерие Лидии Рузвельт и ее презрительное отношение к окружающим. – Звучит внушительно.

– Судя по тому, какой прием нам оказывают – а чаще не оказывают, – так не скажешь, – вздохнула Эмили.

– Возможно, в свете просто не догадываются о вашем происхождении?

– Может быть, – согласилась Флоренс. – Мама считает, что хвастаться неприлично.

– Дело в том, что свет отказывается принимать нашего дедушку, Командора, – пояснила Эмили. – В газетах его называют – цитирую: «барон-разбойник в условиях современного феодализма».

– Еще его зовут железнодорожным деспотом. Конечно, с появлением в семье Элис наше положение немного улучшилось, – добавила Флоренс.

Элис скромно пожала плечами, и Эмили продолжила:

– Хотя отец Элис, мистер Гвинн, родом из Сент-Луиса, он пользуется уважением со стороны своих коллег-юристов. Поэтому жены и дочери его коллег нас принимают охотнее. Но сейчас все время Элис отнимают дети и церковь, – сказала она беспечно. Чересчур беспечно. – Поэтому, мисс Смит, мы надеемся, что вы сможете продолжить начатое.

Миссис Вандербильт вновь покачала головой:

– Я даже не пытаюсь понять всю эту шумиху вокруг «высшего общества». Одних в него почему-то принимают, другим отказывают… Как будто после войны написали новый свод правил и раздали его только некоторым дамам.

– Мама, в этом нет ничего мудреного, – ответила на это Флоренс. – Просто сейчас важнее всего, какая у семьи история и репутация.

– Да, – подхватила Эмили. – В семье должно насчитываться не меньше четырех поколений джентльменов. Как у мисс Смит – если не ошибаюсь, ваши предки переехали сюда в начале восемнадцатого века?

– Верно, – кивнула Альва. – Но поначалу они жили не на Манхэттене.

– Это не важно, – отмахнулась Эмили.

Миссис Вандербильт продолжала сокрушаться:

– Теперь, чтобы твоя дочь попала в правильное общество и удачно вышла замуж, нужно участвовать в каких-то состязаниях! Раньше все было иначе.

– Не отчаивайся, теперь у нас будет мисс Смит, которая станет нашим полководцем, – улыбнулась Флоренс.

Вот только у мисс Смит не было ни оружия, ни войск. Мисс Смит вполне могла оказаться испорченным товаром, который всучили доверчивому покупателю. Если бы мисс Смит была чуточку умнее, она уже давно сменила бы тему разговора.

– Миссис Вандербильт, – произнесла Альва. – Я хотела спросить, можете ли вы посоветовать нам с Уильямом агента по недвижимости. Я думаю, что…

– Мама, расскажите ей! – перебила Лила.

– О чем?.. – удивилась Альва.

– У нее для вас есть сюрприз.

– Сюрприз! – подпрыгнула малышка Элис.

Миссис Вандербильт улыбнулась внучке.

– Что ж, кажется, теперь мне не удастся сохранить это в секрете. Мой муж решил подарить вам с Уильямом на свадьбу дом на Сорок четвертой улице. Мы подумали, что это станет отличным началом семейной жизни.

– В дом уже подбирают прислугу, – прибавила Эмили, положив руку на свой округлившийся живот. – Оглянуться не успеете, как вам понадобится помощь.

– По крайней мере, мы на это надеемся, – поддержала миссис Вандербильт. – Что касается слуг, я обратилась в агентство…

– Боже мой! – воскликнула Альва, подойдя, чтобы поцеловать ее. – Невероятная щедрость с вашей стороны. Право же, я не знаю, как вас благодарить…

Миссис Вандербильт покраснела.

– Прошу вас, сядьте. Это мелочь – и, уж поверьте, этот дом нужен мне не меньше, чем вам обоим. Я рада, когда никто ни в чем не нуждается.

Усевшись в кресло, Альва сказала:

– Вы упомянули прислугу. Я немного облегчу вам задачу. Со мной переедет Мэри…

– Мэри? – переспросила мисс Вандербильт.

– Дочь нашей служанки. Ей всего пятнадцать, но она помогает нам с прическами и нарядами едва ли не с рождения.

Элис недоумевала:

– На вас работает ребенок?

– Дело в том, что ее мать, Лулу, была рабыней. Она решила не уходить от нас, и, само собой, девочка…

– Не хотите ли вы сказать, что ваша камеристка – негритянка? – осведомилась Элис.

– Именно. Это идеальная для нее должность, и она прекрасно с ней справляется.

– В лучших семействах вся прислуга белая, – возразила Элис.

Альва изо всех сил старалась держать себя в руках.

– Она мне нравится, я ей доверяю, и ей все равно скоро придется устраиваться на работу. Поэтому она остается со мной.

– Она хотя бы читать умеет? – осведомилась Элис.

– Да, Лулу водила ее в школу. – Альве с трудом удалось не повысить голос.

– Надеюсь, она не совсем черная, – заметила миссис Вандербильт.

– Ее кожа довольно светлая, – начала Альва. – Вот только это совершенно ничего…

– А кто ее отец? – перебила Элис.

– Не понимаю, какое отношение это имеет к делу.

Миссис Вандербильт вмешалась:

– Это не важно. Очень мило с вашей стороны заботиться о ее положении.

– Благодарю вас, – сказала Альва, натянуто улыбаясь Элис, которая ответила ей столь же неискренней улыбкой.

– Когда у вас выдастся свободный денек, – сменила тему миссис Вандербильт, игнорируя их взгляды, – мы должны вместе заехать в агентство миссис Коулмэн и подобрать остальных слуг. Как же это захватывает! – Она посадила внучку на колени. – А ты любишь играть с кукольным домиком?