Анечке захотелось прогуляться. Погода чудесная! Зачем сидеть дома, когда сделаны упражнения, заданные профессором Греннинг-Вильде? Барышне хочется пройтись. В другом доме, где другие порядки, незамужнюю девушку не принято отпускать гулять в одиночку. Столько соблазнов, столько нескромных мужских глаз. Но Анечка так поставила себя, что мадам Фальк не могла ей перечить. Да и вреда большого не видела в том, чтобы деточка подышала воздухом. Последние летние денечки… Что же ей, бедной, взаперти сидеть?

Надев перчатки и раскрыв кружевной зонтик, Анечка вышла на 8-ю линию. Она шла как настоящая дама, красиво выгнув спинку, и не обращала внимания на взгляды, что то и дело доставались ей. Ближняя цель прогулки виднелась на углу – тумба, густо заклеенная афишами. Анечка остановилась около нее и стала жадно читать. Она читала чужие фамилии, знакомые и не очень, и воображала, что скоро появится афиша: «Впервые на сцене m-le Фальк!» Потом, когда публика оценит ее голос, быть может, появится совсем чудесная афиша: «Бенефис m-le Фальк!» А дальше гастроли, Европа, слава и любовь зала. И аплодисменты. Ничего так не хотелось ей, как стоять под громом аплодисментов и кланяться. Какое замужество! О каких глупостях маменька думает! Она обручена с театром и славой.

В приятных мечтаниях Анна не заметила, как рядом с ней остановилась дама.

– Ах, это вы, – сказала она тихо. – Какая приятная встреча!

Повернув голову, Анна увидела мадемуазель Вельцеву.

– Рада вас видеть, – ответила она, вглядываясь в лицо, о котором ее расспрашивали. Лицо было обычное, такое трудно описать. Или вуалетка мешала… Анна видела в нем что-то, чего не могла объяснить. Нет, подругами они точно не будут…

– Как ваши успехи? – спросила мадемуазель.

– Успешно прослушалась… Жду предложений от театров, – ответила Анна сухо. Чтобы не вздумала лезть с предложением кофе и тому подобными.

– Это чудесно, – с легкой грустью, как показалось Аннет, ответила Вельцева, – тогда отдам кому-нибудь…

Нет на свете девушки, которая не захочет узнать, что же такое достанется другой девушке. Анна не была исключением.

– Что отдадите? – спросила она.

– Один мой знакомый режиссер ищет замену партии сопрано. Нужна молодая девушка невысокого роста, лучше дебютантка, чтобы новое лицо…

Анна затаила дыхание.

– А какую партию исполнять?

– Эвридики из «Орфея в аду».

Эту партию Анна как раз выучила. Такое счастливое совпадение!

– Но вам уже не нужно, – сказала Вельцева, касаясь ее руки на прощание. – Была рада повидаться, дорогая…

– Постойте… – Анна поймала ее руку и прижала к сердцу. – Вы… Вы можете сделать мне прослушивание? У вашего режиссера… Прошу вашей протекции…

Мадемуазель Вельцева не скрывала удивления.

– Но вы ждете предложения…

Анна топнула ножкой в новеньком ботиночке.

– Все пустое… Прошу вас… Исполните мою мечту… – говорила она, переходя на приказной тон, каким обычно разговаривала с матерью.

Уговоры подействовали. Мадемуазель сказала, где будет ждать ее завтра. Чтобы лично представить режиссеру. Она уверена, что голос Анны подойдет.

– Ох, я совсем забыла, – сказала Анна, закусив губку. – Есть одно обстоятельство…

– Что за обстоятельство, дорогая?

– Я обещала, что, если получу приглашение из театра, сообщу чиновнику сыскной полиции… Чтобы он меня провожал…

Мадемуазель засмеялась, прикрыв рот рукой в перчатке.

– Сыскная полиция? Вообразите: вы приходите в театр под конвоем полиции. Что о вас подумают?

Только вообразив, Анна поняла, как глупо это выглядит. Значит, придется утаить от матери, что идет в театр. Она точно не отстанет со своими нравоучениями. Пропадет партия, а с ней мечта о сцене.

– Тем более что это не приглашение театра, а моя личная протекция, – сказала Вельцева. – Но решать вам…

– Я согласна! – Анна пожала мадемуазель руку с большим чувством. Чувством, какое испытывают домашние барышни, решившиеся на отчаянный поступок.

Они условились, где встретятся завтра, и разошлись. Анна заметила, что мадемуазель никогда не целовалась на прощание. Думая только о завтрашнем дне, она отправилась на прогулку. Счастливые мысли так ее разгорячили, что Анна дошла до набережной Невы, чтобы остудить лицо ветром. А то маменька, чего доброго, пронюхает о ее самовольстве. Материнское сердце все чует. Нет от него никакого спасения самостоятельной барышне. Будущей звезде сцены.