– Если маленькая Консуэло проникнется симпатией к Киму, а он – к ней, ты сможешь выдать ее замуж за герцога! То есть, конечно, будущего герцога, – заявила недавно прибывшая в Нью-Йорк из Европы леди Си.

– Не рановато ли сватать их? – улыбнулась Альва.

– Видит бог – если скорость, с которой его отец тратит деньги, не уменьшится, нам понадобится богатая наследница.

Альва показывала подруге свой дом, который успел подвергнуться значительным изменениям. Прибегнув к услугам декоратора, которого Уорд Макаллистер превозносил так, словно тот развешивал не только шпалеры и драпировки, но также луну и звезды в небесах, Альва сделала все возможное, дабы убранство дома выглядело «на миллион долларов». Для этого она воспользовалась принципом, которым руководствовалась при выборе свадебного платья – благородную простоту. А потому нагромождению разномастных столиков и полочек с безделушками (любой стоимости) и засилью в комнатах французской мебели (любого стиля), ставшими визитной карточкой нуворишей, она предпочла тщательно подобранные мебель и предметы интерьера, изготовленные прекрасными мастерами из прекрасных материалов. Конечно, можно было сделать обстановку еще изысканней, однако не позволял бюджет. К тому же Альва точно знала, что в ее окружении никто не мог похвастаться лучшим домом. Никто, кроме Элис, которая вновь была в положении, что отнюдь не мешало ей распоряжаться всем и вся. У Элис были средства и дом, в котором она имела возможность сделать все гораздо лучше, чем Альва. «Лучше, чем Альва», кажется, стало ее raison d’être, важнее которого было разве что произведение на свет новых наследников и наследниц Вандербильтов.

Наблюдая за леди Си, Альва отметила, что подруга изменилась еще больше с их последней встречи. Выглядела она как всегда безукоризненно – шелковистые волосы, гладкое припудренное лицо, стройная фигурка. Однако в характере появилась жесткость, а британский акцент вытеснял кубинский. Консуэло курила одну сигарету за другой. Взгляд стал каменным. И она без устали критиковала Мандевиля. Наверное, их отношения были уже не такими прекрасными, как поначалу.

Возможно, перемены подобного рода для леди, находящейся в ее положении, не менее естественны, чем появление в городе новых домов. Все менялось. К примеру, благодаря французам на Мэдисон-сквер сейчас красовалась тринадцатиметровая бетонная рука, держащая факел, – ее установили, чтобы вдохновить граждан выделить средства на возведение «Свободы» целиком на более подходящем месте. Таков принцип существования – на место или на человека воздействуют определенные силы, и это место или человек меняются в соответствии с ними. Из почвы Манхэттена выросла гигантская рука, леди Си курила сигареты и использовала в речи слово «шлюха», Альва спала в розовой спальне в доме миллионера – при определенных обстоятельствах все становилось возможным.

Следуя за Альвой в детскую, леди Си сказала:

– Я слежу за тем, что пишут в газетах о тяжбе Вандербильтов – даже в Лондоне это громкие новости. Тебе не показалось, что Командор к концу жизни совершенно двинулся умом?

– Ты имеешь в виду его связи со спиритуалистами?

– Я имею в виду сифилис, который…

– Он не был болен сифилисом. Не стоит верить всему, что пишут.

– Но ведь из-за чего-то он двинулся умом, что-то разрушило его изнутри. В газетах опубликовали результаты аутопсии – в его теле не было ни одного здорового органа! Как ты это объяснишь?

– Это нужно спрашивать не у журналистов, а у докторов, – раздраженно ответила Альва.

– Как бы то ни было, Вандербильты теперь у всех на слуху.

– Вопреки моим усилиям.

– А что думает твой муж о том, что его отец может потерять половину наследства? Ведь тогда ему в будущем достанется гораздо меньше.

– Никто об этом не думает.

– Конечно, думает – и ты в том числе.

– Я люблю своего свекра.

Подруги подошли к двери детской.

– Ты будешь любить его еще больше, если он оставит твоему мужу часть не от пятидесяти, а от ста миллионов. Это же касается и моего сына, чей транжира-отец может оставить его без гроша.

– Это правда – о Мандевиле?

Леди Си только махнула рукой.

– Только посмотри на них! – Под присмотром двух молодых нянь среди игрушек на ковре сидели малыши. – Составим брачный договор сейчас или ты хочешь предоставить дочери возможность выбора?

– Конечно, я буду направлять ее интересы и желания в нужное русло. Разве девушка способна сделать правильный выбор самостоятельно?

Леди Си пристально посмотрела на Альву.

– Уж не разочаровалась ли ты в своем выборе?

– Не смеши меня. И вообще, Уильяма выбрала не я, а ты.

– Это такая мелочь.

– И в чем же я могу разочароваться? За исключением абсурдного скандала вокруг завещания, моя жизнь идеальна.

– Это ты меня не смеши. Жизнь женщины не может быть идеальной. – Леди Си обратилась к юным кормилицам: – Элен, Брин, скажите: вы в кого-нибудь влюблены?

Смущенные девушки обменялись озадаченными взглядами.

– Ну же, признайтесь. Разве не любви ищет каждая современная девушка? Разве не любовь придает жизни остроту?

– Я думала, жизни придает остроту разнообразие, – заметила Альва.

– Нет, этого я уже напробовалась. В разнообразии остроты недостаточно, чтобы почувствовать полное удовлетворение. – Леди Си наклонила голову и спросила Альву: – А ты? В твоей жизни есть любовь?

– Мы можем поговорить об этом в другом месте? – сказала Альва.

Подруга взяла ее за руки.

– Только представь, сколько приключений принесет нам лето!

– Нам с тобой, двум замужним леди? Консуэло, прошу тебя… – вздохнула Альва, выразительно взглянув на девушек.

– Ищете ли вы любви, миссис Вандербильт? Любите ли вы? Это серьезный вопрос. Я хочу знать ответ.

– Сейчас не время…

– Не важно, – проговорила леди Си, отпуская руки Альвы. – Я узнала достаточно.

Альва мысленно возвращалась к этой сцене, лишь только выдавалась спокойная минутка. Как догадалась подруга, нежелание Альвы давать ответ все объясняло: она хотела любить. Хотела – потому, что любви в ее жизни не было. И это расстраивало Альву, как бы она ни старалась скрыть сей факт от самой себя. Даже пытаясь убедить себя, что любовь – вещь ненужная и нежелательная, она продолжала надеяться, что когда-нибудь любовь придет и к ней.

И если желание испытывать любовь было излишним, почему оно не утихало? Юным леди, как правило, давали совершенно неверное определение этого чувства, а все ради того, чтобы они не противились заключению выгодных союзов. Возможно, это и оправдано с прагматической стороны, но как мало внимания уделялось их будущему счастью!

В самой любви нет ничего плохого или неправильного. В первом послании к коринфянам любовь – величайшее из человеческих устремлений. Способность любить отличает человека от животных. Мужчины желают любви не меньше женщин и столь же ранимы, когда дело касается ее проявлений (Уильям – лучшее тому доказательство). И хотя романтические чувства всегда сопровождаются риском выставить себя на посмешище, это вовсе не повод бежать от них как от чумы. Безусловно, стоит остерегаться любви безрассудной. Но к истинной любви должен стремиться каждый человек.

Что, если, подождав чуть больше, она бы встретила мужчину не только состоятельного и уважаемого, но также способного пробудить в ней истинную любовь и любить ее в ответ? Альву пугала мысль, что она ошиблась, выйдя замуж за Уильяма. Что, если их брак и вправду был ошибкой?

К сожалению, как можно исправить такую ошибку, Альва не знала.

Они прожили на Лонг-Айленде целый месяц. Уильям днями охотился за землей (для постройки дома), перепелами (пешком, для ужина) и лисами (с лошадьми и гончими, для развлечения). Альва выполняла роль хозяйки поместья, которое они сняли, – выходящий на морскую бухту просторный особняк в стиле Тюдоров, окруженный сорока акрами ухоженных земель, – излюбленное место охотников, состоятельных молодых людей, приезжающих сюда в сопровождении юных жен или сестер. Альва тоже пригласила Дженни по просьбе леди Си, а точнее, ее брата Фернандо, который вернулся из Нового Орлеана. Альве нравилось думать, что Лонг-Айленд может стать местом, где зародятся чувства – каждый день от этого наполняла тихая радость предвкушения.

По утрам в комнате для завтрака выставляли всевозможные закуски, чтобы гости могли неспешно насладиться едой независимо от своего времени пробуждения и гастрономических привычек. Второй завтрак накрывался для леди, он растягивался на два часа и заканчивался двухчасовым же дневным сном. Время чая наступало около четырех, хотя сам чай подавали редко – если было прохладно, пили «Лэмбсвул» и «Блю Блэйзер», когда выдавались теплые дни – смэш и коблер. К чему откладывать веселье. Ужин начинался в девять и продолжался до глубокой ночи.

Разговоры текли рекой – перепела, ружья, лошади, дома… Как-то вечером Уильям объявил, что наконец нашел идеальный участок для дома и даже выбрал архитектора, с которым познакомился в клубе. На следующий день он без умолку твердил о разведении чистокровных лошадей.

Гончие, игры в поло, скачки, устрицы – устриц обсуждали невероятно много.

Однажды поздно вечером все собрались на террасе. Факелы отбрасывали тени на лужайку и раскинувшийся внизу каменистый пляж. Внезапно все стали говорить об устрицах – где выращивают самых лучших (в Бостоне? здесь? в Голуэе? в Нормандии?), как их готовить (на пару? в панировке? с маслом? с соусом?), как не купить плохие устрицы, особенно за границей, и так далее…

Слушая вполуха беседу и мелодию, которую лениво наигрывала на банджо леди Си, Альва любовалась зрелищем: мощенное камнем патио, добротная мебель с мягкими по-душками из дамаста, хрустальные бокалы в руках гостей, итальянское вино из погреба.

«Посмотрите на меня, я миллионерша, – думала Альва. – То есть жена миллионера».

«Вот она – жизнь сыновей, жен и дочерей миллионеров. К чему любить мужчину, если у тебя и так есть его деньги?»

«До чего же бесподобное вино».

Вслух же она мечтательно проговорила:

– Мне как-то довелось отведать нежнейших французских устриц с озера То… В Париже, до падения Луи-Наполеона. Помнишь, Дженни?

Дженни оживленно беседовала с Фернандо на дальнем конце террасы, и устрицы их совершенно не интересовали.

– Они были приготовлены в вине? – уточнил Уильям, прилегший возле Альвы в шезлонге. – Я пробовал их в Женеве – необыкновенно вкусно.

Сидевший в соседнем кресле Оливер Белмонт спросил:

– Альва, как вы считаете, попытка Коммуны взять власть в свои руки была оправданной?

Уильям рассмеялся.

– Право, какое отношение это имеет к устрицам?

– Это имеет отношение к Франции, – возразил Оливер. – Ваша жена говорила о Франции.

– Но она говорила о французских устрицах, а не о французских коммунистах.

– Что устрицы, что коммунисты, – махнула рукой леди Си и продолжила играть на банджо.

Теперь мелодия отдаленно напоминала какую-то французскую элегию.

– Оливер, напомните, сколько вам лет? – поинтересовалась Альва.

– Девятнадцать.

– Вы уже практически взрослый! Что вам известно о Коммуне?

Уильям встал из шезлонга.

– Куда запропастилась служанка? Кому налить еще вина?

– Я знаю совсем немного, – признался Оливер. – Потому и хочу узнать ваше мнение.

Уильям ушел с террасы, и Оливер присел на край шезлонга Альвы. Довольно дерзко с его стороны, принимая во внимание, как мало они знакомы. Однако смотреть на него было приятно, и пахло от него великолепно.

Оливер продолжил:

– Я думаю – и в этом я с ними согласен, – что пролетариат имеет право влиять на государственное управление. Демократическая политика нашей страны гораздо более эффективна, чем эта наполеоновская…

– Да, конечно, наша политика лучше. Если вы мужчина, – перебила Альва. – Для моего пола особой разницы между Америкой, Францией или, скажем, Англией нет – то, чем нам позволено или запрещено заниматься, определяют мужчины. А женщины между тем заслуживают права голоса. Что вы думаете по этому поводу?

Леди Си прекратила играть и взмолилась:

– Бога ради, перестань так много думать!

– Позволь мужчине ответить на этот вопрос.

– Да, позвольте мне ответить, пока у меня есть такая возможность, когда Вандербильт принесет еще вина, я уже не смогу отдавать себе отчет в своих мыслях, не говоря уже о словах.

Леди Си усмехнулась:

– А мне нравится безотчетность в мужчинах.

– И все же вот мой ответ на ваш вопрос. В целом я согласен с вашими словами. Почему право голоса получают черные мужчины, в то время как белые женщины остаются в стороне? И все же, женщины в основном хотят голосовать за запрет алкогольных напитков, а этого я поддержать не могу. Я признаю, что существуют и весьма благоразумные представительницы вашего пола. – Он приблизил свой бокал к бокалу Альвы. – Но они в меньшинстве.

– Ах так, зато каждый первый мужчина в нашей так называемой республике, по вашему мнению, благора-зумен?

В середине разговора к ним подошел Август Белмонт и присел на колени к брату.

– Хватит! – заявил Август. – Я запрещаю вам говорить о политике.

Оливер столкнул брата на землю:

– Если ты не в курсе, кроме скачек и охоты, существует еще целый мир.

Август приложил ладонь к глазам козырьком и поинтересовался:

– Какой мир? Где он?

Альва обратилась к Оливеру:

– Август предпочел бы, чтобы мы обсуждали, сколько хэндов в футе?

Оливер рассмеялся:

– Лошадиная шутка!

– Или, скажем… сколько локтей в поле для игры в поло…

– Зависит от количества игроков, – подхватил Оливер.

– Совершенно верно!

Они смотрели друг на друга сияющими глазами. В последний раз так весело ей было задолго до свадьбы, и уж точно не с мужчиной! Голосовать за запрет алкоголя? Ни за что в жизни.

Август сказал:

– Я бы предпочел обсудить свою кобылу, которая на утренней охоте меня сильно подвела только потому, что была не в настроении. Что часто случается с дамами. Ах, кажется, мы сейчас снова вернемся к вопросу о праве голоса… – Он вскочил на ноги. – Леди Мандевиль, сыграйте же нам что-нибудь веселое!

Оливер улыбнулся Альве:

– Продолжение следует.

– Надеюсь на это.

Когда Альва уходила с террасы, Уильям спал в шезлонге, не слыша разговоров, которыми все еще полнилась ночь. Дженни, которая тоже собралась к себе, остановила ее и прошептала:

– Кажется, я вскоре сменю фамилию на Изнага!

– Он сделал тебе предложение?

Дженни кивнула:

– Мы обо всем договорились. Ты не против? Вы с Армидой нас благословите?

– Я и не мечтала о таком прекрасном решении. – Альва поцеловала сестру. – Армида тоже будет рада. Это очень хорошо для нас всех.

Пошатываясь, она поднялась в свою комнату. Не поднимая с постели Мэри, она разделась самостоятельно – сбросила блузку, юбку, распустила волосы и забралась в постель. Как прекрасна эта симпатия между Дженни и Фернандо. Как прекрасна любовь…

Альва задула свечу. На стенах плясали легкие отблески факелов, горевших снаружи – там, где Оливер Белмонт до сих пор беседовал с невероятно бестолковым, по мнению Альвы, молодым человеком. Хотя, возможно, на ее суждение повлияло то, каким обаятельным ей казался Оливер. Притягательным. Она почувствовала тепло внутри – оно появилось в ответ на их легкий флирт и пробудило в ней желание скользнуть ладонью вниз по животу, к этому загадочному месту…

Мать сильно ошибалась. Если бы Бог не хотел, чтобы женщины могли доставлять себе наслаждение, он сделал бы их руки короче.

Новоиспеченная пара объявила новость после завтрака. Леди Си, сидевшая рядом с Альвой, заметила:

– Между прочим, это значит, что мы станем сестрами по крови, а не только по духу.

Альва сжала ее руку:

– Как ты думаешь, он ей подходит? Прости – я лишь делаю то, что должен был бы делать наш отец. Чем планирует заниматься Фернандо?

– Надеется устроиться на службу к Уильяму, уже поговорил с ним об этом.

– Значит, серьезной работе он предпочел развлечения… Что ж. Они с Дженни души друг в друге не чают, это наверняка.

– Он очень страстно относится к своим увлечениям.

– Похоже на предупреждение.

– Ты думаешь? Мне просто кажется, что она такая кроткая и нежная… – Консуэло накрыла ладонью руку Альвы. – Мы станем приглядывать за ними, и все будет хорошо.

Уильям пригласил Альву и всех гостей на конную прогулку – посмотреть участок, который он выбрал под летнюю резиденцию: девять сотен акров земли на границе с Великим южным заливом реки Коннеткот. Оседлав лошадей, компания выдвинулась «покорять дикие просторы Лонг-Айленда», как выразился Уильям. Погода стояла чудная, лошади неторопливо ступали по лесам и вдоль потоков, вспугивая оленей, сов и даже черную медведицу, которая, завидев людей, заставила своих медвежат забраться на дерево. Ветерок принес аромат жимолости. Жалея о том, что прошлой ночью позволила себе лишнего, Альва закрыла глаза, и на веках заиграли солнечные зайчики. В такие моменты легко забыть, что в твоей жизни когда-то были голод, холод, смерть или страсть. Страсть в особенности достойна забвения.

Когда они выехали на прогалину, Уильям сообщил:

– Вот и добрались. Это место я выбрал. Проектированием дома займется Ричард Хант. Представьте себе: охотничье поместье в староанглийском стиле прямо на этом холме.

– Огромный особняк, увитый плющом, деревянные балки и так далее?

– Бочонки виски в подвале, – добавил Уильям, согласно кивая.

– Мушкеты! – предложил Август.

– Мушкеты? Друг мой, мы стоим на пороге двадцатого века!

– Вы же сказали, в староанглийском стиле, – я решил, вы будете стремиться к достоверности.

– До нее мне дела нет – я приверженец современного староанглийского стиля. Я построю самое современное староанглийское поместье, какое можно купить за деньги!

По дороге решили заехать в Оукдейл, английское поселение, основанное еще в 1600-х; судя по тому, что они увидели, в нем мало что изменилось с тех времен.

Минуя ветхую церковь, Альва обратилась к Уильяму:

– Если мы будем здесь жить, нам потребуется достойное место для молитв. Вы согласны?

– Надеюсь, здесь есть что-нибудь, кроме этого хлева, – заметила леди Си.

– Я согласен. Можно попросить Ханта построить тут новую церковь.

Альва внимательно осмотрела здание.

– У меня есть предложение: я разработаю план вместе с мистером Хантом и главой церкви, и мы построим ее за свой счет. Так мы окажем добрую услугу горожанам и одновременно достигнем своих целей. Я могу подумать над проектом.

– Вы? – удивился Уильям.

– Я люблю архитектуру. В детстве я все время строила дома из палок и книг. Можете смело поручить мне это дело. И дом тоже, если хотите. Обещаю, что вам не придется больше думать о нем, пока не настанет время переезда.

– Думать не придется, только платить, – усмехнулась Консуэло.

– Ну что, договорились? – спросила Альва мужа.

– Я сомневаюсь, что Хант захочет, чтобы вы вмешивались в его работу…

Из-за его спины раздался голос Оливера:

– Но вы же не станете самостоятельно заниматься этими вопросами. Вы хотите не строить дом, а владеть им, разве я не прав?

– Правы, – ответил Уильям, рассмеявшись.

– Тогда почему бы не поручить это мне? – резюмировала Альва.

– Если это занятие вам и вправду интересно – поручаю!

– Нет ничего лучше занятой жены. Мандевиль всегда так говорит, – отозвалась леди Си.

Оливер пустил свою лошадь за лошадью Альвы. Она почувствовала терпкий запах его лосьона. Заметила, с какой уверенностью его длинные пальцы держат поводья. К его рукаву пристала сосновая иголка, и Альве захотелось наклониться и снять ее. Что значит это желание поухаживать за ним? Альва сразу поняла – оно не имеет ничего общего с материнским инстинктом, и порозовела.

– Уверен, вы прекрасно справитесь с этой задачей, – сказал Оливер.

– Разве в этом можно усомниться? – откликнулась леди Си. – Альва неудержима. А в Оукдейле никогда не видели таких средств, какими располагают Вандербильты. Если их не тратить на великолепные вещи, в них нет смысла.

– Это говорит леди, живущая в замке, – съязвил Уильям.

Предпочитая быть неукротимой, а не возбужденной, Альва отбросила мысли об Оливере Белмонте и стала представлять, как ее сестра выйдет за брата Консуэло, объединив семьи, которые и без того были очень близки. Еще она думала о доме, который они с Уильямом здесь построят, а также о далеком будущем, когда Уильям унаследует средства его отца. Мистер Вандербильт упомянул, что не возложит всю ответственность, связанную с таким невероятным состоянием, на одного из сыновей. Растущую день ото дня сумму он собирался разделить между всеми своими детьми. Но Альва не хотела торопить время. Своего свекра она обожала. И все же, как недвусмысленно намекнула подруга, это время придет.

– Я помогу построить дом и церковь – и однажды я построю замок. Я ведь могу делать то, что мне хочется?