В первое воскресенье октября, по возвращении в Беллоротондо, они отправились на обед в палаццо, и о майском происшествии было забыто. Больше никто не говорил ни о разбитом носе Франко, ни о наказании, из-за которого дети не прошли конфирмацию и не ездили на море. Постепенно бабушка возобновила прежние строгие порядки, но тетя заметила, что, когда никто не видит, та уделяет двойняшкам больше внимания, стараясь завоевать их сердца. Три месяца спустя явились доказательства.

Шестого января, на Богоявление, колдунья Бефана посещала палаццо и оставляла детям подарки, в основном одежду, которую бабушка заказывала в лучших магазинах Бари или – куда более модную – в Венеции (в этом случае вещи присылала Маргерита). Утром в день Богоявления 1928 года, померив шерстяной свитер и туристские ботинки, Витантонио обнаружил еще один пакет на свое имя, упакованный в яркую подарочную бумагу, – Бефана оставила его в гостиной, на полу выходящей в сад террасы, под носком, повешенным на ручку раздвижной двери. Витантонио развернул сверток и глазам своим не поверил: это была механическая канатная дорога – три вагонетки карабкались из альпийской деревушки на вершину горы, а станция и домики (кажется, деревянные) с припорошенными снегом крышами были окружены елками, как на календарях австрийских лесопилок или как на электрическом макете железной дороги из детской, в которую разрешалось играть только взрослым.

В это время в другом углу комнаты Джованна примеряла голубые лаковые туфельки, не замечая, что кроме них Бефана тоже принесла ей нечто особенное. Бабушка указала девочке на сверток в золотой бумаге – это оказалось роскошное издание «Красной Шапочки». В середине книги открывалась картонная раскладушка, изображавшая домик лесоруба и фигурки всех персонажей сказки; за деревьями прятался серый волк, угрожая Красной Шапочке и ее бабушке.

– Это мы с тобой, – сказала бабушка.

Увидев фигурку с длинными косами и в красном плаще, Джованна забыла о туфельках и бросилась на шею бабушке, которая зарделась, как шапочка героини.

Остаток зимы пролетел без происшествий, а весной, когда сад вокруг палаццо снова зацвел и бабушкины подданные раздали белые букеты всем окрестным церквям, Джованна и Витантонио снова были готовы к конфирмации.

Конфирмация состоялась во второй четверг июня, в праздник Тела Христова, в соборе Бари – бабушка хотела компенсировать год задержки торжественностью церемонии и воспользовалась связями отца Феличе, чтобы перенести ее в столицу региона. Накануне события дети ночевали в палаццо. Бабушка хотела сама не спеша подготовить их и одеть в наряды, заново сшитые на заказ. Когда утром Доната вышла из дома, самые ранние прихожане были уже в церкви Святой Анны на восьмичасовой службе, так что она никого не встретила на пустынных улицах Беллоротондо. Всю неделю дула трамонтана, и теперь небо было высоким и ясным, как любила Доната. Наверняка это были последние мягкие дни, скоро жаркие южные ветры невыносимо раскалят воздух.

Джованна уже ждала ее на лестнице в белом кисейном платье, в белых перчатках и с тончайшим белым покрывалом на пышных черных волосах, которые девочка унаследовала от матери. На белом выделялись два цветных пятна: розовый пояс обхватывал талию Джованны, а в руках она осторожно держала розовые четки. Лаковые туфельки и гольфы были белоснежные, как и платье.

– Моя принцесса! – воскликнула Доната, подхватывая девочку и крепко прижимая ее к себе.

Взявшись за руки, они поднялись на второй этаж, где бабушка как раз завязывала галстук Витантонио. Он был в пиджаке, вязаном темно-синем джемпере и таких же шортах и в белой рубашке. Перчатки, носки, ботинки и платок, выглядывавший из кармана пиджака, тоже были белыми. Бабушка причесала его на пробор. Когда Витантонио повернулся, Доната едва смогла сдержать крик, рвущийся из глубин ее души:

– Santo Dio, Vito!

Витантонио был точной, хотя и в миниатюре, копией Вито Оронцо Пальмизано. В пиджаке и галстуке он один в один походил на отца на свадебном снимке, который молодожены успели сделать на бегу в то утро, когда Вито Оронцо отправлялся на войну. Любому было бы достаточно одного взгляда на эту фотографию, висевшую в рамке в гостиной дома на площади Санта-Анна, чтобы заметить это.

Месса в соборе Сан-Сабино, которую служил архиепископ Бари, растянулась почти на три часа. Более трехсот детей выстроились рядами – два ряда мальчиков и два ряда девочек – у основания боковых колонн и в центральном проходе романской базилики. Начертав каждому ребенку миром крест на лбу, архиепископ Кури почувствовал, что правая рука у него онемела и заныл большой палец. За каждым ребенком следовали восприемники, чтобы отереть миро платком, который тут же повязывался ребенку вокруг головы, чтобы до конца дня напоминать о конфирмации. Бабушка всю мессу простояла позади Джованны, своей крестницы. Отец Феличе, крестный Витантонио, также стоял рядом с крестником с другой стороны базилики. Ни Джованне, ни Витантонио не было надобности вслушиваться в наставления, которые архиепископ давал детям и крестным, поскольку они знали наизусть катехизис Пия X, вдохновивший оратора: «У царей есть воины, которые защищают и возвеличивают царство. Их всегда избирают из самых сильных и смелых молодых людей. Так же и у Господа есть воины. Принимая конфирмацию, вы совершенствуетесь в христианстве и становитесь воинами Христовыми. О великая честь – служить Царю Небесному!»

Они вышли из собора Сан-Сабино, умирая от голода, но, прежде чем отправиться в гостиницу, где был заказан банкет, нужно было еще сфотографироваться вместе с другими детьми на площади. Торжественный обед по прихоти Анджелы Конвертини, не желавшей ждать два часа до возвращения в Беллоротондо, чтобы сесть за стол в палаццо, как предписывала традиция, был накрыт в Бари, в отеле «Орьенте» на Корсо-Кавур.

За столом тетя сидела на почетном месте справа от бабушки, что окончательно подтверждало ее статус члена семьи. Она глядела на Витантонио с едва скрываемой материнской гордостью, но не обделяла вниманием и Джованну, которая росла, казалось, не по дням, а по часам. Доната тосковала по тем временам, когда они с Франческой по очереди давали малышам грудь. Бабушка иногда искоса посматривала на нее и улыбалась, и если бы тетя могла угадать, о чем та думает, то очень удивилась бы: несмотря на различия в отношении к дисциплине, старая синьора Конвертини была как никогда рада, что согласилась с волей невестки и позволила Донате Пальмизано воспитывать детей, которыми обе сейчас так гордились.

Когда подали десерт, бабушка постучала ножом по бокалу, желая привлечь внимание гостей, чтобы произнести тост:

– Сегодня вы стали совсем взрослыми, и пора задуматься о будущем. Мы с Донатой решили, что со следующего года вы будете учиться в Бари. – Подняв бокал, бабушка провозгласила: – За моих внуков! За детей моего дорогого Антонио, царствие ему небесное!

Она поднесла бокал к губам и выпила. Все последовали ее примеру. Глаза у нее и у тети были одинаково блестящие. Дядья подозвали племянников и вручили им подарки: медальоны, катехизисы с инкрустированными перламутром обложками, иллюстрированные книжки по Священной истории, запонки для мальчика, сережки и диадему для девочки. Последней детей подозвала бабушка и торжественно надела им на запястья часы.

После обеда они выехали из Бари, шоссе шло вдоль моря. За рулем была бабушка, водившая машину лучше любого мужчины в семье. Недалеко от Полиньяно-а-Маре, когда она уже сворачивала на дорогу, уводившую от моря в сторону Кастелланы и Фазано, бабушка вдруг резко затормозила и воскликнула:

– Господи Боже!

Пассажиры уставились на нее в испуге и недоумении.

– Матерь Божья, какие цветы! – снова воскликнула бабушка. Никто еще не видел ее в таком возбуждении. – Перелезьте через забор и оторвите мне пару ростков этих гераней, – приказала она Витантонио и Франко, ехавшему на обратном пути вместе с ними.

Бабушка остановилась перед домиком с крохотным садом, с трудом укрывавшимся в тени корявого высохшего эвкалипта у самого въезда в деревню, поблизости от нового курорта, успешно открытого недавно несколькими состоятельными семьями из Бари. Три ступеньки вели на крошечную террасу с белой балюстрадой. Фасад тоже был беленым, как и два узких и длинных ящика для цветов под окнами. В одном пестрели розовые, пурпурные, бордовые герани. Герань в другом ящике склоняла до земли нежные побеги, усыпанные ярко-красными, как кардинальский плащ, цветами. Без сомнения, на всем адриатическом побережье не было ничего подобного.

– А если нас увидят! – попыталась возразить Доната.

– Мы же не делаем ничего плохого. А кроме того, никто никогда не приезжает в эти домишки на побережье в конце месяца.

Франко остался в машине, а Витантонио уже забрался на ограду и спрыгнул с другой стороны. Лоб у него еще был повязан платком после конфирмации, на запястье болтались новые часы, и мальчик очень этим гордился. Увидев, как он побежал к террасе, тетя крикнула:

– Осторожно! Не порви штаны!

– Оставь его в покое, он сам все знает. Ему уже почти девять.

Тетя растерянно посмотрела на бабушку и увидела, что та внимательно следит за движениями внука. Никогда ей не понять синьору Анджелу! Весь обед она ворчала на детей, чтобы те ели аккуратно и вели себя за столом как положено, а теперь заставляет Витантонио лезть через грязный забор, чтобы украсть ростки герани. Доната не знала, что и думать.

– Брависсимо! – похвалила внука синьора Анджела, когда он протянул ей пару побегов пурпурной герани и целый пучок нежнейших ростков, сорванных со свесившейся до земли кроваво-красной герани; им предстояло быть высаженными в лучшие горшки в палаццо.

Бабушка осуждающе взглянула на Франко, который в продолжение всей операции не двинулся с места, и обратилась к Донате:

– Вот видишь, ничего не случилось. Если нужно, они все могут. – После чего завела машину и лихо тронулась с места, чтобы в следующее мгновение свернуть на дорогу в Беллоротондо.

– Повезло, что никто не видел, – коротко ответила тетя.

– Они были бы в восторге, что нам понравились их цветы, – возразила бабушка.

В этом была она вся – царственное солнце, вокруг которого вращаются планеты. Другого она бы не потерпела.