Ударная волна от взрыва «Джона Харви» сорвала с петель балконную дверь в квартире на площади Гарибальди, и Витантонио понял, что нужно бежать в какое-нибудь убежище, а выяснение отношений с Франко может и подождать. Он бросился вниз по лестнице, перепрыгивая через ступеньки, и обнаружил, что с улицы взрывы выглядят еще страшнее. Он стремглав пересек площадь, потом пронесся по Виа-Алессандро по направлению к железной дороге. Он бежал на другой конец города – дальше от порта, который, казалось, был главной мишенью для бомб.

На улице Кризанцио дорога была отрезана. Несколько многоэтажных домов обрушились и погребли семьи, которые как раз сидели за столом, думая, что тревога учебная. Масштаб разрушений позволял предположить, что погибших могло быть больше ста. Пожарные, карабинеры, полицейские и солдаты с фонарями в руках пытались спасти выживших. Витантонио присоединился к группе людей, руками разбирающих завалы в отчаянной попытке найти живым кого-нибудь из обитателей квартир, оказавшихся под грудами обломков.

Через час он бросил эту затею. Была нужна тяжелая техника, чтобы поднимать балки. Бомбы падали совсем рядом, и Витантонио понял, что одна из целей немецкой авиации – железнодорожный вокзал. Его предположения быстро оправдались: на воздух взлетел товарный вагон, осыпав окрестные улицы дождем из оливок и миндальных орехов. Время от времени из порта доносились звуки более разрушительных взрывов – вероятно, это рвались боеприпасы в трюмах судов, которые сутками напрасно дожидались разгрузки.

Витантонио раскаивался, что бросил поиски матери ради того, чтобы выследить Франко. Он огляделся, чувствуя, что мать где-то совсем рядом, но не зная, куда бежать, чтобы найти ее. Он решил попытать судьбу в Борго-Антико, поскольку смутно помнил, что Джованна говорила что-то о квартире недалеко от собора.

На перекрестке Виа-Пиччини с улицей Андреа-да-Бари и улицы Абате-Джимма с Роберто-да-Бари Витантонио снова увидел разрушенные дома. Он добрался до собора после полуночи и обнаружил, что там дела обстоят еще хуже. Он помог семье, искавшей в руинах ребенка; когда малыша нашли, тот уже задохнулся. На площади Меркантиле он присоединился к операции по спасению пассажиров автобуса, в который попал снаряд, – люди не доехали до убежища. Спасателям снова не повезло – когда пассажиров достали, все тридцать пять были мертвы. К этому часу город уже потерял ощущение времени. Наверное, было больше пяти утра, когда Витантонио дошел до Виа-Венеция, и даже в страшном сне он не мог себе представить настолько разоренный город. Как если бы фронт переместился в самое сердце Бари.

Он снова примкнул к людям, разбирающим завалы и до крови обдирающим руки в отчаянной попытке найти выживших. Упрямство было вознаграждено: когда спасатели менее всего этого ожидали, нашли девочку – она еще дышала. Стали копать яростнее, но внезапно надежда сменилась горчайшим разочарованием: рука девочки была придавлена балкой, которую нельзя было сдвинуть с места, не обрушив дом окончательно. Однако малышку нужно было срочно спасать, иначе она была обречена на гибель. Молодой хирург, присоединившийся к спасательной команде, решил ампутировать ей руку. Отец и мать девочки, не вынеся этого, упали без сознания. Витантонио рыдал от злости, но что-то напомнило ему о беременной Джованне – он исполнился решимости, подхватил девочку на руки и бросился в медпункт, который видел на внешнем моле.

Из медперсонала доктору Риччарди приходилось там хуже всех. Прибывавшим раненым требовались специалисты – хирурги, в том числе челюстно-лицевые, травматологи, кардиологи… Доктор лучше всех осознавал свои собственные ограничения. Диагност он был великолепный, это да, с первого взгляда определял, у кого какая проблема. В те дни молодые врачи из Бари непрестанно обращались к нему – он знал все, что было описано в самых специальных медицинских книгах. Риччарди намного превосходил любого хорошего деревенского врача, но чувствовал себя беспомощным, когда речь шла о военных ранениях. Доната же, напротив, казалась посланной свыше, чтобы утешать этих несчастных.

Риччарди посмотрел на Донату и почувствовал гордость за нее. А заодно и за себя – в конце концов, та освоила сестринское дело благодаря ему. Эта мысль посетила его вскоре после смерти Франчески, когда ему нужна была помощь в уходе за тяжелым больным, который не мог себе позволить нанять сиделку. Доктор видел, как Доната на протяжении полутора лет бережно ухаживает за кузиной, и понял: это лучшая кандидатура. Он как ни в чем не бывало поделился своими соображениями с Донатой, и она согласилась, словно всю жизнь этого ждала. За одной работой последовали другие, Доната ночами сидела у постелей больных, ухаживала за ними на дому, делала уколы, а если нужно было срочно помочь в родах, то была и акушеркой. Вскоре пациенты доктора и облагодетельствованные ею крестьяне признали в Донате свою покровительницу и окрестили Ангелом-хранителем. Так же годы спустя испанские республиканцы прозвали Джованну, когда на пути в Пиренеи, убегая от испанской войны, она делала невозможное, чтобы облегчить страдания несчастных беженцев, которые потеряли все, кроме чести.

Доктор Риччарди снова поднял взгляд, посмотрел на Донату и возблагодарил Господа, в которого все никак не мог уверовать, за то чудо, что ему была послана на пути эта женщина. Сейчас он лишь боялся потерять ее. Она заметила, что доктор смотрит на нее, и смущенно отвела глаза, и в этот момент на пороге с криками появилась группа людей, они принесли какого-то тяжелораненого. Доната первой поняла, что происходит, и вышла к ним навстречу. Подойдя, она едва не лишилась чувств. В центре толпы с девочкой на руках стоял Витантонио.

На мгновение посреди всего горя Доната засветилась от радости, ведь каждую ночь, засыпая, она представляла себе эту встречу. И сейчас не могла поверить, что вот он, стоит напротив. Она крепко обняла его взглядом и радостно воскликнула:

– Витантонио!

Витантонио смотрел только на девочку и не видел, как подошла Доната. Он узнал материнский голос в тот же миг, как поднял глаза, чтобы найти кого-то, кто позаботится о несчастном ребенке.

– Мама! – воскликнул он так же, как она за секунду до этого.

Доната хотела расцеловать его. Дотронуться до него. Задать тысячу вопросов. Она хотела знать все подробности о последних нескольких неделях на передовой. Ей необходимо было услышать, как он бросил вызов смерти и победил. Ей требовалось объяснить ему, что судьба ее сына – выжить. Еще она хотела спросить его о Джованне. Однако все это длилось одно мгновение. Несколько часов назад она все бы бросила ради того, чтобы побыть рядом с сыном. Но эта ночь была особенной. Ей показалось, что уже видеть его – подарок. Она снова обняла его взглядом. По щеке покатилась непрошеная слезинка, когда она поняла, что Витантонио взволнован не меньше и тоже плачет. Затем она сглотнула и коротко спросила:

– Что с ней? – Заметив временную повязку на руке, Доната произнесла: – Похоже, кто-то сделал очень хорошую работу в очень плохих условиях.

И в то время как в голове ее по-прежнему роились вопросы, Доната протянула руки, чтобы взять девочку. Мать и сын еще секунду смотрели друг на друга и взглядом успели сказать все, что хотели сказать с момента последнего разговора у хижины Рузвельта в окрестностях Матеры. Затем Доната с девочкой на руках скрылась в глубине помещения, а Витантонио, провожая ее глазами, опустился на пол и возблагодарил Бога. Все злоключения в горах отступили – и холод, и страдания, и страх. Даже кошмары, мучившие, когда ему приходилось кого-то убить, не шли ни в какое сравнение с тем адом, который разверзся перед ним в ту ночь на разбомбленных улицах Бари.

Время от времени мать и Риччарди поднимали голову и опять возвращались к работе с новыми силами, убедившись, что Витантонио и правда сидит на полу у входа в медпункт. Они вышли к нему через пару часов, когда уже как будто светало. Над другим концом порта солнце, должно быть, взошло уже некоторое время назад, но над старым городом небо было закрыто дымом от еще горевших кораблей.

– Хочешь, иди поспи немного дома, а я закончу здесь и подойду? – спросила мать.

– Там могут быть еще люди под завалами, – ответил Витантонио. – Я должен вернуться к собору.

Когда рассвело, все трое еще работали, стараясь восполнить нехватку рабочих рук в медпункте, также они помогли организовать подобные импровизированные больницы в некоторых церквях. Это была война, о гражданском населении никто не думал, военные их бросили, и они должны были сами о себе позаботиться. Доната, Риччарди и Витантонио не прервали работу и в обед; вечером они по-прежнему были на месте, помогая раненым. Около шести передохнули – уже почти двадцать четыре часа они работали без перерыва. В это время в Бари все так же царила паника. Вокзал был забит людьми, пытавшимися уехать из города, кто не смог влезть в прямой поезд до Фоджи, пытался втиснуться в состав, курсирующий по побережью от Бари до Барлетты.

Они поднялись в квартиру Донаты, чудом уцелевшую среди разрушенных домов на улице Санта-Кьяра. Прошло почти пять месяцев, и наконец мать и сын были одни, но они ни слова не сказали ни о партизанах, ни о вылазках за линию фронта. Они сели у края стола, и Витантонио, плача, рассказал о том, что ему довелось увидеть в ту ночь на улицах Бари. Доната смотрела на него и молча торжествовала: для нее каждый день, прожитый Витантонио, был огромной победой.