В театре бытовало поверье: чем тяжелее дается спектакль, тем больший будет успех у публики. Если мерить этой меркой, то завтрашний бенефис должен вознести театр на вершину славы. Такой тяжелой премьеры у Александрова еще не было. Только за сегодняшний день он пережил следующее: обнаружение второго трупа, успешное общение с репортерами, невероятное возвращение Кавальери, покушение на нее и чудесное спасение. Большего не мог бы выдумать сам Эжен Лабиш. Роль свою Георгий Александрович сыграл сполна. Искренне полагая, что страданиями искупил прошлые грешки. И до завтрашнего вечера уже ничего дурного не случится.

Но тут открылась дверь, и в дирекцию пожаловал Ванзаров. К этому человеку Александров испытывал весь набор эмоций, от ненависти до обожания. Такое редко случалось с ним, обычно он мог быстро раскусить, с кем имеет дело.

– Родион Георгиевич, какое счастье видеть вас, – ласково проговорил он. – Готовы вам памятник при жизни поставить. Хотите? У нас клумба свободная имеется… Отныне и до последнего спектакля «Аквариума» для вас оставлено свободное место.

Щедрость хозяина театра была необычайной.

– Вам сообщили о Мореве? – спросил Ванзаров.

Судя по добродушной мине Александрова, пристав 1-го участка Московской части не торопился.

– Что с ним? Опять напился до бесчувствия?

– Федор Петрович убит вчера вечером в номере отеля. Убит ударом пестика по голове. На ковре растеклась лужа крови. В ней мертвое тело лежало, пока его не обнаружили…

Первым желанием Александрова было заткнуть уши и ничего не слышать, не знать. Какая разница, что с Моревым, лишь бы доползти до бенефиса. Другим порывом было налить стакан водки. Но Георгий Александрович всего лишь сжал виски.

– Зачем, зачем это рассказываете?..

– Убийца Морева повесил барышень на тросе подъемника… Федор Петрович что-то узнал и не успел донести мне. За это его и убили…

Александров поднял измученное лицо.

– Что я могу тут поделать? Арестуйте убийцу…

– Вронский сбежал, – ответил Ванзаров.

Еще одна приятная новость, так сказать.

– Как «сбежал»? У него монтировка декораций для Отеро.

– Что ему еще оставалось?..

Только теперь смысл сказанного стал доходить до сознания. Александров не мог поверить, что такое происходит в его театре.

– Так это он… барышень… Не может быть… Миша, конечно, ходок по женской части, на это глаза всегда закрывали, но чтоб убийство… Вы ошибаетесь, Ванзаров.

– Одну из барышень лишил девственности, а другая от него забеременела, – нарочито грубо сказал Ванзаров.

– Не может быть…

– Прекрасно, что защищаете своего режиссера, но есть ли другие кандидатуры? Может быть, Глясс – убийца? Он прослушивает не только девушек… Или господин дирижер Энгель? Или ваш племенник Платон Петрович? Или, может быть, вы сами, Георгий Александрович? Признайтесь, облегчите душу…

Александров сделал то, что на его месте сделал бы любой: с нижнего отдела этажерки достал бутылку и два стакана. Налил водки Ванзарову и себе. Не чокаясь, выпил. Соблазн был силен, и Ванзаров поднял стакан. Водка обожгла и согрела, внесла ясность в мысли. Иногда винтики логики требовали смазки. Никакого другого масла они не признавали. Хозяин предложил послать в ресторан за закуской, но Ванзаров отказался.

– Обещаю вам, что поймаю убийцу, где бы он ни прятался, – твердо произнес сыщик.

– Только прошу вас, умоляю, заклинаю: дайте провести бенефис…

– Об этом можете не волноваться. Я дал слово. Слово надо держать.

– Благодарю вас, голубчик! – Александров прослезился и снова наполнил свой стакан.

В кабинет вошел Платон, юноша был собран и строг. Увидев Ванзарова, протянул ему запечатанный конверт.

– Для вас оставили у сторожа…

– Кто оставил? – спросил Ванзаров, отрывая полоску конверта.

– Сторож сказал, что какая-то дама…

– На лице вуалетка?

– Не знаю, спросите сами…

Послание было кратким: «Если хотите узнать тайну голоса, приходите в полночь на сцену. Найдите знак Х».

Подписи не было. Слова и надпись на конверте были выведены печатными буквами по трафарету. Таким гимназисты выводят заголовки на тетрадках. Или купцы на конторских книгах. Невозможно определить, кто писал. Сложив письмо, Ванзаров предупредил, что ночью наведается в театр. Александрова это мало беспокоило. Он предавался тяжким раздумьям о судьбе своего театра.